Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. - Юрий Аксютин

И предложил сначала серьезно подумать, какая же нам потребуется армия, а затем решать, чем ее вооружать.

— А то вы всех нас без штанов оставите{2258}.

Атмосфера аппаратной тревоги и неуверенности способствовала тому, что ряды заговорщиков стали быстро пополняться. Одни стонали от того, что «пошли под хвост» плоды долгой и кропотливой работы по составлению народнохозяйственного плана на 1966-1970 гг., конструированию и испытанию новой военной техники. Других пугали идеологические аспекты новых реформ. Третьи со страхом ждали обещанной «перетряски» кадров.

— У нас ведь доброжелателей меньше, чем недоброжелателей, — пытался объяснить помощник «первого» Лебедев, почему он откладывает чтение нового произведения Солженицына (роман «В круге первом») и ничего не делает для продолжения публикации в журнале мемуаров И. Эренбурга.

А на протест Твардовского, сославшегося на «горы писем» в редакцию, ответил:

— Нет, я ничего не говорю, в большом круге — много, но среди людей влиятельных — мало{2259}.

А Хрущев тем временем разъезжал по стране, наблюдая за тем, как идет уборка урожая, и учиняя разносы «травополыцикам» и сторонникам сохранения плодородия почв с помощью паров. Он посетил 4-18 августа Поволжье, Северный Кавказ, Казахстан и Киргизию. Едва вернулся в Москву, вынужден был срочно вылететь в Крым, чтобы навестить внезапно заболевшего там генсека Компартии Италии П. Тольятти. Но не успел: в пионерском лагере «Артек», куда он с Косыгиным и Подгорным примчались, им сообщили о его смерти 40 минут назад. Когда провожали тело покойного в Симферополь, загорелась машина с гробом.

— Не к добру это, — качали головами старики.

А Брежнев и Подгорный между тем продолжают забрасывать свою сеть, извлекая из нее то большую рыбу, то маленькую. Им так удалось поссорить с «первым» члена Президиума ЦК и председателя Совмина РСФСР Г.И. Воронова — человека принципиального и сугубо делового, — что тот «созрел». Его пригласили на открытие охотничьего сезона 15 августа в Завидово. Постреляли там, выпили, а когда стали уезжать, Брежнев усадил в свою «Чайку». И едва машина вырулила на трассу, сидевший там же секретарь ЦК Ю.В. Андропов поднял стекло, отделяющее заднее сиденье от шофера и охранника, и началось посвящение Воронова в планы избавления от Хрущева. Когда одобрение этим планам было получено, Брежнев стал обменивался отрывочными фразами и репликами с Андроповым, из коих у Воронова сложилось впечатление об отнюдь не второстепенной роли этого человека в затеянной игре: он вынимал из папки и показывал Брежневу какие-то бумаги. Тот с удовлетворением говорил:

— Никуда он теперь от нас не денется.

Что это были за бумаги? Компромат?.. Воронов излишнего любопытства не проявлял. Брежнев же перелистывал телефонный справочник членов ЦК, делал в нем какие-то пометы, менял вроде бы минусы на плюсы, подсчитывал и бормотал:

— Будет! Баланс будет беспроигрышный!{2260}

29 августа специальным указом Президиума Верховного Совета СССР с советских немцев сняты были обвинения в пособничестве врагу во время Великой Отечественной войны{2261}. В указе ничего не говорилось о разрешении вернуться им в старые места их проживания, откуда они были высланы в 1941 г. И тем не менее его обсуждение в Президиуме ЦК КПСС вызвало ожесточенные споры. Порою обида настолько выводила коллег Хрущева из себя, что они отвечали ему на таких же высоких тонах.

Знавших о готовящихся переменах стало столько, что они стали обмениваться сведениями и мнениями не только с вдохновителями и организаторами, но и между собой.

12 сентября, возвращаясь из Болгарии, в Киеве на пару часов остановился Брежнев. И Шелест высказал ему тревогу:

— В «дело» посвящено слишком много людей, и промедление с его решением чревато большими неприятностями. Надо или отступить от затеянного, спустить на тормозах, или же смелее двигать «дело». Нечего держать людей в подвешенном состоянии.

— Ты, Петро, не беспокойся, — ответил ему Брежнев. — Мы принимаем все меры. Но как подойти к решению этого «дела», еще не знаем, дополнительно будем советоваться{2262}.

В сентябре, примерно числа 20-го, другой первый заместитель председателя Совета министров и председатель ВСНХ Д.Ф. Устинов имел в своем кремлевском кабинете такой разговор с другим заместителем главы правительства и председателем Комиссии Совмина по внешнеэкономическим вопросам В.Н. Новиковым:

— В ближайшее время состоится пленум ЦК КПСС. Надо, чтобы ты подготовил тексты двух выступлений — одно для меня, другое для себя. Надо показать руководящему составу партии все безобразия, которые вытворяет Хрущев. Ты ряд лет работал в Госплане, и у тебя должно быть материалов предостаточно.

— Что, Хрущева снимать собираются? — полюбопытствовал Новиков. Последовал утвердительный ответ.

— А как к этому отнесутся военные и КГБ?

— Тут все в порядке, будет полная поддержка.

