Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики - Майкл Муркок

Он стал личностью, то есть тем, что они благополучно искоренили много десятилетий назад. И тем не менее он существовал, и это было фактом. В одних кругах — главным образом среди представителей среднего сословия — он считался омерзительным типом, глупым и вульгарным придурком. В других сферах — интеллектуальных снобов — его имя удостаивалось лишь кривой ухмылки. Зато в низах, о, на самом дне, где людям всегда нужны собственные святые и грешники, свой хлеб и свои зрелища, свои герои и злодеи, — здесь его почитали за Боливара, Наполеона, Робин Гуда, Дика Бонга, Иисуса, Джомо Кениатту.

А на самой верхушке — где, как известно, малейшая раскачка грозит снести мачту власти и потопить весь груженный драгоценностями корабль государства, — там его воспринимали как угрозу, бунтовщика и еретика.

Короче говоря, знали его повсюду, но наиболее остро реагировали на самом верху и на самом дне.

В итоге его карточка времени и кардиоплата были доставлены в канцелярию Тиктакщика.

Это был молчаливый, огромного роста человек, который не повышал голоса даже в самых критических ситуациях. Тиктакщик.

Тиктакщихом называли его за глаза. Сказать ему об этом прямо в маску боялись даже в кулуарах ведомства, где разрабатывались новые методы устрашения.

Ты не можешь назвать человека ненавистным тебе именем, даже если этот человек в маске распоряжается каждой минутой, часом, каждой ночью, каждым днем, каждым годом твоей жизни. Лицом к маске его называли Хранителем Времени. Так было безопаснее.

— Теперь мне понятно, что он из себя представляет, — мягко сказал Тиктакщик, просмотрев его карточку жизни и ознакомившись с кардиоплатой. — Но я не знаю, кто он такой. На эту карточку нанесено имя, но здесь указано, кем он прикидывается, а не кто он такой. То же самое с кардиоплатой. Для того чтобы принять меры, мне необходимо знать, кто он.

И он спросил, обращаясь ко всем своим помощникам, ищейкам, костоломам, осведомителям и даже специально приглашенным посыльным:

— Кто этот Паяц?

На этот раз в его голосе не было и намека на уравновешенность. Временами он звучал даже резко.

Кстати говоря, все его подчиненные — кроме посыльных, которым до этого вообще не доводилось слышать Тиктакщика, — впервые слышали, чтобы Тиктакщик говорил так много.

Выслушав Хозяина, все бросились на поиски.

Кто же он — Паяц?

Летающая лодка зависла над третьим уровнем города, он подполз к краю дрожащей алюминиевой рамы (тот еще летательный аппарат) и посмотрел вниз на ровные, словно сошедшие с картин Мондриана ряды зданий.

Где-то поблизости, чеканя шаг, строем двигалась к заводским воротам смена, заступавшая на работу в 14:47. Ровно через минуту он услышал, как в обратном направлении устало промаршировала с завода смена, отработавшая в ночь.

Хитрая ухмылка заиграла на его загорелом лице, обозначив на щеках ямочки. Потом, взъерошив огненнорыжую шевелюру, он поправил свой шутовской наряд, встряхнулся, усмехнулся тому, что должно было произойти минуту спустя, и решительно перевел рычаги. Летающая лодка заскользила вниз. Паяц, прикрываясь от встречных воздушных потоков, промчался над движущимися тротуарами, сминая прически расфуфыренным дамам, — глаза скошены к переносице, растопыренные ладони приставлены к ушам, язык высунут, а глотка издает какие-то непристойные звуки. Диверсия получилась скромной: один пешеход, испугавшись, растерял свои свертки, какая-то дама обмочилась, а еще одна вдруг шлепнулась на тротуар, и эскалатор автоматически отключился, чтобы она привела себя в порядок. Пакости вышли мелкими.

Паяц набрал скорость и на бреющем полете умчался прочь. Оп-ля!

Обогнув башню Центра По Изучению Хода Времени, он увидел очередную смену, только-только ступившую на движущийся тротуар. Привычным движением, абсолютно синхронно, колонна сошла с медленной ленты эскалатора и, словно кордебалет из допотопного фильма Басби Беркли, одним прыжком вскочила на тротуар-экспресс.

Предвкушая предстоящую сцену, Паяц вновь улыбнулся, и стало заметно, что с левой стороны у него не хватает одного зуба. Лодка, нырнув, устремилась в сторону рабочих. Поравнявшись с ними, Паяц забегал по своей летающей посудине, освобождая защелки, удерживавшие самодельные корыта, в которых он обычно держал балласт. Корыта опрокинулись, и на головы рабочих дождем посыпались леденцы. Целое море леденцов. На покупку такого количества леденцов потребовалось бы никак не меньше ста пятидесяти тысяч долларов.

Леденцы! Миллионы розовых, желтых, зеленых, лакричных, малиновых, мятных леденцов — гладких, облитых глазурью, с мягкой сладкой тянучей начинкой — просыпались на головы, на плечи, на фуражки заводских рабочих, застучали по тротуарам, покатились под ногами, заслонили своим веселым ребячьим разноцветьем небо. Потоки сладкого цветного дождя хлынули в мир здравого смысла и хронометрического порядка. Леденцы!

Рабочие заулюлюкали, заулыбались, стройные ряды распались, и раздался ужасающий скрежет, словно миллионы ногтей зацарапали по школьной доске. Потом механизмы, которые приводили в движение тротуары, зачихали, зашипели, засоренные леденцами, и остановились. Рабочие смешались в кучу-малу, хохотали, каждый старался запихнуть в рот побольше леденцов. Это был настоящий праздник — беззаботности, радости и смеха. Но...

Смена задержалась на семь минут.

И вернулась домой на семь минут позже положенного срока.

Генеральное расписание было нарушено на семь минут.

Работу транспорта из-за неисправности эскалаторов парализовало на семь минут.

Паяц просто щелкнул по первой костяшке домино, и вслед за ней — шлеп-шлеп-шлеп — повалились все остальные.

Система вырубилась на семь минут. Конечно, вы на такую ерунду не обратили бы никакого внимания, но для общества, единственной движущей силой которого были приказы, послушание, единство и хронометрически выверенный распорядок жизни, — это была катастрофа.

И потому Паяцу приказали явиться к Тиктакщику. Это требование передали по всем каналам связи. Паяцу предписывалось прибыть ровно в 19:00. Они ждали его, ждали, ждали, но Паяца и след простыл. Потом, в половине одиннадцатого, он все же объявился в другой части города, спел песенку о том, как прекрасна лунная ночь в каком-то никому не известном Вермонте, и снова исчез. А они-то все это время ждали его, вместо того чтобы заниматься тем, что им вменялось по плану. Весь распорядок полетел к чертям. Вопрос оставался без ответа: кто же он такой — Паяц?

Хотя подразумевался под этим вопросом, конечно, другой, более важный: как мы дошли до того, что смех, кривлянье и болтовня какого-то придурка плюс леденцы на сто пятьдесят тысяч долларов выбивают из колеи всю экономику и культурную жизнь государства?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});