Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Когда Ирод приехал в Кесарию, все население тотчас стало говорить только о его сыновьях, и вся столица была в волнении, какой исход примет дело. Страх обуял всех при мысли, что старая неурядица приведет теперь к крайне тягостному концу, и хотя все сочувствовали страданиям узников, без риска нельзя было ничего говорить и даже слушать других. Все скрывали в душе свое соболезнование и заметно переносили страшнейшие страдания. Впрочем, нашелся некий ветеран по имени Тирон, сын которого, будучи сверстником Александра, находился в дружественных отношениях с последним. Все то, о чем думали другие и о чем они молчали, он свободно высказывал, причем неоднократно и без стеснения говорил народу, что истина погибла, что справедливость в людях исчезла, что ложь и порочность овладели ими и что дела находятся в таком неприглядном свете, что преступники не видят даже всего ужаса человеческих страданий. Все это он говорил свободно, подвергаясь при этом значительной опасности. Правильность его взглядов трогала всех, так как он столь смело и мужественно выступил с ними в такую минуту. Поэтому все, кто слышал его речи, относились к нему с уважением и с удивлением взирали на его бесстрашие, в то время как сами считали более безопасным хранить молчание. Перспектива самим пострадать заставляла всех разделять его взгляды.

Тирон затем явился совершенно свободно к самому царю и потребовал, чтобы ему позволили переговорить с ним один на один. Когда ему была дана эта возможность, он сказал: “Не будучи, о царь, в состоянии удерживаться долее в таком бедственном положении, я решился рискнуть своей личной безопасностью и позволить себе эту вольность, которая, однако, необходима в твоих же собственных интересах и принесет тебе пользу, если ты только как следует отнесешься к ней. Куда девался твой рассудок, очевидно тебя покинувший? Почему тебя покинули друзья и близкие тебе люди? Я не в состоянии признать в приближенных твоих искренне преданных тебе друзей, которые спокойно взирают на такое злодеяние, совершаемое в некогда столь счастливой стране. Разве ты сам не хочешь понять, что делается? Неужели ты собираешься умертвить двух юношей, которых родила тебе твоя царственная супруга, юношей, наделенных всякими преимуществами, и на старости лет отдашься в распоряжение сына, который плохо оправдал возлагаемые на него надежды, или в распоряжение родных, которых ты сам уже столько раз приговаривал к смерти? Разве ты не можешь понять, что молчащая чернь все-таки видит совершаемое преступление и преисполняется ненависти к этому бедствию, и что солдаты, особенно же их начальники, питают сострадание к несчастным и вместе с тем ненависть к виновникам этого?” Сначала царь выслушивал все это довольно безучастно; но он, естественно, рассвирепел, когда Тирон прямо коснулся его слабого места и упомянул о неверности его приближенных. В свою очередь Тирон, по необразованности не применяясь к обстоятельствам, постепенно расходился все более и более и говорил с солдатской развязностью. Тогда Ирод сильно возмутился и принял слова его скорее за поношение, чем за полезный совет. Когда же царь услышал о неудовольствии солдат и о возбуждении их предводителей, то приказал схватить и посадить в тюрьму всех тех, кого поименовал Тирон, равно как его самого.

Этим случаем ловко воспользовался некий Трифон, царский брадобрей. Явившись к царю, он заявил, будто Тирон неоднократно уговаривал его зарезать Ирода бритвой во время исполнения его служебных обязанностей. При этом будто бы старик указывал ему на то, что таким путем Трифон добьется высокого положения у Александра и получит от него крупные подарки. После этого царь велел схватить Трифона и подвергнуть пыткам Тирона, его сына и брадобрея. Тирон оставался непреклонен, но сын его, видя, как измучен отец, и не имея никакой надежды на спасение, наоборот, предвидя для себя еще большие мучения вследствие бедственного положения старика, обещал поведать царю всю правду, лишь бы только такой ценой избавить от пытки и истязаний самого себя и отца своего. Когда царь честным словом обещал ему это, он объявил, что решено было, чтобы Тирон лично расправился с Иродом, так как, оставаясь с ним наедине, такого рода замысел мог быть легко приведен в исполнение; в таком случае по совершении этого намерения он мог, наверное, рассчитывать на благодарность и признательность со стороны Александра. Этими словами юноша действительно избавил отца своего от пытки; остается лишь неизвестным, сказал ли он сущую правду или выдумал все это, чтобы избавить себя и родителя своего от тяжкого положения.

Если Ирод раньше хоть несколько задумывался и в тайниках души стыдился казнить сыновей своих, то теперь он устранил все, что могло бы его подвигнуть на более гуманное решение, и спешил поскорее привести свое намерение в исполнение. Сперва он вывел на площадь 300 обвиненных начальников, Тирона с сыном и обвинявшего их брадобрея. Всех их он осудил, а чернь закидала их насмерть всем, что попадало ей под руку. Александр и Аристовул были доставлены в Себасту и казнены там, по повелению отца, через повешение. Трупы их ночью были похоронены в Александреуме, где уже покоились их дядя со стороны матери и весьма многие из предков».

4

Ирод не присутствовал при казни сыновей. Он даже не поехал в Себасту, а сразу же возвратился в Иерусалим. Болезнь его прогрессировала. К душевным мукам прибавились муки телесные. Все тело его покрылось язвами и источало зловоние, от которого Ирод страдал не меньше, чем от душевной боли. Сон, и без того поверхностный в последние месяцы, исчез вовсе, а когда измученный Ирод забывался ненадолго, к нему являлся не ессей Менахем, обманувший его обещанием скорой встречи с Мессией, а безумный старик-галилеянин, сторонник Антигона, забравшийся со своей семьей высоко в горы в одну из пещер. Как и много лет назад, старик этот кричал с недосягаемой высоты:

– Эй, Ирод, ты слышишь меня?

И, как много лет назад, Ирод задирал голову и отвечал старику, сложивши рупором ладони:

– Я слышу тебя. Говори, если тебе есть что сказать, хотя я предпочел бы, чтобы ты спустился вниз, где нам не придется надрывать горло.

– Тебе не придется надрывать горло, – кричал старик, – говорить буду я, а ты слушай и хорошенько запоминай все, что я тебе скажу. Меня зовут Давид. Тебе знакомо это имя? Так звали царя, возлюбленного Господом. Я не царь, я простой пахарь, о котором в одной из притчей Соломоновых сказано: «Богатство от суетности истощается, а собирающий трудами умножает его». Здесь со мной находятся моя жена и семеро моих сыновей. Все они, как и эти малодушные, которых ты купил обещаниями сохранить им жизнь и одариваешь теперь деньгами, тоже хотят спуститься к тебе.

Ирод покрывался холодным потом, зная, что последует за этими словами, и потому в отчаянии кричал старику, втайне надеясь, что на этот раз все случится не так, как случилось тогда:

– Ну так пусть спускаются, они получат то же, что и другие, которых ты называешь малодушными!

Но ничто не изменялось в видениях Ирода, и то, что случилось однажды, повторялось снова и снова.

– Не перебивай меня, я еще не все сказал, – кричал старик. – Есть ценность, которая превыше и твоих денег, и самой жизни. Эта ценность – свобода. Со времени исхода из Египта для евреев не было ничего дороже, чем свобода. Заметь: я говорю о евреях, а не о твоем паскудном племени идумеян, которые не то что свободу, но и право первородства готовы отдать за миску чечевичной похлебки. Ты, Ирод, раб от рождения и рабом останешься навсегда. Евреи никогда не признают твоей власти над собой, будь ты не римлянами, а самим Господом Богом помазан на царство. Сколь бы ни был почитаемый мною Антигон жесток, искалечивший своего дядю-первосвященника, но он еврей и уже одним этим достойней тебя, поскольку из вас двоих именно он и по праву рождения, и по праву принадлежности к роду Маккавеев принадлежит к избранному Богом народу. А ты, как я уже сказал, раб, обязанный подчиняться нам, евреям, а не властвовать нами…

Ирод зажимал уши, чтобы не слышать в очередной раз то, что произнес однажды старик, и кричал ему с узкой горной тропы, где не разъехаться двум телегам:

– Глупец! Ты можешь умничать сколько твоей душе угодно, но при чем здесь твои жена и дети, которые хотят спуститься к нам? Отпусти их, не делай их заложниками своего сумасбродства.

– Тебе придется помочь им предстать перед тобой, – говорил старик и, обернувшись, вывел за руку на площадку бледного молодого человека. – Получи старшего моего сына, – кричал он, подводя его к краю площадки, ударом ножа поражал сына в спину и сбрасывал в пропасть.

Ирод, понимая, что вся эта ужасная сцена грезится ему, тем не менее не мог совладать с собой и кричал что есть мочи, пугая раба-эфиопа и ночную стражу, таившуюся за высокой двустворчатой дверью с вырезанными на ней лилиями: