Сильные - Генри Лайон Олди

нет, но боялся сделать шаг к ним. Я, боотур, боялся. А что? Обычное дело.

– Дай сюда, – сказал Тимир.

6. Жизнь и смерть Уота Усутаакы

Он взял меня за руку.

– Что? – не понял я.

– Дай, говорю.

Медленно, палец за пальцем, он разжал мой кулак. На ладони лежали обломки свистульки. Кэй-Тугут, олененок, подаренный мне Уотом. Голова с рожками уцелела, все остальное размололо в крошку. Я чихнул, и бо́льшую часть Кэй-Тугута сдуло с ладони, как пепел от костра.

– Дай сюда, – повторил Тимир.

Он мог бы взять остатки свистульки без спросу, но опасался, что я опять забоотурюсь.

– Вот…

Тимир вертел рогатую голову, осматривая ее со всех сторон. Третий глаз зубодера мерцал, тек иссиня-белым светом. Лоб Тимира усеяли крупные капли пота.

– Что там? – спросил Алып.

– Душа.

– Какая душа?!

– Первая, материнская. Этот болван…

Тимир глянул на коченеющего Уота, почесал нос и исправился:

– Наш брат вложил свою материнскую душу в эту свистульку. Лучшего места для нее он не нашел. Спроси меня, для чего он это сделал, и я отвечу: не знаю.

– Украл? – Алып повернул ко мне два лица. Третье продолжало смотреть на Тимира. – Ты украл ее?

– Подарок, – сознался я.

– Уот? Тебе? На свадьбу, что ли?!

– Давно подарил. Пятнадцать лет назад. Мы у дяди Сарына гостили, праздновали. Эти родились, – я кивнул на Зайчика с Жаворонком, – их и праздновали. Мы с Уотом ночью, на арангасе… Он про вас рассказывал, про семью. Хвастался, гордился. А потом взял и подарил.

– Зачем?

– Не знаю. Я в нее свистел. А он со мной заговорил. Сказал, где Нюргуна держат. Ему Чамчай сказала, а он мне…

Сердце вернулось на прежнее место. В нем торчала ледяная игла. Их нет, их обоих больше нет. Уота и Чамчай – нет. Кажется, я убил их. Как? Как мне это удалось?! Я боотур, мое дело убивать…

– Он не врет, – пробормотал Тимир. – Алып, он говорит правду…

– С чего ты взял?

– Он не краснеет. Такие, как он, всегда краснеют, если врут…

– Уот дал ему свою материнскую душу? Просто так?!

– Не просто так. Хитрый замысел, Алып. Ты же видишь, какой это был хитрый замысел… Мальчик, – Тимир с сочувствием хлопнул меня по плечу, – ты ведь мог убить его в любой момент. Сегодня, вчера, пятнадцать лет назад. Зачем ты спускался в Нижний мир? Жизнь Уота Усутаакы висела у тебя на шее. Кому рассказать, не поверят…

Тимир дунул в вытянутые трубочкой губы олененка. Из дыры, которой заканчивалась шея, вырвалось шипение, отдаленно похожее на былой свист. Уот заворочался, приподнялся на локте. В глазе адьярая появился осмысленный блеск. Раздулись широкие ноздри, сделали первый вдох.

– Живой! – завопил я. – Живой!!!

И увидел, что Тимир с Алыпом мрачней тучи.

– Если бы, – вздохнул Алып. – Это ненадолго.

– Это так, – добавил Тимир. – Попрощаться.

– Зачем прощаться? Дедушка Сэркен пел: если вселить материнскую душу-близнеца в живое тело, пока не успела отлететь воздушная душа, ийэ-кут притянет салгын-кут…

– Вот, вселил, – Тимир еще раз дунул в обломок свистульки. – Притянула. Алып верно заметил: это ненадолго.

– Но дедушка! Дедушка Сэркен!

