Парижские письма виконта де Лоне - Дельфина Жирарден

333

Эта актриса играла Юнию, кормилицу Калигулы и мать Стеллы, невинной жертвы императора. Чтобы отомстить за дочь, Юния вместе с женихом Стеллы Аквилой (его играл Бовале) замышляет убийство Калигулы (его роль исполнял Лижье).

334

«Анжела» — драма А. Дюма, представленная впервые в декабре 1833 г. на сцене театра «У ворот Сен-Мартен».

335

Иначе оценил появление на сцене лошадей в постановке «Калигулы» (равно как и саму пьесу) Теофиль Готье, 8 января 1838 г. опубликовавший в «Прессе» очерк о прошедшем театральном сезоне. По мнению Готье, Дюма имел все основания требовать участия в постановке живых лошадей, потому что новая трагедия, в отличие от старой, не может ограничить декорации несколькими колоннами и одним креслом; она нуждается в разнообразных аксессуарах и пышных костюмах. О том, что Дюма пригрозил забрать свою пьесу в том случае, если на сцену «Комеди Франсез» не допустят лошадей, Дельфина сообщала еще до премьеры, в фельетоне от 16 декабря 1837 г. (1, 303). О купаниях на дому см. примеч. 351 /В файле — примечание № 461 — прим. верст./.

336

Эпохой наибольшей популярности «Конститюсьонель», основанной в 1815 г., были 1820-е годы, когда эта газета служила главным выразителем либеральных взглядов. При Июльской монархии «Конститюсьонель» стала органом левого центра, то есть прежде всего Тьера; собратья-журналисты нередко высмеивали ее за классические литературные пристрастия и старомодный стиль.

337

Хотя многие критики оценили «Калигулу» благосклонно, эта пьеса довольно быстро сошла со сцены, а шумная самореклама ее автора обогатила язык актеров глаголом «калигулировать» (в смысле «надоедать, действовать на нервы»). Что же касается дружеских отношений Дельфины с Дюма, то этот фельетон их не испортил, хотя с Эмилем де Жирарденом писателю пришлось (десятью годами позже) даже сражаться в суде (куда редактор «Прессы» вызвал своего сотрудника за систематическое нарушение контрактов и задержку текстов). 21 февраля 1847 г., сразу после этого судебного процесса (который Дюма проиграл), Дельфина произносит настоящее похвальное слово автору «Калигулы» и, споря с критиками, упрекающими его в том, что он пишет слишком быстро, прибегает к сравнению с железнодорожным транспортом: «Вы шутя проделываете 60 лье за три часа, но чему вы обязаны этой скоростью? Годам тяжкого труда, щедро истраченным миллионам, тысячам рук, работавшим в течение тысячи дней. Вы летите, как стрела, но ради того, чтобы вы могли однажды промелькнуть столь стремительно, огромное множество людей не ели и не спали, рыли и копали! Так вот, именно так же обстоит дело и с талантом Александра Дюма: за каждым выпущенным томом стоят годы тяжких трудов» (2, 441). Талант Дюма вообще вдохновлял Дельфину на эффектные метафоры; 6 апреля 1845 г., возмущаясь теми, кто не желает принимать во Французскую академию ни Дюма, ни Бальзака под тем предлогом, что они пишут по полутора десятка томов в год, она восклицала: «Слишком большой багаж не приветствуется; в Академии правила такие же, как в саду Тюильри: с громоздкой ручной кладью сюда вход воспрещен» (2, 408–409).

338

Сторонники свергнутой в 1830 г. старшей ветви Бурбонов начиная с 1834 г. ежегодно устраивали благотворительный бал в пользу бывших королевских пенсионеров — людей благородного происхождения, которые в эпоху Реставрации получали пенсию от Людовика XVIII и Карла X, а после прихода к власти Луи-Филиппа остались без средств к существованию. Поначалу балы имели и коммерческий, и символический успех: легитимисты одновременно и утверждали себя в качестве дееспособной социальной силы, и выручали (за счет продажи билетов) более или менее существенные суммы, но затем (к началу 1840-х гг.) ситуация изменилась, и легитимистский бал превратился в обычное светское мероприятие, посещаемое людьми самых разных убеждений.

339

2 декабря 1837 г. Дельфина называет невралгию (наряду с кружевами) одной из самых модных вещей в светском обществе и непременной темой всех светских разговоров, однако выражает надежду, что мода на невралгию не проживет более месяца, кружевам же отмерен более долгий срок (1, 286–287).

340

Будущий член Французской академии выпустил этот двухтомный стихотворный перевод в 1796 г.

341

То есть сторонников правительства (см. примеч. 51 /В файле — примечание № 161 — прим. верст./).

