Описание Отечественной войны в 1812 году - Александр Михайловский-Данилевский

Взятие Смоленска огромило Москву, как будто для врагов отверзся путь в столицу. Таково было и на всю Россию влияние известия о падении Смоленска. Вот собственные слова Государя: «Потеря Смоленска произвела ужасающее моральное действие на всю Империю»[304]. «Народ, – доносил Граф Ростопчин, – менее испуган, нежели раздражен; он видит себя унижеинным и готов отмстить за свою обиду. Москва и верные ее жители соединятся с армиями на защиту наследия Вашего Величества и Вашей славы. Никто не согласится пережить вечный стыд»[305]. Каждый день, с утра до вечера, во все заставы, кроме Дорогомиловской, тянулись вереницы карет, колясок, повозок и нагруженных телег. Бывали дни, в которые на иной заставе прописывали по 2000 выезжавших экипажей. На барках также отправляли имущество. «Я взял свои меры, – продолжает Граф Ростопчин, – чтобы ничего здесь не осталось, если неприятель дойдет до Москвы, но начну укладывать, когда неприятель будет около Вязьмы. Народ Вашего Величества может служить примером верности и повиновения». Как непреложное доказательство, что Смоленск уже во власти врагов, прибыла в Москву икона Смоленской Божией Матери, и поставлена сперва в первой от въезда церкви Св. Василия Неокесарийского, откуда потом понесли ее два Архимандрита в Успенский Собор. Впереди шли хоругви; за ними духовенство. Синодальные певчие пели канон Божией Матери. Из каждой церкви, мимо которой следовало шествие, духовенство выходило на сретение с Крестами; звонили в колокола; народ восклицал: «Матерь Божия, спаси землю Русскую!»

Пала Вязьма. Для отвоза из Москвы казенного имущества вытребованы подводы из всех уездов, кроме прилегавших к Смоленской губернии, где они были нужны для армии. Присутственные места и учебные заведения тронулись из Москвы в Казань; оставался только Сенат. На улицах всюду видны были отправлявшиеся обозы; в домах раздавался стук укладываемых вещей. Министры и начальники различных управлений посылали из Петербурга одно приказание за другим о мерах предосторожности и способах отправления. Неограниченна была заботливость общей Матери Русских сирот, Императрицы Марии Феодоровны, о заведениях Ея Величества. Без сердечного умиления нельзя читать распоряжений Ее. Вот между прочим собственноручные строки Государыни к Начальнику Опекунского Совета, Сенатору Лунину: «Не скрываю душевной Моей скорби о злополучных обстоятельствах, принуждающих вас, с заведениями, которыми я столько утешалась, искать убежища вне священных стен Москвы, но да будет воля Того, Кто испытует Веру нашу в Него. Уверьте всех родителей, что дети их для нас святой залог, которых мы будем защищать как наших собственных»[306].

Горестны были обстоятельства, но Москвичи не унывали. Граф Ростопчин доносил: «Жители требуют оружия, и оно готово, но я им вручу его накануне дня, который должен будет решить участь Москвы. Если Провидение определило Наполеону в нее войти, то он не найдет ничего для удовлетворения своего корыстолюбия. Деньги будут вывезены; вещи зарыты. Армия и Москва соединятся воедино для спасения России. Сегодня 5000 человек идут к армии; они выступают, как на праздник»[307]. В половине Августа составилось Ополчение. Перед выступлением из Москвы собралось оно у Спасских казарм, куда прибыл управлявший Московской Митрополией Викарий Августин благословить воинов. После молебного пения и водосвятия, совершенных при стечении многочисленного народа, пастырь кропил ратников святой водой, говоря: «Господь сил с вами! Господь поборет по вас!» Не было у Ополчения знамени. Преосвященный взял из приходской церкви Спаса во Спасской хоругвь и вручил ее земскому войску, предрекая победу.

Назначение Кутузова Главнокомандующим армиями произвело в Москве общий восторг и возродило уверенность в скорую и решительную битву. Когда узнали, что Кутузов остановился впереди Можайска, все жители столицы были измучены ожиданием близкого сражения, долженствовавшего определить участь Москвы, а с нею, по тогдашнему образу мыслей, и жребий Государства. Народ только ожидал слова от Графа Ростопчина, чтобы «идти на смерть, если бы вследствие сражения было нужно защищать Москву»[308]. В самый день Бородинской битвы, когда бывает крестный ход из Успенского Собора в Сретенский монастырь, носили туда икону Смоленской Божией Матери, вместе с Чудотворным Образом Владимирской Богородицы. Молили Божественную Заступницу осенить вновь Россию своим покровом, подобно тому как при нашествии Тамерлана, когда он уже дошел до Ельца и, после принесения Владимирской иконы в столицу, бежал, никем не гонимый. Томимые нетерпением узнать скорее вести из армии, многие выходили за Дорогомиловскую заставу и останавливали курьеров, которые обыкновенно и в улицах бывали по нескольку раз задерживаемы и осыпаемы вопросами. Наконец привезли в Москву известие, что загорелось общее сражение. В 2 часа пополудни 26 Августа Фельдмаршал послал к Графу Ростопчину следующее письмо: «Прошу вас ради Бога, Граф Федор Васильевич, прикажите к нам немедленно из арсенала прислать на 500 орудий комплектных зарядов, более батарейных». Внизу была приписка собственной руки Фельдмаршала: «Сражение самое кровопролитное. Будем удерживать. По сю пору идет порядочно». Перед окончанием битвы Князь Кутузов послал к Графу Ростопчину курьера с другим письмом, уведомляя о намерении своем возобновить сражение в следующий день. От одного конца Москвы до другого загремело: «Победа! Победа!» Спешили к Иверской Божией Матери служить благодарственные молебны. Казалось верным, что удержат неприятеля. Извещая о Бородинском сражении в печатном объявлении, Граф Ростопчин присовокупил: «Православные! Будьте спокойны; кровь наших проливается за спасение Отечества; наша готова, и если придет время, то мы подкрепим войска. Бог укрепит силы наши, и злодей положит кости свои в земле Русской».

Радость о данном неприятелю отпоре была кратковременна. Скоро весть об отступлении армии от Бородина достигла до Москвы. Не прошло трех дней, и жертвы Бородинского побоища начали вдвигаться в стены столицы. По улицам тянулись нескончаемые ряды повозок с ранеными. Когда повозки останавливались, Москвичи клали в них деньги, хлеб, спешили обмывать запекшиеся язвы храбрых, обвязывали их платками, полотенцами. Лефортовский дворец был главным пристанищем раненых. Для услаждения их скорби недоставало утешения Веры. Августин отправил к ним духовенство с чудотворными иконами Иверской и Смоленской Божией Матери. Посреди страдальцев совершены молебное пение и водосвятие. Труженики оставляли скорбное ложе и прекращали стоны, исторгаемые болью. Лишенные ног ползли, другие тащились на костылях приложиться к Подательницам отрад и окропиться святой водой, как будто предчувствуя, что благодатное посещение для многих из них было напутствием смерти. Усердие Бородинских воинов при священном действии было таково, что иконы возвратились в храмы уже ночью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});