Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, слушайте самое главное! «Чины и чиновники дирекции полиции также вносят свою лепту в дело помощи бедным. Они собрали и внесли в фонд зимней помощи 17 тысяч левов...»
Сначала мы буквально онемели, потом заговорили, перебивая друг друга: «Что это? Дирекция живодерни становится благотворительным обществом?» — «Семнадцать тысяч? А за одну мою голову обещают пятьдесят тысяч?» — «Больше не читай, противно!..»
Мы не знали тогда записи, сделанной Филовым в своем дневнике: «Пока не кончится воздушная тревога, мы решили играть в бридж... Чтобы было интереснее, ставки в игре можно делать в пользу пострадавших от бомбардировки...»
Пусть жители Софии вспомнят, каково им тогда приходилось...
Коце принес письмо от Веры.
«Я очень рада, что могу тебе написать и послать давно уже приготовленные вещи. Посылаю тебе башлык и рукавицы, брюки гольф, пошитые из старого дядиного пальто...»
Этот башлык греет замечательно, потому что он из чистой мягкой шерсти. И все же это — женская вещь, и я подарю его Пенко.
«Когда я получаю от тебя письмо, настроение у меня несколько дней отличное. Я ждала тебя к 8 декабря целый день, целый вечер. Никуда не выходила, все время думала о тебе».
Это — студенческий праздник, но это и наш с Верой день. Три года назад ночью перед Народным собранием обжигающий кнут располосовал мне голову, но я стерпел и подставил спину, чтобы прикрыть Веру. Благословенный бой! После него я набрался храбрости сказать ей...
«Знаешь, я кое-что придумала. Если ты не можешь прийти ко мне, почему бы мне не отправиться к тебе? Я говорила с тем, кто знает тебя. Я могла бы отправиться к нему в гости, если ты пригласишь меня на неделю. На более продолжительный срок я вряд ли получу разрешение. Думал ли ты о такой возможности? Если это получится, я буду рада. Как я хочу видеть тебя!»
А я?.. Но разве Райна (так мы называем Атанаса Райнова, врача в Челопече) не рассказал, что там происходит? И никто меня не отпустит, не станет рисковать целой четой.
«Пока все у меня хорошо. Бабушка сегодня утром уезжает к своему зятю, потому что боится бомбежек. Я остаюсь одна».
Боже, написала бы она это сразу! Я читал, а сам не мог избавиться от одной мысли: жива ли она? А может, от нее осталось только это письмо, написанное неизвестно когда?
— Ты не знаешь, уцелел квартал между улицей Графа Игнатьева и Зоологической? — спросил я Коце и услышал в ответ:
— Там остался один пепел!
Но Вера жива, она — у тети Славки Пушкаровой...
Наверное, не только необходимость иметь свою песню, но и присущее человеку стремление что-то оставить на память о себе породили эту идею. Этой идеей вскоре загорелись все: у отряда должен быть свой марш! На общем собрании решили, каков будет этот марш по содержанию: он должен стать программой нашей борьбы во имя будущего. Марш-манифест. Марш-призыв. Поскольку композитора у нас не было, мы решили использовать мелодию нашей любимой песни «По долинам и по взгорьям».
Запланировали создать марш к двадцатой годовщине со дня смерти Ленина. Караджа обеспечивал творческую атмосферу и время от времени кричал по-русски на манер чапаевского Петьки:
— Тише! Товарищ Поэт пишет!
Товарищ Поэт был в трех лицах — Велко, Колка и я.
В назначенный день и час мы передали свои тексты, написанные одинаковым печатным шрифтом — полная гарантия анонимности!
Наше жюри — Мильо, Орлин и Стефчо — заседало до изнеможения. В конце концов председатель обнародовал избранный вариант. Я узнал свои стихи, только две строчки они взяли у Колки (потом я заменил их своими).
Жюри явно переоценило свои материальные возможности. В качестве награды оно обещало отбивную. А где же отбивная? Мы втроем получили по нескольку кусочков сахару. Ничего! Было и так очень хорошо...
Мы жили среди природы и остро чувствовали ее. Она стала частью нас. Мы безбожно ругали камни, усеявшие горные склоны, пронизывающие ветры и кручи, выматывавшие нас, но лежали притихшие, в сладком молчании, любуясь красивым закатом. Мы познавали природу и улавливали каждое ее изменение. Мы беседовали с ней.
Лес всегда полон жизни и голосов, даже когда его заполняет безмятежная тишина. Он таит в себе все земные звуки — от выразительного молчания до бурелома...
Шум реки Выртопы походит на человеческую речь: она звучит то заговорщически, то ласково. Для ветра каждое дерево — волшебная гитара. Кажется, грохнул выстрел, но это лед разорвал засохший ствол. Трудно отличить крик совы от человеческого голоса. Дятел долго вводил в заблуждение городских парней: эхо его постукиваний они принимали за пулеметную стрельбу.
...Ночью буки стояли, как огромные, нахохлившиеся белые птицы, дремавшие на одной ноге. Тонкие деревца образовывали живописные арки. Даже низкий густой кустарник затих в искрящемся снегу, и каждая его ветка казалась волшебной. А накануне вечером все было черным и грязным.
Нечто невыразимое. А я еще пытался это описать. В землянке было совсем темно, но я видел, как Матейчо оперся подбородком на колени, а Пенко сделал такой жест рукой, будто отгонял духоту или кошмарный сон. Кто-то бормотал во сне, и я совсем затих: уж не я ли разбудил спящего? Полотнища опущены, воздух сперт, но у меня нет другого времени для стихов, да и быстро высыпаешься в Балканах.
Я сижу на буковом чурбане, смотрю на темные балки, а вижу волшебный снежный лес. Стихи складываю в уме, а потом записываю при свете, падающем из печки. Зачем переводить керосин и будить товарищей светом лампы? Для меня достаточно и такого освещения. Вообще-то достаточно даже самого маленького огонька, если тебе есть что сказать и свет озаряет тебя изнутри...
Я был где-то очень далеко, в полном одиночестве. В прекраснейшем одиночестве. И в то же время я видел своих товарищей в детской искренности их сна. Я видел тех, для кого писал — одновременно и читателей, и героев.
В тетрадке появляются «Гайдуцкие ночи», «Зимние сказки», «На Вежене», «Девичья песня».
У меня было где печататься! В нашей газете «Повстанец», выходившей без цензуры!
В сущности, это был журнал — тетрадка в двадцать листов. Редакционная коллегия: Велко, Стефчо, Мильо, Колка и я (ответственный редактор). Мне пришлось стать и печатником. Острым химическим карандашом выписывал я букву за буквой — два столбца печатным шрифтом. Это было не таким уж легким делом. Но как не трудиться с радостью, если тебе нужно заступать на пост, а Брайко берет свою винтовку?
- Финал в Преисподней - Станислав Фреронов - Военная документалистика / Военная история / Прочее / Политика / Публицистика / Периодические издания
- Мировая война (краткий очерк). К 25-летию объявления войны (1914-1939) - Антон Керсновский - Военная история
- Асы и пропаганда. Мифы подводной войны - Геннадий Дрожжин - Военная история
- Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика - Федор Синицын - Военная история
- 56-я армия в боях за Ростов. Первая победа Красной армии. Октябрь-декабрь 1941 - Владимир Афанасенко - Военная история
- Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид - Военная история
- Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II - Борис Галенин - Военная история
- Огнестрельное оружие Дикого Запада - Чарльз Чейпел - Военная история / История / Справочники
- Воздушный фронт Первой мировой. Борьба за господство в воздухе на русско-германском фронте (1914—1918) - Алексей Юрьевич Лашков - Военная документалистика / Военная история
- Вторжение - Сергей Ченнык - Военная история