342

Об этих «женщинах без имени» см. примеч. 468 /В файле — примечание № 578 — прим. верст./.

343

Внук Карла X герцог Бордоский, который, по убеждению легитимистов, должен был в 1830 г. занять французский престол; юный герцог жил в Австрии.

344

Верхним Куртием назывался квартал в парижском пригороде Бельвиль, располагавшийся на высоком холме и изобиловавший кабачками и танцевальными залами. В течение трех последних дней карнавала (в воскресенье, понедельник и вторник накануне Великого поста) в кабачки Верхнего Куртия поднималась толпа светских людей в масках и карнавальных костюмах. Они веселились и пьянствовали там вместе с обитателями предместий, а утром «пепельной среды» (первого дня Великого поста) усаживались в кабриолеты, фиакры, шарабаны и по главной улице Бельвиля спускались из Верхнего Куртия в Нижний, выкрикивая непристойности. «Ямщик из Лонжюмо» (1836) — комическая опера на музыку А. Адана; о Робере Макере, персонаже одноименной драмы 1834 г. и драмы 1823 г. «Постоялый двор в Адре» (авторы Б. Антье и Сент-Аман, исполнитель — Фредерик Леметр), см. примеч. 195 /В файле — примечание № 305 — прим. верст./. Превосходную характеристику Робера Макера, для которого «нищенство и богатство стали такими же мало обязывающими понятиями, как совесть или честь», см. в: Анненков. С. 231–233.

345

Дипломат Рейнгард, многолетний сотрудник Талейрана, посол Франции в европейских странах при Империи, Реставрации и Июльской монархии, с 1832 г. пэр Франции и член Академии моральных и политических наук, скончался в Париже 25 декабря 1837 г. Речь восьмидесятичетырехлетнего Талейрана, произнесенная 3 марта 1838 г., стала фактически его завещанием (он умер два месяца спустя, 17 мая). Парижане предчувствовали, что, возможно, видят легендарного дипломата в последний раз, поэтому на заседание Академии собрался весь цвет французского общества. Рисуя портрет идеального дипломата, Талейран говорил не столько о своем покойном друге, сколько о себе самом. Однако, по мнению новейшего биографа, портрет оказался чересчур благостным и вовсе не отражал острого и цинического ума Талейрана, который двумя годами раньше писал своему внебрачному сыну графу де Флао: «Во время всех смут политики желают одного, а народу говорят совсем другое» (Waresquiel Е. de. Talleyrand, le prince immobile. P., 2003. P. 607–608).

346

Афоризм, приписываемый Талейрану. Изумление Дельфины объясняется тем, что Талейран был по преимуществу не публичным политиком и оратором, но мастером светской беседы и закулисных интриг.

347

С марта по ноябрь 1838 г. Дельфина жила в поместье «Фруктовый сад» неподалеку от города Бурганёф в департаменте Крёз, которое Жирарден приобрел, чтобы получить право быть избранным в палату депутатов (от депутатов требовалось обладание недвижимостью); в те полгода, когда Дельфины не было в Париже, «Пресса» выходила без «Парижского вестника».

348

Две женщины познакомились 26 ноября 1838 г., когда Рашель приехала к Дельфине, чтобы поблагодарить ее за хвалебную статью. Рашель дебютировала на сцене «Комеди Франсез» летом 1838 г. и никому не была известна до тех пор, пока в сентябре Жюль Жанен не превознес ее игру на страницах «Журналь де Деба». До конца жизни Дельфины ее и Рашель связывали дружеские отношения, которые не омрачил даже кратковременный «роман» актрисы с Эмилем де Жирарденом (в 1845–1846 гг.). Рашель играла заглавные роли в сочиненных Дельфиной специально для нее стихотворных трагедиях «Юдифь» (1843) и «Клеопатра» (1847) и прозаической комедии «Леди Тартюф» (1853) — впрочем, без большого успеха. Письма Рашели к Дельфине см. в: Imbert. Р. 173–271.

349

Опера Галеви (1835). 6 марта 1841 г. Дельфина описала обед знаменитостей у бывшего директора Оперы Верона (пояснив в скобках: «стол ломился от знаменитостей, но ели не их») с участием композиторов Обера и Галеви; Обера попросили сыграть что-нибудь новое, и он сыграл прекрасный марш. «Через некоторое время о том же попросили господина Галеви, он сел за рояль и, выказав чудеса памятливости, повторил прекрасный марш господина Обера, который впервые услышал час назад. „Это изумительно! — вскричали все присутствующие. — Он повторил мелодию в точности, ничего не изменив. — Нет, — возразил господин Обер, — он внес несколько очень удачных изменений, которыми я непременно воспользуюсь“. Две женщины не выказали бы столько кокетства, особенно меж собой» (2, 50).