One Two Three Four. «Битлз» в ритме времени - Крейг Браун

но не могу туда попасть.

Глория: Вы не понимаете, как надо протестовать…

Джон: Скажите, а что там пели на недавней демонстрации протеста? Ну, на той, большой?[889] Там пели «Give Peace a Chance»! Написанную специально для них!

Глория: К чему это, при чем тут это, и вообще, какое вы имеете отношение к демонстрации?.. Да, там спели одну из ваших песен. Отличная песня. Но разве вам больше нечего сказать?

Джон грозит ей пальцем.

Джон: Вы говорили, что в Америке (имитирует ее акцент) «всерьез воспринимают протестное движение, но те же люди беспечно распевали веселую песенку», которую, оказывается, написал я, и я рад, что пели ее, и когда окажусь там, то спою ее вместе со всеми. Это было мое послание Америке, и не только: я употребил свой творческий дар на создание песни, которую мы все могли бы исполнить вместе, и я ГОРД, что ее спели на марше протеста. Мне было бы пофиг, если б спели «We Shall Overcome»[890], но так уж вышло, что спели мою песню, и я ГОРЖУСЬ этим, и буду рад поехать туда и спеть ее вместе со всеми!

Глория: Повеселите народ.

Джон: Да уж, ПОВЕСЕЛЮ.

Йоко выдает свою единственную длинную речь, произносит ее нарочито детским голоском, будто читает книжку малышам.

Йоко: Мы должны развеселить людей, потому что если мы их развеселим, то, может быть, остановим войну, ведь когда ты счастлив, когда улыбаешься, убивать никого не хочется, правда же, понимаете, потому что когда ты серьезен, то начинаешь думать о жестокости, смерти и убийстве. Ну вот вы видели, чтобы счастливый человек, с улыбкой на лице, кого-то убивал? Нет! Убийцы — несчастные люди, они жестоки потому, что очень несчастны и чертовски серьезны.

Эмерсон берет свою сумочку.

Глория: Мистер и миссис Леннон, мы друг другу прискучили, так что я, пожалуй, пойду. Спасибо. Прощайте!

Джон: По-моему, вы этого и добивались!

Эмерсон молча уходит.

Йоко (Джону) : Последнее замечание — меткое, она даже не ответила.

Джон: Да она и не слышала ничего.

На следующий год Глория Эмерсон вернулась в Сайгон, заявив, что «хочет снова писать о вьетнамском народе и масштабных негативных переменах в его жизни, ведь эту тему никогда не затронет огромный пресс-корпус, занятый освещением военной истории». В своих первых репортажах она рассказала, как Америка замалчивает данные о потерях и как солдаты употребляют тяжелые наркотики. Спустя годы она признавалась, что к концу своего пребывания во Вьетнаме уже потеряла счет юным американцам, которых утешала в их последние минуты жизни.

Спустя девятнадцать лет, в декабрьском выпуске журнала «Q» за 1988 год, Йоко беседовала с журналистом Томом Гиббертом о наследии акций протеста, во время которых они с Джоном не вылезали из постели «за мир».

Гибберт: Вы оглядываетесь на эти акции с гордостью?

Йоко: О да! С гордостью и огромной радостью. Это же было благословение. Тогда люди смеялись над нами, а мы надеялись, что они станут смеяться вместе с нами, но не сложилось. Но в конце концов все это возымело эффект: в прошлом году, когда Рейган с Горбачевым обменялись рукопожатием на саммите[891], я почувствовала, что, ну, мы с Джоном как-то причастны к этому.

141

Шестого декабря 1969 года мой отец подошел к гостинице «Булл» в Лонг-Мелфорде, в графстве Саффолк, и в дверях столкнулся с Джоном и Йоко, которые как раз выходили.

Мне, двенадцатилетнему, разница в возрасте между отцом и Джоном казалась едва не столетней, хотя на самом деле их разделяло всего двадцать лет: отцу (родившемуся в 1920-м) тогда было сорок девять, а Джону (рожденному в 1940-м) двадцать девять. Как ни странно, моя мать (родившаяся в 1930-м) была и остается всего на три года старше Йоко.

Мой отец приехал в Саффолк пострелять голубей. Джон и Йоко приехали в Саффолк снять фильм «Апофеоз № 2»(«Apotheosis no. 2».). В нем был эпизод, где с площади очаровательной средневековой деревушки Лавенем взлетает огромный воздушный шар. В те дни Джон и Йоко, еще будучи в центре внимания, на съемках собственных фильмов сами нередко служили объектами съемки. На этот раз их снимала Би-би-си, для документального фильма «24 часа: Мир Джона и Йоко» («24 Hours: The World of John and Yoko».).

Этот фильм выложен на «Ютьюбе»: Джон и Йоко заселяются в гостиницу «Булл» (назвавшись «мистер и миссис Смит»), пьют чай в постели, а потом в белом «роллс-ройсе» едут сквозь снег из Лонг-Мелфорда в Лавенем. В самом начале есть жутковатый эпизод, когда Джон, в кровати другой гостиницы, зачитывает Йоко письмо:

Уважаемый мистер Леннон!

По сведениям, полученным посредством доски Уиджа, на вас будет совершено покушение. Это сообщил мне дух Брайана Эпстайна.

Джон и Йоко смеются.

В Лавенеме они сидят на заснеженной скамейке, глядят в никуда, укутанные в черное, так что видны только носы и глаза. В это время в небо поднимается громадный оранжевый шар. Помню, в передаче Би-би-си «На вершине популярности» это видео показывали клипом к синглу «Instant Karma».

Дверной проем гостиницы «Булл» был достаточно широк: отец прошел бы без помех, да и Джон бок о бок с Йоко тоже, а вот троим разом было не протиснуться. «Я не уступил», — с гордостью рассказывал потом папа. В конце концов Джон и Йоко посторонились, но — как следовало из триумфального папиного рассказа — не без борьбы.

В те дни разница в возрасте часто становилась проблемой, особенно когда речь заходила о Джоне с Йоко. Старшее поколение подозревало, что они что-то замышляют, что-то скрывают, хотя что именно — толком никто не знал. В статье для «Дейли телеграф» мой будущий тесть Колин Уэлч (родившийся в 1924 году) попытался сформулировать эти подозрения. ««Битлз» и молодежь как будто говорили на собственном, тайном языке, исполненном зловещего смысла для них, но непонятого остальным», — писал он спустя годы. Для него «Битлз» к концу 60-х превратились «из простых эстрадных исполнителей в кумиров и пророков, в героев и философов целого поколения, a дешевые триумфы, политическое позерство, узость «мышления» и сентиментальная чувствительность сделали их образцами для подражания». Они были, писал он, Крысоловами, уводящими детей от родителей. «В их мире совершенно отсутствуют надоевшие добродетели, как воинские, так и супружеские; в нем нет верности, сдержанности, бережливости, трезвости, вкуса и дисциплины, всех тех нравственных ценностей, которые ассоциируются с усердным трудом, с упорным обретением знаний, навыков и квалификации. Все это уступило место декадентскому самовыражению, которое ничего