Дама с букетом гвоздик - Арчибальд Джозеф Кронин

нас с тобой ходят слухи. Наши имена склоняют на все лады уже несколько месяцев. Так что нам суждено пожениться, нам с тобой, Дейви. Ты и вправду мне нравишься, но это тут ни при чем. Я тебе прямо говорю – я не пойду по стопам матери. Нет, перед Богом клянусь! Так что ты должен жениться и спасти меня!

Он вскочил на ноги, полный слепого ужаса и отвращения.

– Нет! Нет! – воскликнул он. – Ты не можешь… ты же не всерьез.

– Что ж, – спокойно сказала она, – скоро увидишь.

– Я на тебе не женюсь! Не женюсь! – крикнул он.

– Тише, Дейви. Я хороша собой и умна. Ты скоро меня полюбишь.

Она протянула к нему руку, отчасти чтобы успокоить, отчасти в насмешку. Но он даже не заметил этого.

– Я на тебе не женюсь, – в панике повторил он. – Я всей деревне расскажу.

– Нет, Дейви. – Она улыбнулась еще более хладнокровно, чем обычно. – Это я расскажу всей деревне.

Он не слушал. Его охватили ужас и отвращение. Ему хотелось одного – бежать, дышать, избавиться от ее мерзкого присутствия. Он повернулся и бросился вдоль ручья, не обращая внимания на ее протесты, продираясь сквозь буки и кусты, страшась лишь одного – что она последует за ним.

Но она не стала его преследовать. Спокойно встала, отряхнула платье. Выражение ее лица было жестким, решительным. Направляясь к деревне, она уже знала, что скажет и кому.

Через день Феми Скулар заглянула к Джанет Блэр. Они имели обыкновение пить чай вдвоем по понедельникам – по очереди то в здании школы, то в доме пастора. В конце концов, они были подругами; по крайней мере, если можно так выразиться, как сказал бы Маккиллоп. И в этот первый понедельник июля чаепитие предстояло в здании школы.

Феми перешла через мост, прошла по садовой дорожке и один раз уверенно стукнула в дверь. Через мгновение она уже сидела на краешке набитого конским волосом кресла в гостиной с идеально ровной спиной и подобающим выражением лица. На предложение Джанет снять верхнюю одежду она ответила:

– Нет! Мне и так хорошо, спасибо. Возможно, я сегодня не задержусь надолго.

Джанет покосилась на нее, собирая чайные принадлежности, но промолчала. Внезапное пугающее молчание было коньком Джанет, и после смерти Роба она часто прибегала к нему. Внешне она мало изменилась: ее высокие скулы стали выступать чуть больше, кожа посерела, горькие складки от ноздрей до уголков губ залегли еще глубже. Она так лелеяла свою сдержанность, так гордилась ею, что ни за что на свете не признала бы мук горя и утраты, которые терзали ее, – нет, она таила их в груди, точно раковую опухоль. Недрогнувшей рукой она протянула Феми чашку чая и отрезала ломтик пряника.

Феми приняла угощение, вежливо пригубила чай, отщипнула кусочек.

– Вчера вечером к нам заглянула Джесс Лауден. Бедная девочка! Дела у нее совсем плохи.

– Эта бесстыдница! Какое мне до нее дело? Я всегда ее терпеть не могла.

– Нет-нет, Джанет! – возразила Феми с нарочитой кротостью. – Думаю, мы жестоко ошибались в этой девушке. Может, она и бесстыдница, это у нее в крови. И все же она тянется к достойной жизни. Она молилась со мной на коленях в моей комнате целый час. Не стоит судить ее слишком строго. Нравится тебе или нет, но она скоро станет твоей дочерью.

Джанет подскочила в своем кресле.

– Ты с ума сошла? – воскликнула она.

– Нет-нет, – мягко произнесла Феми. – Нисколько. А вот Дейви, похоже, сошел, поскольку сделал Джесс Лауден ребенка. Она сама мне об этом сказала. Упала в мои объятия и во всем призналась. Бедная девочка, в этом намного меньше ее вины, чем его!

Серое лицо Джанет залила краска.

– Ты лжешь, – громко сказала она. – Это гнусная наглая ложь!

– Господь знает, как бы я хотела ошибиться, – благочестиво произнесла Феми. – Но нет ни малейшего сомнения, что это правда. Да, правда, о которой уже гудит вся деревня.

Повисла пауза, долгая ужасная пауза. Джанет осела на кресле, опустив подбородок к иссохшей груди. У нее кружилась голова, она едва заметила, как Феми встала, едва расслышала ее слова:

– Что ж, мне пора. Я говорила, что зашла ненадолго. Превосходный чай, и пряник просто прелесть. Спасибо за компанию.

Джанет не ответила. Впервые за пять лет она не встала, чтобы проводить гостью. Феми вышла из дома, но Джанет даже не пошевелилась.

У школьных ворот Феми на мгновение замерла, напыжившись, словно старая курица, обозревая пейзаж, вдыхая полной грудью свежий воздух. Ей не в чем было себя упрекнуть; она выполнила свой долг и получила при этом массу удовольствия. Внезапно она обернулась и увидела, как Дейви огибает трактир по дороге из школы. При виде него ее глаза заблестели. С нее слетели остатки притворной кротости. Она высоко подняла голову и встретила его лицом к лицу.

– Ты! – заверещала она. – А ведь ты хотел прибрать к рукам гаршейковский приход! Ну и кашу ты заварил! Как ты только смеешь смотреть мне в глаза! Не видать тебе прихода как своих ушей! Скажи спасибо, если из школы не попрут!

Она вихрем развернулась, взмахнув юбками, и зашагала прочь.

Дейви смотрел ей вслед. Он хотел было пойти за ней, но она уже ушла далеко. Повернувшись, он распахнул ворота и поспешил в дом.

– Что случилось, матушка? Похоже, в деревне все рехнулись. Там у ворот я встретил миссис Скулар… а по дороге домой сегодня все отводили глаза при виде меня!

Джанет медленно встала, как будто ее ноги и руки налились свинцом. Повернулась к сыну. Ее глаза горели на мертвенно-бледном лице.

– Еще бы! – прошипела она. – Меня тоже тошнит от твоего вида.

– Но в чем дело?

На его осунувшемся лице была написана тревога.

– В тебе, – ответила она, – как и всегда. За что Господь послал мне такого сына?

Ужасная мысль осенила его.

– Это Д-джесс, – запинаясь, пробормотал он, – Джесс Лауден?

– Так ты признаешь свою вину! – усмехнулась она. – Галантный кавалер хвастается своей победой.

– Нет-нет! Я здесь ни при чем, матушка! Это не я.

Ее усмешка стала еще более кривой.

– Так ты все отрицаешь?

– Да!

Джанет выпрямилась во весь рост.

– Хотя бы не лги мне! – яростно вскричала она. – Ты всегда приносил мне одни разочарования. От тебя не было ни радости, ни утешения. Ты навлек на меня поистине ужасный позор. И в дополнение ко всему ты лжешь мне, своей собственной матери, ради спасения своей жалкой шкуры?

Ее издевки вывели его из себя. Не подумав, он бросил:

– Я не лгу,