Вальтер Беньямин. Критическая жизнь - Майкл У. Дженнингс

«делает их прозрачными». Но при этом он не выпускает автора из виду – сам же автор играет роль дарителя, «который уходит с пустыми руками», – и забирает его с собой, когда ретроспективно отбывает в будущее. В ходе этой погони, которая есть отступление, ангел стремится лишь к счастью. Второй, более развернутый вариант текста кончается такими словами:

Он хочет счастья, иными словами, конфликта, в ходе которого восторг перед уникальным, новым, еще не рожденным сочетается со счастьем еще раз испытать нечто, снова вступить в обладание или прожить жизнь. Именно поэтому он не встретит никакой новой надежды ни на одном пути, кроме пути домой, когда он возьмет с собой кого-то нового. Например, меня: ибо едва я увидал тебя впервые, как сразу же вернулся с тобой туда, откуда я пришел.

Если Беньямин писал об «отсутствии иллюзий», объединявшем его с Арнольдом Беннеттом, то в «Агесилае Сантандере» присутствует более сложная точка зрения на эту жизненную ситуацию: несмотря на постоянную необходимость отступать и отказываться, для него все еще возможна встреча со значимыми вещами, с некоторыми людьми и с определенными видами опыта, хотя бы вследствие случайности или даже несчастья. В Тет Блаупот тен Кате Беньямин ощущал присутствие всего, что он прежде любил в женщинах. В явлении нового и уникального скрывались возвращение к истокам, путь обратно, хотя и не обязательно домой. «Счастье», что было характерно для Беньямина, заключалось в ожидании, будучи понимаемо им как нечто вроде вихря во времени и в пространстве[371].

Блаупот тен Кате вскоре вышла замуж за француза Луи Се-лье, вместе с которым она в 1934 г. перевела незадолго до того изданное эссе Беньямина «Гашиш в Марселе»[372]. Кроме того, она безуспешно пыталась найти работу для своего безденежного поклонника на голландском радио. Беньямин навестил чету в Париже, где они некоторое время жили в 1934 г., и поддерживал контакты с Тет на протяжении следующего года. В ноябре 1935 г. отношения между ними, очевидно, прервались, хотя Беньямин не удержался от искушения написать 24 ноября в Париже последнее, возможно, оставшееся неотправленным письмо, начав его с признания в невозможности смириться с тем, что они так и не будут ничего не знать друг о друге (см.: GB, 5:198). Таким образом, его отношения с Инге Букхольц и Блаупот тен Кате, как и отношения с Гретель Карплус, соответствуют шаблону неудачных попыток добиться взаимности в рамках любовного треугольника, отчетливо просматривающегося также в романах Беньямина с Асей Лацис (сожительствовавшей с Бернхардом Райхом) и Юлой Кон (когда сам Беньямин жил с Дорой). Более того, все эти неудачные романы оставили свой след в редко кем замечаемой сексуальной тематике его творчества. Когда в «Пассажах» и в «Центральном парке», отчасти представляющем собой острую сатирическую аллегоризацию личных привычек Бодлера, Беньямин говорит о “Via Dolorosa” мужской сексуальности, он косвенно указывает на характер своих собственных эротических переживаний – и не в последнюю очередь на «этапы», упоминаемые в цикле стихов для Тет, на его собственные профанные «крест» и «страсти»[373].

Даже во время романа с Тет, разворачивавшегося летом 1933 г., Беньямин перебирался из одного импровизированного обиталища в другое в несколько тщетной попытке отыскать на Ибице приемлемые условия для жизни и работы и в первую очередь уменьшить свои расходы до посильного минимума. К концу июня ему наконец удалось поменять дом Неггератов, полный шума и сквозняков, на самый дешевый и убогий номер в отеле, какой только можно было себе представить (Беньямин платил за него одну песету в день; как он писал, «цена дает представление о том, как выглядит этот номер»), а затем на комнату на другой стороне бухты в Сан-Антонио – менее застроенной стороне, где он жил год назад и где мог работать (в шезлонге, установленном в прилегающей роще) вдали от строительного шума. По договоренности с владельцем недостроенного здания он бесплатно поселился в уже готовой комнате, где хранилась кое-какая мебель. В этом здании, в течение нескольких недель не имевшем иных жильцов, кроме него, не было ни стекол в окнах, ни водопровода, но оно было расположено в трех минутах ходьбы от берега. Собственно, оно стояло рядом с La Casita – домом, который снимали в 1932 г. Жан и Гийе Сельцы. «Переехав в эту квартиру, – писал Беньямин Юле Радт-Кон, – я сократил стоимость жизни и свои расходы до чистого минимума, ниже которых их уже вряд ли удастся уменьшить. Самое удивительное, что здесь вполне можно жить, и если я в чем-либо и нуждаюсь, то это сильнее ощущается в сфере человеческих отношений, чем в сфере комфорта» (C, 423). Нехватку общения несколько восполнял лишь его сосед, «очень приятный молодой человек, который… стал моим секретарем» (GB, 4:247).

Благодаря изысканиям Валеро нам стала известна эта любопытная сторона пребывания Беньямина на Ибице, касающаяся этого явно умного молодого человека, немца по имени Максимилиан Фершполь. Беньямин познакомился с ним еще в 1932 г., во время первого посещения острова, более того, в тот раз они вдвоем ненадолго покинули остров и провели два дня в Пальма-де-Майорке (см.: GB, 4:132). В конце весны 1933 г. Фершполь вернулся на Ибицу из Гамбурга с несколькими друзьями и въехал в «Ла-Казиту», с которой соседствовал строящийся дом, где поселился Беньямин. Тот вскоре начал общаться с 24-летним Фершполем и его друзьями, часто обедал в «Ла-Казите» и принимал участие в еженедельных прогулках под парусом. И Фершполь в эти месяцы действительно выполнял при Беньямине обязанности «секретаря»: у него имелась пишущая машинка, и он печатал на ней не только эссе и рецензии, написанные Беньямином для немецких журналов, но и другие его произведения, которые были отосланы Шолему и заняли место в его разраставшемся архиве. Казалось бы, ничего лучшего Беньямин не мог пожелать, но следует иметь в виду ходившие по островам упорные слухи о том, что среди новоприбывших присутствовали нацистские сторонники и даже шпионы. Фершполь на Ибице говорил о себе, что готовится изучать право в университете; однако, вернувшись в Гамбург в конце 1933 г., он сразу же получил звание шарфюрера СС. Беньямин же не только доверил свои произведения, но и раскрыл ряд своих псевдонимов, призванных скрыть его идентичность, немцу, симпатизировавшему нацистам и, судя по всему, имевшему солидные связи в партийном аппарате. Обычно Беньямин заводил новые знакомства с очень большой оглядкой. То, что он ослабил свою бдительность так быстро и на таком широком фронте, выдав не только себя, но и свою интеллектуальную продукцию, возможно, следует рассматривать как следствие тех потрясений, которые выпали на его долю в предыдущие месяцы.

Впрочем, такое дружеское,