Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма

— Но вам тоже ничего не будет видно, — с улыбкой отвечал Жильбер, — поскольку вы находитесь рядом со мною, — разве не так?

— Ну, мы — другое дело, — возразила мамаша, — у нас есть племянник, который служит сержантом во французской гвардии.

Лицо девушки запылало багрянцем.

— Сегодня он стоит на посту у «Голубого павлина».

— А не будет с моей стороны нескромным спросить, где это «Голубой павлин»? — поинтересовался Жильбер.

— Как раз напротив монастыря кармелиток, — сообщила мамаша. — Племянник обещал поместить нас сразу за оцепление, там у нас будет скамья, и мы во всех подробностях увидим выход дофины из кареты.

Теперь пришел черед покраснеть Жильберу: он не решился разделить с этими славными людьми завтрак, но умирал от желания пойти вместе с ними.

Однако его философия или, вернее, гордыня, от которой его предостерегал Руссо, подсказала ему ответ:

— Это женщинам нужна чья-то помощь, но я же мужчина! Разве у меня нет локтей?

— Все, кто будет стоять в других местах, — продолжала мамаша, словно отгадав мысли Жильбера и отвечая на них, — увидят лишь пустые кареты. Но их же можно видеть каждый день, для этого вовсе не нужно тащиться в Сен-Дени!

— Сударыня, но такая мысль может прийти в голову многим, — возразил Жильбер.

— Да, но не у всех есть племянник, который их пропустит.

— Вы правы, — признал молодой человек.

Когда он произносил эти слова, на его лице отразилось разочарование, которое наблюдательные парижане не преминули заметить.

— А что, сударь, ежели хотите, можете пойти с нами, — предложил папаша, привыкший угадывать желания супруги.

— Боюсь, я стесню вас, сударь, — отозвался Жильбер.

— Ну что вы, напротив, — вмешалась мамаша. — Вы поможете нам туда добраться. У нас всего один мужчина, а так будет два.

Никакой другой довод не мог бы лучше помочь Жильберу принять решение. Мысль, что он сможет быть полезен и отплатить таким образом за оказанную ему любезность, успокоила его совесть и заставила отбросить сомнения.

Он согласился.

— Ну, поглядим, кому он предложит руку, — заметила тетушка.

Помощь свалилась Жильберу буквально с неба. И то сказать, как пробиться через непреодолимую преграду в тридцать тысяч человек, ежели каждый из них благодаря положению в обществе, богатству, власти куда более достоин уважения, нежели ты, а главное, привычен участвовать в подобных празднествах, где всякий старается занять как можно больше места.

Будь наш философ приверженнее к практике, нежели к теории, он имел бы прекрасную возможность изучить здесь динамику общества.

Карета, запряженная четверней, пролетела сквозь толпу, словно пушечное ядро; все расступились перед скороходом в шляпе с перьями, ярком пестром камзоле и с толстой тростью, впереди которого бежали две грозного вида собаки.

Ехавшие в карете, запряженной парой, шепнули часовому на ухо пароль, после чего и она заняла свое место на круглой площади перед монастырем.

Всадники, возвышаясь над толпой, медленно продвигались к цели под градом тычков, пинков и нелестных словечек.

Однако в основном шли пешие; толкаясь, теснясь, наступая друг другу на пятки, они текли словно волны, гонимые тысячами других волн, и каждый вставал на цыпочки, поднимался, выталкиваемый вверх соседями, и, словно Антей, старался снова прикоснуться к матери-земле, протискиваясь сквозь толпу, и тащил за собой свое семейство, состоящее по преимуществу из женщин, которых только парижанин способен и смеет всегда и всюду водить с собою, без лишних слов заставляя относиться к ним уважительно.

Ну, и прежде всего, вернее, прежде всех, следует упомянуть тех, кого именуют чернью или подонками; обросшие, в драных шляпах, с обнаженными руками, в штанах, подвязанных веревкой, они, неутомимо и яростно работая локтями, плечами и ногами и хрипло похохатывая, прокладывали себе путь сквозь толпу с той же легкостью, с какой Гулливер шел по лилипутскому полю.

Жильбера, который не был ни вельможей, едущим четверней, ни членом парламента в собственной карете, ни военным верхом на лошади, ни парижанином, ни представителем отбросов города, неминуемо бы задавили в толпе насмерть. Но, оказавшись под покровительством парижанина, он почувствовал себя сильным и решительно предложил мамаше руку.

— Невежа! — фыркнула тетушка.

Семейство тронулось в путь. Папаша шествовал между сестрой и дочерью, а позади, с корзиной в руке, шла служанка.

— Господа, прошу вас, — повторяла матушка, заразительно смеясь. — Господа, ради Бога! Господа, будьте любезны…

И люди расступались, давая дорогу ей и Жильберу, а следом за ними проходила и остальная компания.

И вот, шаг за шагом, дюйм за дюймом, преодолев пятьсот туазов, отделявших место их завтрака от Монастырской площади, они добрались до шеренги грозных французских гвардейцев, на которых папаша с семейством возлагал такие большие надежды.

К этому времени лицо девушки приобрело естественный цвет.

Прибыв туда, папаша оперся на плечи Жильбера, приподнялся и шагах в двадцати увидел племянника жены, который стоял и покручивал усы.

Почтенный горожанин стал так отчаянно махать шляпой, что племянник в конце концов заметил его, подошел и попросил своих товарищей дать им проход; те чуть расступились.

В эту щель тотчас же протиснулись Жильбер с мамашей, папаша, его сестра и дочь, а за ними — служанка, которая на ходу несколько раз вскрикнула, всякий раз оборачиваясь и бросая назад грозные взгляды, меж тем как хозяева даже не подумали поинтересоваться у нее, чего это она кричит.

Сойдя с мостовой, Жильбер понял, что достиг цели. Он поблагодарил горожанина, тот поблагодарил Жильбера. Мамаша попыталась его удержать, тетка намекнула, чтобы он поскорее убирался, и они расстались навеки.

Там, куда попал Жильбер, была только привилегированная публика, поэтому он без труда пробрался к высокой липе, забрался на камень, оперся на нижнюю ветку и стал ждать.

Примерно через полчаса после того, как он так устроился, ударил барабан, выстрелила пушка, и величавый колокол собора огласил воздух первым гулким звуком.

49. КОРОЛЕВСКИЕ КАРЕТЫ

Ропот и крики вдали, по мере приближения делавшиеся, однако, все торжественней и мощней, заставили Жильбера навострить уши; он почувствовал, как все его тело напряглось и задрожало, словно в ознобе.

Послышались клики: «Да здравствует король!»

В те времена это было еще в обычае.

По площади на храпящих конях в золоченой сбруе и с пурпурными попонами проскакали мушкетеры, тяжелая кавалерия и швейцарцы.