После этого Новиков согласился. В течение трех дней он подготовил тексты, и Устинов внес в них поправки. А дальше оставалось ждать, как развернутся события{2263}.

В субботу 26 сентября в Свердловском зале Большого Кремлевского дворца, где обычно проводились пленумы ЦК, состоялось расширенное заседание Президиума ЦК КПСС и Совета министров с участием первых секретарей республиканских и областных партийных комитетов, глав местной исполнительной власти и совнархозов, ответственных работников ЦК, правительства и даже Академии наук. Первый заместитель председателя Совета министров СССР А.А. Горегляд доложил, что приступили к разработке перспективного плана развития народного хозяйства. А Хрущев высказал ряд соображений о том, по каким основным направлениям следует планировать экономику на ближайший период. И главную задачу плана он видел в повышении уровня жизни народа.

— Если в период первых пятилеток и в послевоенные годы мы делали основной упор на развитие тяжелой индустрии как основы подъема экономики страны, укрепления ее обороноспособности, то теперь, когда мы имеем мощную индустрию, когда оборона страны находится на надлежащем уровне, партия ставит задачу более широкого развития производства средств потребления.

Итак, Хрущев вернулся к тому, что одиннадцать лет назад говорил и за это был осужден Маленков. Оговорившись, правда, насчет необходимости развивать «и дальше высокими темпами производство средств производства», а также «держать на должном уровне оборону страны», он тем не менее повторил, что при составлении плана следует «предусмотреть ускорение развития производства средств потребления и дальнейший рост благосостояния народа»{2264}.

Когда затем все члены и кандидаты в члены Президиума ЦК собрались в комнате отдыха, Хрущев, обращаясь к ним, спросил:

— Ну как, товарищи, ваше мнение о проведенном мероприятии и моем выступлении?

— Все хорошо! Просто отлично! — раздались возгласы.

Больше всех хвалил Брежнев. «Больно и обидно было все это слушать, просто становилось страшно, какая гнусная вещь — лицемерие, и не хватило ни у кого мужества сказать правду, — свидетельствовал присутствовавший при этом Шелест. — Позже некоторые, в том числе и Брежнев, объясняли такое свое поведение тактическим приемом, чтобы, мол, не навлечь подозрений и не вызывать тревогу у Хрущева»{2265}.

Хрущев высказал им некоторые соображения о подготовке к пленуму ЦК, намеченному на ноябрь. Материал для него готовила группа во главе с Шелепиным и Полянским. Разумеется, Хрущеву было невдомек, что этот материал готовится против него.

Объявив, что он собирается в отпуск и там посмотрит доклад, когда тот уже будет в основе своей сделан, Хрущев поручил вести все дела по Президиуму и Секретариату ЦК Подгорному.

Но в воскресенье 27 сентября он узнал от своего сына Сергея о подозрительных беседах председателя Президиума Верховного Совета РСФСР (и бывшего члена Президиума и секретаря ЦК КПСС) Н.Г. Игнатова один на один с секретарями обкомов, о его частых звонках с недомолвками Брежневу и Подгорному об упоминании грядущего ноября как срока, к которому что-то должно быть сделано.

Хрущев этой информации не поверил. Однако буквально на следующий день, 28 сентября, сказал Подгорному:

— Идут разговоры, что существует какая-то группа, которая хочет меня убрать, и вы к этой группе причастны.

— Откуда вы это взяли? — вопросом на вопрос ответил тот и добавил с деланной обидой: — Как вы только могли такое подумать, Никита Сергеевич?{2266}

29 сентября в Москву прилетел индонезийский президент Сукарно. Он требовал от Малайзии отдать ему северную часть Борнео (Калимантана), а от Великобритании — богатый нефтью султанат Бруней. И ему было нужно много оружия и военной техники, в том числе самолетов и кораблей. Причем поскорей и желательно с советскими экипажами, как это было два года назад, когда он, угрожая применить силу, вынудил Нидерланды расстаться со своей колонией в западной части Новой Гвинеи (Ириана). Его сопровождали два высших чина страны: министр-координатор по вопросам обороны и безопасности генерал армии Насутион, которого индонезийские коммунисты подозревали в диктаторских наклонностях и который не без их влияния через несколько месяцев был отправлен в отставку, и министр-координатор по вопросам планирования национального развития генерал армии Сухарто, который через полтора года, подавив в крови выступление этих самых коммунистов, установил свою диктатуру. В Большом Кремлевском дворце был дан обед. На нем присутствовали Микоян, Хрущев, Воронов, Косыгин, Подгорный, Полянский, Суслов; кандидаты в члены Президиума ЦК КПСС Ефремов и Мжаванадзе; секретари ЦК Поляков, Пономарев, Рудаков и Титов; Игнатов; заместители председателя Совета министров Устинов, Дымшиц, Лесечко, Руднев и Л.М. Смирнов; председатель одной из палат Верховного Совета Спиридонов, председатели госкомитетов при Совмине Курашов и Скачков, заместители министров Кузнецов и Лапин (МИД), Гречко (обороны) и Н.С. Захаров (КГБ); посол Михайлов, главный редактор «Правды» Сатюков и заведующий отделом печати МИДа Л.М. Замятин{2267}. Последний вспоминал много лет спустя, как Хрущев неожиданно сказал, обращаясь к гостю: