Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза - Михаил Восленский

Вохуш недолюбливает проректора. Чем-то не импонирует ему, солидному и уверенному, этот наглый длинный тип, на котором костюм — кстати, потрепанный — сидит, как на корове хомут. И весь он как бы пришел из вчерашнего дня. Но есть влиятельные люди, которым этот стиль тридцатых годов нравится как воспоминание молодости. И ловок этот длинный проходимец: едва окончил самый обычный пединститут, как пристроился в партаппарат, тут же вошел в контакт с органами, и они рекомендовали его на пост секретаря парткома университета дружбы народов. Посекретарствовал пару лет и вышел в проректоры, а весь его студотдел — филиал органов. Так он и олицетворяет там, в университете, и партаппарат, и «соседей». Где ж ректору — инженеру по специальности — с таким тягаться!

С другой стороны, инженер, да не простой: был заместителем министра, связи имеет, так что и проректору не так легко будет его одолеть. В этой ситуации оба они должны понимать: все зависит от Вохуша. На чью сторону он встанет, тот и победит. А раз так, значит, оба согласятся взять в проректоры вохушевского кандидата — этого нелюбимого зама, от которого надо избавиться, пока он не успел втереться в доверие к руководству отдела. Надо только намекнуть каждому, что новый проректор будет поддерживать именно его. А длинного наглеца надо еще и припугнуть.

Все это размышление занимает у Вохуша всего пару секунд. Да так и у всех в аппарате: тому, кто на это не способен, в номенклатуре делать нечего. Здесь, в ЦК, на скрипке не играют и картин маслом не пишут, но уж в таких делах соображают безотказно.

Дверь приоткрывается, и показывается лысая голова проректора. Вохуш встречает его с холодком: надо запугать.

Сначала дать ему выговориться, чтобы он открыл все принесенные козыри. Поэтому Вохуш сначала с невозмутимым лицом выслушивает, как проректор рассказывает о работе со студентами. Он опытный, напирает на самокритичность: «мы не досмотрели», «мы упустили», но так, чтобы было ясно, что не досмотрел и упустил не он, а другие, в первую очередь ректор. Значит, Вохуш оценил обстановку в ректорате правильно, и можно наносить удар.

— Воспитательная работа со студентами, — наставительным тоном начинает Вохуш, — это не только собрания, вечера и кинофильмы, не только беседы воспитателей со студентами-иностранцами. Воспитательная работа — это прежде всего создание в студенческом коллективе атмосферы нетерпимости к любому нарушению принципов коммунистической морали. И особенно мы ожидаем такой нетерпимости от советских студентов. Постановление ЦК рассматривает обучение советских студентов в университете совместно с иностранцами как важный метод оказания положительного влияния на иностранцев. А это не во всех случаях так получается, и (Вохуш повышает голос) никто не снимет с нас ответственности за такое положение вещей.

Вохуш говорит, а сам зорко наблюдает: встревожен лысый официальным тоном и политическими формулировками. Все хорошо, продолжаем!

— К нам поступают сигналы о неправильном, подчас просто неблаговидном поведении ряда советских студентов и студенток в университете имени Лумумбы. Вместо того, чтобы быть примером, блюсти честь советской девушки-комсомолки, отдельные студентки ведут себя, прямо скажу, недостойно. — И, перейдя с казенных формулировок на менее формальный тон, Вохуш восклицает: — Это же как у Энгельса в «Происхождении семьи», так и у вас — промискуитет!

— Безобразие творится, я всегда говорю! — самокритично восклицает проректор. — Райкомы комсомола посылают таких студенток, каких мы в свое время на пушечный выстрел не подпускали к вузу. Что же с ними делать: пояса целомудрия надевать, как в средние века?

Но Вохуш не принимает его шутку, а снова переходит на официальный тон:

— Возможные упущения райкомов комсомола не служат оправданием недостатков в воспитательной работе со студентами. Что же мы будем закрывать глаза на то, что в наличии нездоровые настроения среди определенной части студенчества! Не в поясах дело, а в том, что отдельные студентки университета, вместо того, чтобы стремиться к созданию хорошей советской семьи, стараются использовать свое пребывание в университете, чтобы выйти замуж за иностранца и выехать за границу.

— Зря отменили закон 1947 года о запрещении браков с иностранцами, — басит проректор.

