Мистер Вечный Канун. Уэлихолн - Владимир Торин

витыми ручками и даже башенками; его украшал резной орнамент в виде листьев плюща. В углу примостилось пианино, напоминающее отросшую от грязно-бурой стены опухоль. Напротив пианино замерла, словно скальный утес посреди моря, старинная кровать с истлевшим пологом. Все пространство под ней было заполнено… костями! Хватило одного лишь взгляда, чтобы понять: человеческими. И их там было так много, что они даже вываливались из-под дубовой рамы.

Потрясенная Кристина зажала рот рукой. Виктор дернул головой, но не позволил себе даже отшатнуться. Сейчас, когда рядом сестра, он должен быть храбрым…

В углу, под потолком, действительно висел человек. Сплошь обмотанный алыми нитями и теми же нитями привязанный к стенам, он едва мог пошевелиться в своих путах. На его руках ржавели суставчатые латные перчатки, а на ногах — остроносые кованые башмаки, в которые были заправлены засаленные коричневые штаны. Больше на нем не было ничего, если не считать короны с длинными — не менее чем два фута каждый — зубцами.

«И как она не спадает с его головы? — подумал Виктор. — И как такие тонкие нити удерживают его во всем этом железе?»

На кровати были грудой свалены вещи и оружие пленника: камзол, тяжелый с виду плащ, доспехи, меч и арбалет — все порченное временем и ржавое, словно долгое время хранилось в земле. Запах, который шел из комнаты, внутри оказался еще сильнее, и исходил он от незнакомца.

«Как будто этот человек целый год провел в куче опавших листьев», — вспомнились Виктору слова Кристины на интервью в «Брауни Инн». Точнее и не скажешь…

Свет не только позволил Кэндлам увидеть того, кто находился в комнате, но и ему — увидеть их. Стоило огню лампы упасть на лицо пленника, как он задергался в своем коконе. Виктор и Кристина, не сговариваясь, отшатнулись, но нити, несмотря на всю их кажущуюся непрочность, держали надежно.

— Горящие слезы, вываренные из черной крови! — закричал незнакомец, и его крик резанул обоих Кэндлов по ушам. — Горящие слезы!

— Не кричите! Хватит!

Виктор захлопнул дверь, чтобы никто в доме, не дай бог, не услышал.

Незнакомец не повиновался и дергаться не прекратил. Он продолжал вещать свою бессмыслицу.

— Горящие слезы, вываренные из черной крови! — проскрипел пленник, не сводя безумных глаз с лампы в руках Кристины. — Горящие слезы!

— Что?

Виктор недоуменно поглядел на сестру и вдруг понял, что речь идет о керосине, а «черная кровь» — это, вероятно, нефть, из которой его получают.

— Думаю, он спятил, — прошептала Кристина, но пленник ее услышал.

— Еще одна кейлех! — в отчаянии провыл он, прожигая Кристину ненавидящим взглядом. — Да смилуется надо мной Печальная Пустошь.

Кристина ничего не поняла.

— Что он говорит? — нахмурилась она. — Как он меня обозвал?

— Кейлех — это значит «ведьма», — пояснил Виктор. — Ничего не говори, — мгновенно оборвал он попытки сестры что-то на это ответить.

И тут его осенило. Тайна исчезновения ирландских словарей раскрылась сама собой. Очевидно, все устроила мама, чтобы избежать излишних недоразумений вроде беготни младших Кэндлов по коридору с воплями: «Мам, тут кто-то обзывает тебя ведьмой за стенкой!», «Мам, тут кто-то сыплет проклятиями по-ирландски!»…

Виктор расхрабрился и подошел ближе. Кристина осторожно шагнула за ним.

Свет лампы полностью вырвал из темноты лицо пленника. Оно было узким, отощавшим: скулы выпирали, щеки, напротив, ввалились, а челюсти под кожей проступали пугающе четко. Сама кожа незнакомца, пепельно-серая, казалась невероятно сухой. Глубоко посаженные глаза зло и колко выглядывали из-под тяжелых век, над ними нависали темно-красные мохнатые брови. Такого же цвета волосы, слипшиеся от пота, неровными прядями свисали с его головы, которая…

Виктор вздрогнул. Вопрос о том, как именно может держаться на голове такая высокая корона, отпал. Зрелище было жутким и невероятно мерзким, и в животе начинало мутить от одного только взгляда на это. Красноволосого пленника пытали — судя по всему, очень давно. Ржавая корона была то ли вшита, то ли вплавлена в его голову, а кожа, покрытая сморщенной сеткой ожогов, давно вросла в нее. То же обстояло и с латными перчатками: их заварили прямо на его руках — до самых локтей тянулись чудовищные ожоги. Помимо этого, все тело пленника было покрыто шрамами. Самый длинный из них — очень старый, белоснежный и при этом грубо сшитый — располагался на боку слева и наискось шел поперек ребер. Из-под уродливого рубца явственно выпирала кость — судя по всему, неправильно сросшаяся.

Красноволосый пленник кашлял и хрипел. Его грудь судорожно и надрывно сокращалась с такой силой, что кожа в любой миг грозила лопнуть и разорваться на ребрах. Бурая пена проступала на нещадно потрескавшихся губах.

— Не подходи близко, вдруг он заразный… — предупредила Кристина.

Но брат не послушал и сделал еще шаг.

— Зачем ты явился? — прохрипел пленник, исподлобья глядя Виктору в глаза, и в его голосе отчетливо почудилось царапанье древесных ветвей по раме окна. — Забрать мою душу?

Кажется, он испугался Виктора, поскольку снова задергался в своем коконе — на сей раз в безуспешной попытке отстраниться. При этом все его мышцы напряглись, а глаза налились злобой и отчаянием.

— Пусть явится сама кейлех и вырвет мне горло крюком, — прорычал он, словно загнанный в капкан зверь. — Пусть освежует и вставит горящие свечи мне в уши. Пусть делает, что хочет, но не забирает душу! Не забирай… мою душу…

— Что? — удивился Виктор. — Зачем мне ваша душа? Успокойтесь. И прошу вас, не кричите. Мы пришли помочь…

— Если не душа, тогда что?

— Да не слушай его! — Кристина попыталась воззвать к голосу разума. — Он точно спятил! Недаром мама его упрятала! Крюки, свечи, свежевание… Что за ужасы?!

И тут Виктору стало дурно. То ли из-за затхлости застенка, то ли пленник действительно его чем-то заразил. В глазах помутилось, Виктор покачнулся точь-в-точь как недавно, в гостиной.

Он поглядел на подвешенного в нитях незнакомца, и тот уже не выглядел, как прежде. Уродливое, но до сего момента человеческое лицо изменилось. Рот превратился в пасть, и клыки перестали в нем умещаться, зрачки удлинились и стали напоминать птичьи. Также вырос и нос. Он загнулся крюком и покрылся кровью, как будто его рвали когтями или