Вальтер Беньямин. Критическая жизнь - Майкл У. Дженнингс

обогатиться новым опытом в этой области.

На протяжении первых месяцев, проведенных вдали от Берлина, Беньямину было особенно одиноко. В конце июня он писал Инге Бухгольц, с которой, по-видимому, познакомился в Берлине в 1930 г. и о которой мы не знаем практически ничего, в том числе и ее девичью фамилию, предлагая ей на какое-то время или навсегда порвать с мужчиной, за которого она собиралась замуж, и приехать на Ибицу, чтобы жить здесь с ним за его счет (см.: GB, 4:242–245; SF, 196; ШД, 318). Нет никаких свидетельств, что она приняла его предложение. Но примерно в то же время он встретил 31-летнюю голландскую художницу Анну-Марию Блаупот тен Кате, которой его представил сын Неггератов Жан-Жак[366]. Блаупот тен Кате прибыла на остров в конце июня или начале июля, после того, как 10 мая стала в Берлине свидетельницей сожжения книг. Хорошее представление о том, какие чувства Беньямин испытывал к этой молодой женщине, дает составленный в середине августа черновик любовного письма (очевидно, не отправленного по адресу в таком виде):

Милая, я только что провел целый час на террасе, думая о тебе. Я ничего не выяснил и ничего не узнал, но очень много думал и понял, что ты целиком заполняешь тьму и что ты снова была там, среди огней Сан-Антонио (о звездах мы говорить не будем). В прошлом, когда я был влюблен, женщина, с которой я чувствовал себя связанным, была… единственной женщиной на моем горизонте… Теперь все по-иному. Ты для меня – все, что я когда-либо мог любить в женщине… Из твоих черт вырастает все, что превращает женщину в стража, в мать, в шлюху. Ты превращаешь одно в другое и придаешь каждому тысячу форм. В твоих объятьях судьба навсегда перестанет преследовать меня. Она больше не сможет ошарашить меня страхом или счастьем. Громадное спокойствие, окружающее тебя, дает понять, как далека ты от всего, что претендует на тебя день ото дня. И именно в этом спокойствии и происходит превращение одной формы в другую…

Они перетекают друг в друга подобно волнам (GB, 4:278–279).

Беньямин придумал для Блаупот тен Кате прозвище Тет, что означает «лицо», а также «десерт» или «услада»[367]. Вдобавок, возможно, к удивлению Беньямина, она ответила на его чувства. «Мне бы хотелось часто бывать с вами, – писала она ему в июне 1934 г., – и тихо говорить с вами, не тратя много слов, а еще я уверена, что теперь мы станем друг для друга в чем-то иными, чем были раньше… Вы для меня больше, намного больше, чем добрый друг, и вы тоже должны это знать. Может быть, больше, чем был для меня прежде какой-либо человек»[368]. Как указывает Валеро, Беньямин перестал поддерживать все прочие контакты – и со все более малочисленным кругом своих друзей на острове, и с такими своими традиционными корреспондентами, как Шолем и Гретель Адорно, и на протяжении всего августа был полностью поглощен своей новой любовью. Эта любовь, вырвав его из глубин безнадежности, которую он ощущал в июле, вдохновила его на новый приступ творческой активности. Тем летом он написал не менее двух стихотворений, адресованных Блаупот тен Кате. Помимо этого, он замышлял целый цикл посвященных ей произведений, временно озаглавленный «История любви в трех этапах» (GS, 6:815). В связи с этим планом он написал два текста: рассказ «Свет», в итоге включенный им в свои (оставшиеся неопубликованными) «Истории из Одиночества»[369], и одно из самых необычных из когда-либо сочиненных им произведений, квазибиографические, в высшей степени эзотерические размышления «Агесилай Сантандер» существующие в двух вариантах, написанных на Ибице в течение двух дней подряд в середине августа (см.: SW, 2:712–716).

Странное название этого текста содержит отсылки и к древнему спартанскому царю Агесилаю II, упоминаемому Ксенофонтом и Плутархом и фигурирующему в трагедии Корнеля, и к портовому городу Сантандеру в Северной Испании. Согласно Шолему, который после смерти Беньямина обнаружил этот текст, издал его и посвятил ему подробный комментарий (хотя текст, вероятно, не предназначался для публикации), его название – Agesilaus Santander в первую очередь представляет собой анаграмму слов “Der Angelus Satanas” («Ангел Сатана») с лишней буквой i, которая, согласно недавней догадке, означает «Ибица»[370]. Ангел из «Агесилая Сантандера» – фигура, недвусмысленно восходящая к Angelus Novus Клее – акварели, приобретенной Беньямином в 1921 г. Шолем первый подметил сходство между этим ангелом, который в заключительном образе текста «неумолимо» и внезапными рывками уходит в будущее, из которого явился, и знаменитым аллегорическим «ангелом истории» из раздела IX последней подписанной работы Беньямина «О понимании истории». В обоих опубликованных вариантах «Агесилая Сантандера» этот новый ангел является автору, будучи вызван его «тайным именем», которое, как фантазирует Беньямин, было дано ему при рождении родителями, с тем чтобы, если ему было бы суждено стать писателем, оно не выдавало бы его еврейского происхождения (как выдавало его в Европе имя Вальтер Беньямин). Это тайное имя, играя роль оберега, является средоточием жизненных сил и служит защитой от непосвященных. (По иронии судьбы едва ли не самой ужасной во всей биографии Беньямина, недоразумение по поводу его имени впоследствии позволило похоронить его в Испании, на освященной земле – и дело было не в каком-либо «секретном» имени, а просто в том, что чиновники в Портбоу перепутали его имя и фамилию, зарегистрировав смерть человека по имени Беньямин Вальтер.) В «Агесилае Сантандере» ангел, лишенный всяких человеческих черт, по сути, возникает из имени, покрытый броней и идущий в атаку. В тот момент, когда эссе достигает эзотерической кульминации, Беньямин пишет, что ангел «вдогонку за своим мужским аспектом, изображенным на картине, посылает женский аспект». Эта концепция соответствует заявлению, сделанному 1 сентября в письме Шолему (который, помимо этой туманной аллюзии, ничего не знал о Блаупот тен Кате): «Я встретил здесь женщину, которая является его [Ангелюса] женским двойником» (BS, 72–73). Но это нападение, будучи даром, лишь выявляет силу автора, а именно его терпение, которое, подобно крыльям ангела, поддерживает его, пока он воспевает женщину. Имея в виду себя, он говорит, что всякий раз, как его сердце покоряла какая-либо женщина, «он сразу же принимал решение устроить засаду на ее жизненном пути и ждать, когда она упадет в его руки, больная, постаревшая и одетая в лохмотья. Короче говоря, ничто не могло одолеть мужского терпения». Но речь идет вовсе не о завоевании. Ибо «ангел напоминает все, с чем мне пришлось расстаться: людей и особенно вещи». Этот ангел живет в утраченных вещах подобно тайному имени и