И один в поле воин - Юрий Дольд-Михайлик

– Бросил куда-то в чемодан…

– Бедная Лора! – рассмеялась графиня.

В коридоре послышались быстрые шаги, кто-то постучал в дверь, и в комнату вошёл весёлый, возбуждённый Матини. Увидев графиню, он смутился.

– Простите, я постучал, но… растерянно извинялся он.

Графиня холодно кивнула головой и вышла.

– Как нехорошо вышло, я вошёл так неожиданно. Она, кажется обиделась?

– Её могли обидеть лишь твои извинения, подчёркивающие неловкость положения. Да ну её к чёрту! Лучше скажи, что с тобой? Ты прямо весь сияешь!

– Ещё бы! Всё кончилось отлично: акт о смерти Ментарочи написан и главный прозектор его подписал. А сам Ментарочи, вероятно, уже давно в горах. Генрих свистнул.

– Как это произошло? Когда?

– Он бежал на рассвете. Правда, немного раньше, чем ты советовал, но я воспользовался счастливым случаем: у прозектора было много вскрытий, и он подписывал документы, не очень вникая в их суть… Но что с тобой? Ты недоволен?

– Самое худшее, что ты мог сделать, это сейчас отпустить Ментарочи к партизанам!

– Но зачем же мы тогда забрали его из СС? Для того, чтобы выпустить? Ведь так?

– Я просил выпустить Ментарочи только после того, как я разрешу!

– Да какая разница! Как раз в это время выкопали братскую могилу и хоронили покойников…

– А завтра провокатор, раз уже выдавший Ментарочи, сообщит Лемке: Ментарочи, которого арестовало гестапо, снова в горах, жив, здоров! Лемке начнёт проверять, увидит акт о смерти, последовавшей во время операции…

– Боже, что я наделал! – Матини побледнел. – Какой же я идиот!

Генрих нервно зашагал по комнате. Матини, обхватив голову руками, неподвижно сидел на диване, уставившись в пол.

– Скажи точно, в котором часу ты его отпустил?

– На рассвете, часов в шесть. Я дал ему гражданскую одежду, немного денег, пистолет…

– Знаешь куда он пошёл?

– Нет!

– Условились о дальнейших встречах?

– Тоже нет. Он пожал руку… мы даже поцеловались, но ни слова друг другу не сказали.

Генрих снова зашагал по комнате, на ходу бросая отрывистые фразы.

– Положение хуже, чем ты предполагаешь. У Лемке акт о смерти, а человек жив. Кубис сошлётся на то, что мы его уговорили выдать арестованного. Я, ты и Лютц! Какой вывод сделает Лемке? Что есть организация, содействующая партизанам. Ведь нас трое…

– Я пойду к Лемке и всю вину возьму на себя. Скажу, что недоглядел, Ментарочи бежал, а я, боясь ответственности, спасая себя…

– Не говори глупостей! Дождаться почти конца войны и погибнуть из-за собственной неосторожности. Мы что-нибудь придумаем! Должны придумать! Нет такого положения, из которого не были бы выхода…

– Я тебе его предложил. Это единственный выход, который у нас есть.

– Ты когда-нибудь видел, как мелкие зверушки, загипнотизированные взглядом змеи, сами идут к ней в пасть? Вот твой выход! А мы найдём, должны найти что-то такое… Погоди, погоди, дай мне подумать немного… Знаешь что? Иди сейчас к Лютцу и предупреди его обо всём, а я тем временем проверю одну вещь… Возможно, это и будет выход! Только обещай – ни единого шага, не посоветовавшись со мной!

– Обещаю!

– Я позвоню Лютцу. А теперь не хочу терять времени, чем скорее мы что-нибудь решим…

Матини поднялся и направился к двери, но на пороге остановился, окинул Генриха печальным взглядом.

– Я так люблю тебя и Карла, и вот из-за меня…

– Если хочешь, во всём виноват я. Не продумал наш план до мельчайших деталей, не поговорил с Ментарочи, думал – успею, и вот… Впрочем, извиняться друг перед другом будем потом, а сейчас… сейчас уходи!

Безнадёжно махнув рукой, Матини вышел.

Оставшись один, Генрих смог спокойно обдумать план, который зародился у него в голове во время разговора с Матини.

Да, кажется, это единственный выход! И действовать надо немедленно! Только время решит сейчас успех всего дела. Он, кажется, не ошибается в своих догадках… А что, если ошибается? Тогда придётся изобретать новый вариант. И как можно быстрее. А чтобы всё проверить, надо…

Генрих нажал кнопку звонка и вызвал Курта.

– Позови Лидию и проследи, чтобы сюда, пока мы будем разговаривать, никто не заходил. Даже ты!

Курт встревоженно и вопросительно поглядел на Генриха, но, заметив, что обер-лейтенант раздражён, не решился ни о чём спросить и молча вышел.

Не прошло и минуты, как появилась Лидия.

– Вы звали меня, синьор? Я вас слушаю! – голос девушки звучал весело, приветливо, как всегда, даже чересчур спокойно для такой живой девушки, как Лидия.

– Садитесь, пожалуйста, разговор у нас будет длинным. – Генрих придвинул девушке стул. – Вы не догадываетесь, о чём я буду говорить?

– Нет, синьор! Но, надеюсь, вы довольны мною. – Лидия опустила глаза, пряча чуть встревоженный блеск глаз.

– Я слышал от Курта, что вы собираетесь за него замуж!

Лицо Лидии зарделось.

– Мы договорились подождать до конца войны…

– Вы его любите?

– Если девушка дала согласие…

– А он вас?

– Любит! – не задумываясь, ответила Лидия.

– Тогда я очень жалею, что всё так вышло. Я хорошо отношусь к Курту и хотел, чтобы его жизнь сложилась счастливо, но…

– Вы хотите сказать, что ему не позволят жениться на девушке итальянке? – с вызовом спросила Лидия.

– Я хочу сказать, что вы никогда не поженитесь! Никогда! И не потому, что кто-то не разрешит, а потому… Генрих остановился, сделал паузу и продолжал, отрубая слово от слова, – потому что тотчас после нашего разговора я вынужден буду арестовать вас и отправить на допрос!

Лидия вздрогнула, словно её неожиданно хлестнули нагайкой. В чёрных глазах блеснул злой огонёк.

– У вас для этого нет никаких оснований. Все ваши вещи, кажется, целы. Я уже год живу у графини, и за это время, кажется, не пропала ни одна мелочь.

– Не прикидывайтесь! Вы знаете, что я имею в виду!

– Я знаю лишь то, что я ни в чём не виновата!

– Это вы будете доказывать на допросе в гестапо.

– А разве это не допрос?

Во взгляде девушки было столько презрения, что Генрих невольно смутился.

– Я не работник гестапо и не следователь… – сказал он, словно оправдываясь. – Я лишь хотел убедиться, виновны ли вы в том, в чём вас обвиняют. Чтобы знать, как мне держать себя с вами.

– И сейчас вы должны решить, виновна я или нет? – голос девушки дрожал от возмущения.

– Решать это будет суд…

– Суд? Какой?

– Тот, который будет судить вас и судил бы Ментарочи, если б он не бежал…

– Он бежал!