— Закон отменен, — сухо замечает Вохуш. — Мы в ряде случаев по различным соображениям не возражали против браков между советскими студентами и студентами-иностранцами из развивающихся стран. Но ЦК никогда не рассматривал университет дружбы народов как некую ярмарку советских невест. — И Вохуш завершает удар: — Вопрос серьезный, и некоторые товарищи высказываются за создание комиссии ЦК для проверки состояния воспитательной работы со студентами вашего университета — как иностранцами, так и советскими.

С удовольствием замечает Вохуш тоску в наглых глазах проректора. Оба знают, что присылка проверочной комиссии ЦК ничего хорошего проректору не сулит. Теперь он запуган, и надо давать обратный ход: а то он сейчас побежит к своим дружкам и покровителям, а в действительности ведь никакой комиссии не предполагается.

— Но мы тут, Василий Степанович, думаем, что без комиссии можно обойтись, — успокоительно произносит Вохуш. — У меня сложилось мнение, что все это не вина студотдела — это результат недостаточной партийности в работе ректората. — И, переходя вдруг на «ты», доверительно говорит: — Там ведь, кроме тебя, никого же нету из аппарата; и ректор, и остальные проректоры — специалисты. А одному тебе трудно, надо, чтобы была поддержка.

Тоска в глазах проректора исчезает, но смотрят они уже не с обычной наглостью, а с благодарностью. Теперь сказать!

— Если университет обратится через министерство в Центральный Комитет с просьбой выделить человека из аппарата на должность проректора, думаю, что просьба будет удовлетворена. Тогда у тебя будет крепче поддержка в ректорате и отпадет вопрос о комиссии.

— Это правильное, партийное решение, — басит успокаивающийся проректор. — Это давно бы пора сделать, Денис Иванович. Я прошляпил, что не поставил этого вопроса. С парткомом я его согласую легко, а вот не станет ли возражать ректор?

— С ректором поговорим, — мягко отвечает Вохуш. — Он поймет необходимость. Зачем ему комиссия?

Вохуш знает: сейчас лысый думает, что и правда, комиссия ЦК в своих выводах не обойдет ведь ректора как ответственного за всю работу в университете.

Долго и крепко пожав Вохушу руку, проректор уходит. Конечно, верить этому пролазе нельзя, но не рискнет он бегать по знакомым и проверять слова Вохуша: не станет связываться с аппаратом ЦК, хотя и боится, конечно, как бы новый проректор его не заменил.

Теперь с ректором. Вохуш звонит по «вертушке» и снова дружественно любезен:

— Тут у меня, как вы знаете, был ваш зам. У нас с ним был серьезный разговор о некоторых недостатках в воспитательной работе его отдела со студентами. О содержании разговора он вам, видимо, сам доложит. Мы в секторе думаем, что нет надобности посылать проверочную комиссию в университет (ректор радостно соглашается) — при условии, что Василий Степанович сосредоточится на своем отделе, а мы могли бы вам — если попросите — рекомендовать, возможно, кого-либо из наших товарищей в качестве еще одного проректора. У вас ведь вакансия есть. Если вы считаете это целесообразным, то я посоветую внести такой вопрос через министерство в Центральный Комитет. Думаю, что он будет решен положительно, и тогда вопрос о проверочной комиссии полностью отпадет.

Ректор тотчас же соглашается и тоже благодарит. А что ему еще делать?

Теперь надо идти к первому заму, подготовить почву. А то вдруг все-таки и побежит к нему лысый, а первый зам ничего не знает — и тогда скандал! Вот всегда так: больше всего надо опасаться тех, кто поработал в аппарате, своих же.

Время у Вохуша точно рассчитано: в конце рабочего дня первый зам легко доступен, сам любит в этот час поговорить с завсекторами. Денис Иванович снимает трубку «вертушки» и неторопливо, сосредоточиваясь, набирает номер Первого:

— Вохуш беспокоит вас, Иван Петрович. Разрешите зайти на пару минут?

Снова коридор и розовая ковровая дорожка. В большой приемной (хотя поменьше, чем у завотделом, — ранг не тот) Вохуш еще раз ласково кланяется пожилой секретарше с внимательным взглядом. Вот изменилась женщина, постарела, а взгляд сохранился: в войну, молодой дивчиной, была снайпером, на ее личном боевом счету 209 фрицев. Хороший, душевный товарищ.

Первый зам сидит в глубине кабинета за своим полированным столом, под настольным стеклом распластан лист с телефонами ЦК. Энергично вскидывает голову:

— С чем пришел? — и указывает рукой на стул.

Вохуш садится — непринужденно, но с уважением. Он знает: Первый все замечает. Со слегка озабоченным видом (не переигрывать!) он начинает: