Время перемен. Лабиринт Безумия - Александра Лисина

Белка странно хмыкнула.

— Забавно. Интересно, что сделал бы Талларен, если бы узнал, как сильно промахнулся с перстнем?

«Удавился бы с горя», — мрачно подумал Таррэн.

— А другие руны? — быстро покосилась она. — Они тоже не действуют? Совсем?

Эльф внутренне сжался и судорожно сглотнул, как наяву увидев руны Сродства и Влечения, от которых у него при одном только воспоминании кружилась голова и темнело в глазах. Проклятье!! Убил бы брата, если бы мог! Как есть, убил бы на месте, потому что его маниакальное стремление к совершенству превратило ее в безупречную ловушку, коварную и смертельно опасную мышеловку для одного глупого Темного! Знала бы она, что перстень избавил его лишь от одного рока — воздействия рун Подчинения, превращавших в безумца любого мужчину лишь одним своим видом. Да, он избавил его от возможности перейти в категорию тупых болванов, вроде Аркана и Адвика. Позволил смотреть на нее без опаски, помог не стать слюнявым идиотом, когда пришлось перевязывать ее страшные раны и невольно видеть исчерченную магическими знаками кожу. Но вместе с тем… боги, кажется, он даже усилил магию остальных рун!! Особенно тех, что неумолимо влекли к ней отовсюду! Заставляли бросать все дела и мчаться навстречу, страстно желая быть рядом, касаться ее, ласкать и с жадностью искать ее мягкие губы. Они сводили его с ума даже сейчас!! И если бы не стальные нервы, если бы не многовековая привычка сдерживать себя, свой Огонь, от которого могли пострадать окружающие, он бы не устоял.

— Рад, что ты в порядке, — хрипло сказал Темный эльф и, внутренне дрожа от сделанного над собой насилия, с неимоверным трудом повернулся к дверям. — Прости, что так вышло, но пока ты носишь перстень, твоя магия против меня бессильна. Если хочешь, сними его и спрячь, хочешь — разбей… теперь это твое право… извини, что потревожил. Я просто хотел увидеть, что ты невредима.

Он быстро шагнул в коридор, чтобы не поддаться искушению, миновал широко распахнутые створки и уже с облегчением выдохнул, осознав, что почти вырвался из тяжкого плена собственных чувств… как вдруг сзади раздался гневный выдох, а затем над самым ухом просвистело что-то острое и с глухим стуком вонзилось в мощный косяк.

Таррэн осторожно скосил глаза, понимая, что снова был весьма близок к неизбежному, и наткнулся на пугливо подрагивающую рукоять эльфийского ножа. Его собственного ножа, между прочим, который Белка всего полтора месяца назад стащила здесь же, в Аккмале, под прикрытием темноты. А теперь возвращала обратно, как и пообещала когда-то, но не один, а с жалобно звякнувшим кольцом на кончике.

— Забери эту гадость!!!

Он до крови прикусил губу и послушно снял родовой перстень, безжалостно пришпиленный к дереву изящным клинком. Если бы она хотела, могла бы разбить его сейчас. Могла бы накричать и ударить, высказать все, что думала по поводу его страшного предательства. Отомстить за все, что пережила по вине его Рода, его брата и теперь — этого проклятого перстня, посмевшего одним ей напомнить о прошлом. Да, ей было больно видеть его снова. Неимоверно тяжело заставить себя не расколошматить о первый же валун. Не зря несколько дней назад у него сердце болезненно сжалось, почувствовав ее неподдельный ужас, сменившийся такой же искренней яростью. Не зря что-то екнуло в груди, как бывало в моменты смертельной опасности. Но она тоже сдержалась: не стала убивать исподтишка, не решилась на подлость, не смогла просто, а рванула следом, в Аккмал, понимая, что его не миновать связанному словом эльфу. Но вот — нашла, увидела и… что?

Таррэн медленно сжал отринутый дар и опустил голову. Пожалуй, большей боли она не могла ему причинить. Сильнее не сумела ударить. Страшнее мести не придумала, как только пренебрежительно швырнуть родовой перстень ему в лицо. Нет, даже не в лицо, а в спину. Как предателю и последнему подлецу, кровному врагу, рядом с которым не могла находиться рядом.

Над Дворцовыми Садами гулко ударил первый колокол, возвещая о приближающей ночи. Зазвенел долго, протяжно, словно отмеривал чье-то время или, наоборот, отсчитывал последние секунды для принятия самого важного в этой жизни решения.

Эльф против воли обернулся и с болью взглянул на ее гордо выпрямленную фигурку, но Белка уже не смотрела. Она снова уставилась в сгущающиеся сумерки за окном и, демонстративно сложив руки на груди, красноречиво молчала. Просто ждала, как делала все время. Терпеливо ждала, пока он уйдет и оставит ее в гордом одиночестве. Маленькая, хрупкая, такая беззащитная, неестественно прямая, неприступная, с до крови прикушенной губой и предательски дрожащими ресницами. Она сказала ему все, что могла произнести вслух. Молча прокричала все, что хотела донести в мыслях. Беззвучно выругалась, но и это не принесло облегчения, потому что напряженная тишина за спиной стала откровенно зловещей. Пускай уходит, глухой пень. Пусть бежит, как всегда делал. Пусть не замечает того, что сложно не заметить, а потом всю оставшуюся жизнь прячется от сомнений в своем проклятом Лесу, как и положено дураку и слепцу.

Пусть…

Она сильно вздрогнула, когда сзади раздался тихий шорох и долгий прерывистый вдох. Едва не подпрыгнула от неожиданности, потому что не почувствовала подвоха, даже не заподозрила неладное, а когда стремительно обернулась, то едва не ахнула в голос, потому этот дурной нелюдь… этот проклятый остроухий болван… этот долгоживущий гад… опускался перед ней на колено и в жесте полного подчинения протягивал свои родовые клинки!!

— Илларэ таире сатуро, — прошептал Таррэн древние слова, испокон веков звучавшие между достойными поединщиками, с уважением ощутивших силу друг друга. Он никогда прежде их не произносил, никогда не склонялся даже перед царственным братом, никогда раньше не думал, что признает себя слабее. Но сегодня, сейчас, он просто не смог по-другому. Это было слишком очевидно.

— Я признаю твою победу, Белка. Ты выиграла. Возьми.

Он склонил черную голову и выжидательно застыл, по-прежнему протягивая скрещенные клинки, на которых доверчиво посверкивал родовой перстень Л’аэртэ. Он знал, что делает глупость. Знал, что ничего этим не добьется. Знал, что изменить ничего нельзя, и прекрасно понимал, что открылся сейчас перед ней весь, целиком. Так, как никогда и ни перед кем не открывался. Что стал беззащитным против ее гнева и справедливого негодования. Оказался опасно близок к грани. Но лгать самому себе больше не мог: он действительно проиграл. По всем пунктам, по всем правилам. Она сумела его одолеть в этой напряженной борьбе, сумела победить и вынудила признать полное поражение. Не в первый, но, кажется, в последний раз, потому что больше ему нечего было говорить. И нечего больше скрывать. Он лишь надеялся, что маленькая Гончая, так безошибочно поразившая его в самое сердце, сумеет услышать и понять нечто иное. Что, не будучи готовой к чему-то большему, сможет хотя бы простить и принять его уже не как врага, а как друга. Хотя бы в качестве друга, чтобы потом… когда-нибудь… быть может, даже через пару веков, которые у нее тоже впереди, хотя она пока об этом не подозревает… увидеть в нем нечто новое. То, чего он не предлагал никому до нее. То, что сейчас ей было бы трудно принять, почти невозможно, но позже, если он будет достаточно терпелив и осторожен, если сумеет помочь и первым сделает шаг навстречу… если будет настойчив и нежен… быть может, она поймет, что сейчас, вместе с родовыми клинками и перстнем, он предлагал ей себя. Свою жизнь, свою силу и свое сердце. Все, что имел и чем дорожил. Абсолютно все. И был в этом, как никогда, искренен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});