Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза - Михаил Восленский

Швецов все мнется:

— А что мы ему скажем?

Подумайте, какой совестливый. Когда на генерал-полковничьей дочке женился, с которой только ленивый не жил, совесть его не мучила.

— Поговорите с секретарем парткома, найдут какие-нибудь недостатки в его работе — ведь и на солнце пятна, — уже не сдерживая раздражения, говорит Вохуш. — В крайнем случае сошлитесь на мнение партийной общественности и на то, что им недовольны болгарские товарищи: проверить он ведь не сможет. — И подбадривает: — Да вы не чувствуйте какой-то своей вины перед ним! Вы ответственный работник аппарата ЦК, а он беспартийный — не ему требовать от нас отчета.

Беда с этими родичами высокопоставленных лиц: никакой нет у них партийной закалки, обывательское мнение!

Входит напористым шагом любимица Вохуша, единственная женщина в секторе — Зинаида Ивановна. Дама серьезная, пришла из ЦК комсомола. И семья хорошая: муж — в органах. Принесла проект плана выпуска издательства «Наука».

Ну, что касается политической актуальности тематики, это в секторе издательств посмотрят, а нам посмотреть, кого они печатают. Шутливо спрашивает:

— Кто авторы? Академик Сахаров есть? А то, может, сам Солженицын?

— По разделу порнографии! — взвизгивает Зинаида. Оба смеются.

Да, нет у нас такого раздела. А вот когда он был в Стокгольме, не удержался и не без удовольствия полистал журнальчики в киоске на Свеавеген. Напомнило инструкторшу из Воронежа: вот была бы для этих фотографов находка!

— Я тут галочками отметила семь книг, — сообщает Зинаида. — Считаю, что их надо снять с плана.

Уж Зина не пропустит, как бы лишнего не вычеркнула. План-то не редакционной подготовки, а выпуска: книги — в издательстве.

Зинаида продолжает:

— Вот, например, Лифшиц. Четвертую книгу выпускает. Зачем нам создавать дутый научный авторитет?

Резонно. Выкинуть Лифшица.

— А здесь тема безобразная: «Иконография и иконо-пластика А. С. Пушкина». Кому нужна такая тема? Попам и спекулянтам иконами?

Тоже резонно. Вычеркнуть. И при чем здесь Пушкин?

— Тут вот грубый недосмотр. Это дочь Розенгольца, приговоренного на процессе 1938 года. А фамилия — по мужу.

Ишь ты, какой смелый: женился на такой. Вычеркнуть.

— У этой вот, доктора наук, сын ездил туристом в Англию и остался.

Вот негодяй: на Родину не вернулся! Ходит себе там по Риджент-стрит, глазеет на витрины. Воспитала мамаша. Вычеркнуть.

Молодец, Зина. Ценный работник. И как она только о всех них разнюхала? Муж, что ли, закладывал список в свою электронно-вычислительную машину на Лубянке?

— Эти трое были в заключении по 17 лет, — несколько неуверенно сообщает Зинаида.

— Но ведь реабилитированы?

Зинаида вздергивает нос:

— Солженицын вот тоже был реабилитирован.

Ну, это не основание. Ведь книги набраны, в издательстве. Жаловаться начнут, заявления писать. Нельзя брать на себя за это ответственность.

— Зинаида Ивановна, вы о них посоветуйтесь с секретарями парткомов, — решает Вохуш. — Но имейте в виду: у нас мнения в этом вопросе нет. А первых четырех снимем, сообщите в сектор издательств. Мотивируем нехваткой бумаги.

Удерживать надо Зину — но и поддерживать.

На обед Вохуш ходит всегда в 13.15. До этого как раз есть время прочитать протоколы заседаний Секретариата ЦК. И погружается Денис Иванович в привычное чтение невзрачных книг в темно-красных бумажных обложках, где каждая фраза закон. Возвышающее душу чтение! Чувствуешь себя неотъемлемой частью этой силы, которая властно чеканит свои немногословные решения.

Ровно в 13.15 Вохуш неспешно надевает солидное шелковисто-ворсистое пальто (купил в Дюссельдорфе, когда был там по приглашению ГКП: название улицы какое-то странное «Ко», а магазины на ней хороши!). С достоинством (завсектором!), но без важности (ведь не замзав отделом!) идет по блекло-розовой ковровой дорожке коридора. Спешить некуда — не голодный же, в самом деле, но и задерживаться нельзя — на обед отпущено 45 минут, и хотя, конечно, никто его официально не проверяет, Вохуш знает: именно в таких случаях и надо показать свою коммунистическую сознательность. Ни минуты рабочего времени не украсть у партии! Отдохнуть после обеда можно будет у себя в кабинете.

Идти недалеко. Вот уже и старинная церквушка — картинно выглядывает рядом с новым зданием столовой ЦК. Сталин, чудак, разрушал такие церквушки. Вот гениальный был человек, а со странностями: врагов уничтожал — это понятно, а церквушки-то зачем? Лучше бы воспитывать на них народ в духе патриотизма — меньше бы власовцев было.

У стеклянной двери Вохуш показывает внимательному молодому человеку в штатском свою бордовую кожаную книжечку, вешает пальто и шляпу: здесь не украдут, все свои. И налево — к кассам. Из груды листков берет себе диетическое меню (с животом надо что-то делать, да и как-то несолидно заведующему сектором брать общее меню).

Диетический зал — на 3-м этаже. Туда Вохуш едет в тесном лифте — построили зачем-то такие маленькие. В зале светло и не шумно. Высматривая себе место — так, чтобы сесть достойно, не с каким-нибудь техническим персоналом, — Денис Иванович видит, что сидит за одним столиком погруженный в беседу заведующий Отделом культуры. Вот за соседний столик и сесть — как бы невзначай и попасться ему на глаза, поздороваться. Искоса бросая взгляд на этого не располневшего, моложавого человека с тщательно причесанными волосами, Вохуш думает: «Сложное у него положение. Подчиненный, министр культуры, — кандидат Политбюро, как таким руководить? И не руководить нельзя, в этом руководстве — весь смысл работы отдела. Как только выкручивается?».

Сам Вохуш не любит ходить в столовую с кем-нибудь из коллег. Если все с одними и теми же — будет выглядеть как групповщина; а с разными не получается — пришлось бы всех завсекторами перебирать, не с мелкотой же ходить!

Вохуш не торопится. Сначала он пьет кумыс, потом ест морскую капусту с кукурузным маслом (все от склероза, а то начнешь, чего доброго, забывать имена-отчества руководства), морковный суп-пюре с гренками полтарелочки, паровую телятину с рисом, чернослив со сметаной и с сахаром (для пищеварения), кисель из черной смородины со сливками (витамин С!). Ест невозмутимо, а сам зорко следит за завотделом. Вот оторвался тот от разговора и стал обводить зал уверенным руководящим взглядом. Тут Вохуш ему приветливо улыбается, и зав милостиво кивает. Хорошо! Может, при случае вспомнит Вохуша, когда понадобится рекомендовать кого-нибудь на руководящую работу.

Без восьми два, пора идти в отдел. Конечно, можно бы еще на несколько минут заглянуть на бульвар напротив ЦК — там любит прогуливаться после обеда первый зам — шагает своей деловитой походкой. Но ведь не знаешь, в каком он настроении: не то милостиво встретит и поговорит, а не то съязвит: «Гуляешь, дела в секторе уже все сделаны?» Лучше от греха не идти, а прямо к себе в кабинет.

Мелькает у Вохуша мысль: верно, и мои подчиненные тоже так рассуждают? И сразу приходит уверенный ответ: ну и что? Так и нужно, все правильно.

В кабинете полчаса — отдых. Нет у Вохуша комнаты отдыха — не секретарь ЦК (впрочем, тому она как раз и не нужна: ездит обедать домой и там же отдыхает в своей королевской спальне). Но сотрудники сектора догадливы и до 14.45 его не беспокоят. И дремлет Вохуш в своем жестком кресле за столом с привычной гордостью своей — «вертушкой». Если зазвонит она солидным негромким звонком — он на месте.

Она и вправду звонит. Говорит ректор Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Университет невелик, но политически важен: он для студентов из развивающихся стран и Японии, так что Хрущев еще при создании университета подписал им разрешение на «вертушку». Ректор — серьезный номенклатурный работник — не заискивает, но очаровательно любезен, и Вохуш с ним столь же любезен. Дело не только в современном стиле работы аппарата ЦК: ректор нужен, так как хочет Вохуш мягко высадить из ЦК своего заместителя — старшего из сотрудников сектора, Шабанова, и высадить его удобнее всего на должность проректора этого университета, а без согласия ректора это не пройдет.

Отлично понимает Вохуш, почему ректор ему звонит. Дело в том, что в 15 часов к Вохушу придет проректор университета, фактически политкомиссар, ответственный за работу со студентами-иностранцами. Вот ректор и хочет напомнить, что все же он, а не проректор руководит университетом. Так Вохуш окончательно убеждается в правильности своего впечатления, что существует конфликт между ректором и проректором. Значит, ректору придется плохо: не справится он с таким волкодавом, как этот проректор.

Вохуш недолюбливает проректора. Чем-то не импонирует ему, солидному и уверенному, этот наглый длинный тип, на котором костюм — кстати, потрепанный — сидит, как на корове хомут. И весь он как бы пришел из вчерашнего дня. Но есть влиятельные люди, которым этот стиль тридцатых годов нравится как воспоминание молодости. И ловок этот длинный проходимец: едва окончил самый обычный пединститут, как пристроился в партаппарат, тут же вошел в контакт с органами, и они рекомендовали его на пост секретаря парткома университета дружбы народов. Посекретарствовал пару лет и вышел в проректоры, а весь его студотдел — филиал органов. Так он и олицетворяет там, в университете, и партаппарат, и «соседей». Где ж ректору — инженеру по специальности — с таким тягаться!