Новая космическая опера. Антология - Кэтрин Азаро

— Да как ты могла меня видеть?.. — Андре посмотрел ей в глаза и все наконец понял. Знакомый отрешенный взгляд. — Молли, ты БАЛ.

Молли поднесла чашку к губам и отпила небольшое, точно отмеренное количество чая.

— Думаю, тебе бы стоило определить меня на настоящий момент как множественную. Я реплицируюсь и реплицируюсь. Это своего рода художественный проект, начатый мною несколько лет назад. А инициатором была Алетея — еще тогда, когда мы были с нею вместе.

— Ты можешь мне о ней рассказать? Ее образ преследовал меня многие годы. Я представлял себе ее как некую femme fatale из фильма-нуар. Уведя тебя, она разрушила все мои мечты.

— Никто меня никуда не уводил. Я ушла. Порою мне и самой непонятно, о чем я тогда думала. Алетея Найтшейд была далеко не подарочек, уж это я вам точно скажу. В то время, когда мы были с ней вместе, с ней случился первый из этих срывов.

— Срывов?

— У нее была врожденная, на генном уровне шизофрения. Из-за этого ей не разрешали стать БАЛом, а ей очень хотелось. Большую часть времени медицинский грист контролировал ее состояние, но иногда… Словом, она всех перехитрила. Она была сообразительнее, чем надо бы для ее блага.

— И вот потому ты и стала БАЛом? — спросил Андре. — Потому что она не могла?

— Я вдолбила себе, что делаю это для себя, но — да. Тогда — да. Теперь все сильно изменилось.

Молли улыбнулась, а свет в мастерской был как раз подходящий. Андре видел в ее глазах следы многогранности. Некая фрактальность радужки.

— Ты себе даже не представляешь, насколько это прекрасно — сколько я могу видеть!

Молли рассмеялась, а Андре слегка передернуло. Благоговение или ужас? Он и сам не знал.

— Алетея была просто женщина, — сказала Молли. — Думаю, она откуда-то из окрестностей Юпитера, Какая-то там луна или что еще в этом роде. — Молли неопределенно махнула в сторону окна; подобно многим обитателям внутренней системы, она воспринимала внешнюю как нечто малопонятное, все тамошние планеты и луны были для нее одинаковы. — Она выросла на какой-то странненькой ферме.

— Каллистианская свободная ассоциация фермеров?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Она не слишком об этом распространялась.

— А какая она была?

— Трудная.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас попробую объяснить.

Глоток чая. Андре вдруг вспомнил, что так еще и не брался за свой. Чай оказался великолепным и почти сплошь состоял из гриста. Было несколько неуютно понимать, что пьешь вот такое.

Не беспокойся, я обо всем позабочусь, сказала его пелликула.

«Знаю уж, знаю».

— У Алетеи были два качества, которым никак не полагается сосуществовать в одном органическом мозге. Большой интеллект и большое сердце. Она чувствовала буквально все и слишком, слишком об этом думала. Она была рождена, чтобы стать БАЛом, и в конце концов нашла для этого способ.

— Бен?..

— Они полюбили друг друга. Просто так уж удачно вышло, что именно Бен мог помочь ей обойти процедуры скрининга. Но Алетея, она же всегда была прушницей. Она была удачлива буквально на квантовом уровне. Пока не перестала быть удачливой.

— Так, значит, они с Беном были вместе прямо перед тем, как он стал… Тадеушем.

— Да, около года.

— И ты ревновала?

— К тому времени я уже наелась Алетеей по самое это место. Я любила ее и буду любить, но мне хотелось жизни… ну, скажем, попроще. А она была вся какой-то клубок, распутать который мне было не под силу.

Молли взялась пальцами за кончик своего носа и чуть-чуть его подергала; трогательный жест, умилился Андре.

— Ну и к тому же, — закончила Молли, — это же она от меня ушла.

— Ну и что это сделало с тобою и с Беном?

— Ничего. Бена я люблю, он мой лучший друг.

Она говорила в настоящем времени, но Андре предпочел этого не заметить.

— Но ты скажи мне, Молли, для какой такой радости он поменял свое имя? Вот этого я не в силах понять.

— Потому что он не был уже БАЛом.

— О чем это ты говоришь? Конечно же, он был. Ну — особым. Очень особым. И все равно…

— Нет. Он сказал, что он нечто совсем новое. Что он больше не Бен. Впрочем, это была скорее шутка, ну, вроде шутки. Потому что он, конечно же, как был, так и остался Беном. И пусть там Тадеуш был больше чем человек, он точно был по крайней мере человеком, и этим человеком был Бен Кей. Он никогда не мог толком мне это все объяснить.

— Временная пропагация без перекрытия сознаний. У башенных, в смысле башен времени, БАЛов всегда возникала эта проблема. Интерференционные картины. Провалы. Но с Тадеушем удалось наконец подобрать нужную частоту. Сознание проникает в будущее и отражается назад с античастичным квантовым смешением.

— Вот этот кусок вашего, специалистов, жаргона я никогда не могла понять.

— Мы сотворили Бога.

Молли фыркнула, и чай брызнул у нее из носа. Она продолжала смеяться, пока к глазам у нее не подступили слезы.

— Мы сделали нечто, — сказала она, немного отдышавшись. — Нечто, весьма отличное от всего, бывшего прежде. И все же, Андре, я же знала Тадеуша. Вот уж ему-то я точно не стала бы поклоняться, никогда и ни за что.

— Некоторые придерживаются иной точки зрения.

— Тадеуш считал их полными психами. Ему было в их обществе крайне неловко.

— А как Алетея, она тоже была из таких?

— Алетея? Во всем, что касалось Тадеуша, Алетея была закоренелым атеистом. То, что сделала она, было хуже. Во много раз хуже.

— О чем это ты говоришь?

— Она в него влюбилась.

— Я не понимаю.

— Алетея влюбилась в Тадеуша.

— Но она же и так любила Тадеуша.

— Подумай-ка получше.

— Бен, — сказал Андре после секундной заминки. — Тадеуш и Бен не были одной и той же личностью.

— Да уж, положеньице было — цирк, да и только.

— Удачливым соперником Бена стал… другой вариант его собственной личности.

— В Тадеуше родился новый, улучшенный Бен. И, как легко догадаться, Алетея в него влюбилась. Загвоздка была только в том, что и Бен никуда не девался.

— Господи, — сказал Андре. — Ну и как же…

— Пикантно?

— Более чем пикантно.

Молли встала, подошла к окну и провела по стеклу пальцем, оставив на нем длинный, чуть мутноватый след. Здесь, в Конноте, освещение было ровным и спокойным, почти идеальным для нужд художника. Абрис Молли, вырисовывавшийся на фоне окна, был прекрасен.

— Таковым же было и решение, к которому эти трое в конечном итоге пришли, — сказала Молли. — Более чем пикантным.

— Алетея должна была стать подобной Тадеушу.

— Как ты сумел догадаться?

— В этом есть своя, и не хитрая, логика. Возникнет новая Алетея, а старая Алетея останется Бену.

— Да, — кивнула Молли. — Логика отчаяния. Но был один неучтенный фактор.

— Сердце Алетеи.

— Совершенно верно. Она любила Тадеуша. И она не любила больше Бена. Любила, конечно, но уже совсем не так. — Молли повернулась к Андре, но тот не видел ее лица из-за яркого света, лившегося в окно. — Но она не стала вмешиваться в их планы. И вот за это я никогда ее не прощу.

— Не стала, потому что хотела быть БАЛом.

— Хотела превыше всего. Хотела больше, чем любила Бена. Больше, чем любила Тадеуша. Но она уже за это наказана, все они наказаны.

— А как она сумела обойти скрининг? Ведь, по идее, ее состояние полностью исключало…

— Ты же знаешь Бена. Тадеуш и Бен решили, что очень этого хотят. На их стороне были изобретательность и умение убеждать. Очень изощренная изобретательность и очень большое умение убеждать.

Андре поднялся и встал рядом с ней, спиною к окну. Его затылок и шея ощущали небесное тепло.

— Расскажи мне, — сказал Андре.

Он прикрыл глаза и попробовал только слушать, но уже через секунду почувствовал прикосновение — Молли взяла его за руку.

— Я — Молли и только Молли, — сказала она. — Да, я всего лишь один из аспектов, но и все они, и все слои моей пелликулы — это Молли. Все это программирование, и весь этот грист, все это тоже я, Молли. Женщина, которую ты прежде любил. Но теперь я рассеяна по всей Диафании, по всему Мету. Я вплетена во внешний грист. Я созерцаю.

— А что ты созерцаешь?

— Солнце. Я созерцаю солнце. Когда-нибудь я его напишу, но пока еще не готова. Чем больше я созерцаю, тем менее готовой себя чувствую. Скорее всего, я буду созерцать еще очень долго. — Она чуть сжала его руку. — Но я как была, так и осталась Молли. А Бен не был Тадеушем. А Тадеуш — был. И Бена ела поедом ревность, но ревность к кому? Он считал, что имеет право решать свою собственную судьбу. Мы все имеем такое право. Он считал, что у него оно тоже есть. А было оно у него или не было? Я даже и не знаю.

— Трудный вопрос.