– Много он понимает, твой дедушка Сэркен…

– Калека? – шепот Уота заставил нас замолчать. – Нет, не калека…

На губах адьярая выступила кровавая пена. Когтистые пальцы скребли зерцало доспеха: казалось, Уот пытается содрать с себя боевое железо, желая глотнуть воздуха напоследок. О том, что можно просто усохнуть, он, по-моему, забыл.

– Сильный. Очень сильный. Слишком сильный…

С неимоверным трудом, кряхтя и охая, Уот повернул голову. Уперся мутным взглядом в спящего Нюргуна:

– Добей. Мечом, а?

Нюргун лежал, безучастен. Грудь его мерно вздымалась.

– Хочу, как боотур…

Убедившись, что ждать ответа от Нюргуна не имеет смысла, Уот повернулся ко мне:

– Юрюн? Добей…

Слабак, беззвучно откликнулся я. Я слабак.

– Юрюн…

Прости, не могу. Убить тебя дважды? Нет, не могу.

– Ты? Ну хоть ты…

Зайчик сгорбился, спрятался за девушек. Когда Жаворонок шагнула вперед, он потянулся, словно хотел ее остановить, но отдернул руку. Пройдя меж нами, дочь дяди Сарына встала над поверженным адьяраем.

– Усохни, – попросила она. – Пожалуйста.

– Зачем? – прохрипел Уот.

– Мой отец обещал тебе меня. Хочу увидеть того, кому он обещал.

«Посмотри на Уота! – услышал я голос мертвой Чамчай. – А ведь и он когда-то усыхал до слабака…» Жаворонок ждала, Уот молчал. Когда я решил, что он умрет, не исполнив просьбы, доспех адьярая потускнел. Истончился, втянулся в плоть. Могучее тело Огненного Изверга съежилось, уменьшилось. Раздвоенная рука превратилась в две руки, нога – в но́ги, глаз – в глаза́…

На каменном полу лежал человек-мужчина, по виду старше Нюргуна. Кусты бровей, высокие скулы. Тело? Я не знаток мужской красоты. Наверное, женщины сходили с ума при виде Уота. И раньше, и сейчас.

– Я запомню, – сказала Жаворонок. – Я запомню тебя таким.

– Да, – откликнулся Нюргун. – Я тоже.

Он встал над адьяраем, словно и не спал: нагой, при мече. Впервые я видел, чтобы голый боотур держал оружие. С другой стороны, я столько сегодня увидел впервые, что разучился удивляться. Тени плясали на теле моего брата, превращая его в ствол дерева, обугленный молнией. Пробуждение Нюргуна выпило из Уота последние силы. Локоть подломился, умирающий – мертвец?! – повалился набок, затем на спину, громко ударившись затылком.

– Ты просил, – напомнил Нюргун. – Я слышал.

Меч взлетел и опустился.

Эпилог

Земля раскололась, как треть века назад.

Густая трава по краям разлома пожухла, свернулась черными колечками, обратилась в пепел. На нижних ветвях елей порыжела хвоя. Те деревья, которым не повезло оказаться слишком близко к трещине, накренились, в судорожном порыве цепляясь корнями за землю. Поблекли, сморщились желтые венчики волчьей сараны – мириады хрупких солнышек увяли, теряя блеск. А разлом ширился, бежал вперед, к луговине и через нее. В нем дышало, дергалось, пульсировало. Так бьется сердце бычка, приносимого в жертву, когда тяжелый и острый нож вспорет животному грудину…

Из разлома, торопясь, пока не закрылся, выбрались люди и конь. Конь был боотурский, перекованный, а значит, не вполне конь. Люди тоже были не вполне люди. Откровенно говоря, мы смахивали на записных адьяраев, собравшихся в набег. В набег не ходят впятером на одном коне, но разве дело в этом? Тридцать с лишним вёсен минуло со дня, когда Нюргун упал с небес под землю, а Уот выбрался из-под земли на луг. Сейчас Нюргун выбрался из-под земли на луг, а Уот остался под землей. Время завершило круг и вернулось неузнаваемым.

Короткий путь – прощальный подарок Алыпа с Тимиром. Это наши дороги, сказали братья. Их не открыть, если ты чужак. Уходите и не возвращайтесь