Избранное в двух томах. Том II - Варлам Тихонович Шаламов

уходят вслед за большим начальником, и наступает тишина.

Первый больной. Русский язык, говорит, засорен, господа!

Второй больной. Тут у вас, говорит, Колыма в натуре.

Первый больной. Не в натуре, а в миниатюре.

Второй больной. Сам ты в миниатюре. Таких и слов по-русски нет. «В миниатюре».

Первый больной. Нет, есть. Сергей Григорьевич, есть такое слово «в миниатюре»? Или нет?

Третий больной. Оставь его!

Гриша, который надел халат, выдергивает и быстро складывает простыни.

Гриша. Можно и не стирать, пожалуй. (Врачу.) Значит, и вы с нами на выписку, Сергей Григорьевич?

Врач. На выписку, Гриша.

Гриша. Сергей Григорьевич, поговорите с главным, он ведь человек неплохой. Хотя тут от близости начальства и осатанел.

Врач. Да. Дети, семья, сам скотина, как в анекдоте.

Гриша. Попросите, чтобы он с начальником прииска поговорил – вас бригадиром поставят. Все не ворочать камни, не ишачить, не пахать.

Врач. Нет, Гриша, бригадиром я быть не могу. Лучше умру. В лагере нет должности, нет работы подлее и страшнее, чем работа бригадира. Чужая воля, убивающая своих товарищей. Кровавая должность. На прииске золотой сезон начинает и кончает бригада Иванова. Через три месяца, в конце сезона, в бригаде остается только один бригадир, а остальные сменились по три, по четыре раза за эти летние месяцы. Одни ушли под сопку, в могилы, другие – в больницу, третьи стали неизлечимыми инвалидами. А бригадир жив! И не только жив, а раскормлен, получает «процент». Бригадир и есть настоящий убийца, руками которого всех убивают. Ведь это каждому ясно, кто видел забой.

Гриша. Эх, Сергей Григорьевич, своя рубашка к телу ближе. Умри ты сегодня, а я завтра.

Врач. Нет, Гриша. Распоряжаться чужой волей, чужой жизнью в лагерях – это кровавое преступление. Руками бригадиров – если не считать блатных – и убивают заключенных в лагерях. Бригадир – это и есть исполнитель всего того, чем нам грозили в газетах. Начальник прииска ударит тебя по морде перчаткой, Гриша, да утвердит акт, а бригадир этот самый акт составит да еще палкой тебя изобьет – за то, что ты голодный, или – как он скажет начальству – ты лодырь и отказчик. Бригадир много хуже, чем боец конвоя, чем любой надзиратель. Надзиратель по договору служит, конвоир – на военной службе, исполняет приказ, а бригадир, бригадир – твой товарищ, приехавший с тобой вместе в одном этапе, который убивает тебя, чтобы выжить самому.

Гриша. А вы бы попроще на все это дело смотрели, Сергей Григорьевич.

Врач. Не могу попроще, Гриша. Характер не такой. Что делать? Любую работу буду делать в лагере: тачки возить, говно чистить. Но бригадиром я не буду никогда.

Гриша. Закон, значит, у вас такой.

Врач. Да. Закон совести.

В дверь стучат. Гриша выходит и сразу же возвращается.

Гриша. Вас женщина дожидается, Сергей Григорьевич.

Врач. Женщина? Аборт какой-нибудь подпольный. Ну, веди – кто там меня?

Анна Ивановна. Это я.

Врач. А-а-а! Буфетчица из трассовской столовой.

Анна Ивановна. Совершенно верно, Анна Ивановна.

Врач. Чем могу служить, Анна Ивановна?

Анна Ивановна. Вы говорили вчера, что вам нужна сестра в больницу. То есть операционная сестра, медицинская сестра. Я пошла бы работать сестрой. Подучилась бы.

Врач. Заключенный не имеет права загадывать далее, чем на сутки, на час. Судьба зэка в руках начальства. Меня сняли с работы, Анна Ивановна, пока вы принимали решение, и посылают на общие работы. И сестра мне уже не нужна.

Анна Ивановна. Ну что ж, простите, что так получилось.

Врач. Что вы, что вы! Это я должен сказать: простите, что так получилось, случилось. Жизнь – это жизнь.

Картина третья

Геологическая разведка

«Закопушки» – небольшие шурфы геологической разведки, расположены этажами – ловят пласт угля. В двух верхних – лежащие на борту забоя блатари. В нижней работает врач. С горы, как с неба, спускается прораб в этот амфитеатр судеб – но блатари не делают ни единого движения ему навстречу. Кайло и лопата каждого стоят в углу забоя.

Прораб. Ну, как тут?

Блатарь. Трудимся, гражданин начальник.

Прораб в верхнем шурфе поднимает кайло и осматривает. На борту – дымящаяся огромная папироса из целой осьмушки махорки.

Прораб. Можешь получить премию – за бережное обращение с инструментом.

Блатарь. Так уж сразу и премию. Закурим, Пётр Христофорович.

Прораб. Ты же куришь.

Блатарь. Так это – махорка пролетарская, а у вас «Беломор».

Прораб (достает пачку и садится на борт забоя). Как тебе не стыдно, Генка, бездельничать. Такой здоровый парень – «лоб», как у вас говорят.

Блатарь. Я эти кубики, кубометры эти, в буру выиграл и могу припухать до Рождества. Имею полное право.

Прораб. В буру… У кого?

Блатарь. У сотского.

Прораб. А десятник мне говорил, что и в руки не берет этих…

Блатарь. Стирок?

Прораб. Вот-вот. Карт. То-то я смотрю, у моей жены томик Виктора Гюго исчез бесследно. Тайга. Кому нужен здесь Виктор Гюго? Кому полезен? А книга на хорошей бумаге, толстой, блестящей.

Блатарь. На такой бумаге стирки когда мостырят, карты когда делают, листочки склеивать не надо. А если из газетной, то надо склеивать – лишняя работа.

Прораб. Понимаю и на будущее учту. Только у меня ведь тоже – отчеты, замеры. Тут недостаточно из Виктора Гюго колоду этих… стирок сделать. А, как ты думаешь?

Блатарь. Наверно, недостаточно.

Прораб. Как я буду списывать, какие наряды утверждать?

Блатарь. А на оползень, Пётр Христофорович. Оползни, и все начинай сначала. Сотский хоть и фраер, но битый и понимает жизнь. Да и вам перед начальством не захочется отвечать: еще с работы, пожалуй, снимут. Эх, Пётр Христофорович, без туфты и аммонала…

Прораб. Не было бы Беломорского канала. Это верно, только ведь чтобы на оползень списывать, надо кое-что сделать, самую малость хотя бы. Очертить хоть шурфы.

Блатарь. Об этом можно будет потолковать, Пётр Христофорович.

Прораб. А неужели тебе не надоест целый день лежать тут?

Блатарь. Мы романы тискаем. «Князь Вяземский», «Шайка червонных валетов». Не интересуетесь, Пётр Христофорович?

Прораб. Нет, не интересуюсь. К совести твоей я, Генка, не обращаюсь.

Блатарь. И правильно делаете. На месте совести у нас рог вырос.

Прораб. Я просто удивляюсь – ведь за целый день… просто от скуки. Если бы я работал в твоем шурфе… (Берет кайло и начинает работать.)

Гора у шурфа быстро растет.

Вот – за какую-нибудь минуту.

Блатарь. У вас – талант, призвание к этой работе.

Прораб. Призвание не призвание, а работать физически я могу. Только на кой черт мне это надо…

Блатарь. Вот и я так же думаю, Пётр Христофорович. На кой черт мне это надо.

Прораб.