Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

Сталин: Мы можем решить все вопросы сами, ибо мы больше имеем прав, чем военная комиссия . Если можно задать неосторожный вопрос, то я хотел бы узнать у англичан, верят ли они в операцию «Оверлорд», или они просто говорят о ней для того, чтобы успокоить русских.

Черчилль : Если будут налицо условия, которые были указаны на Московской конференции, то я твердо убежден в том, что мы будем обязаны перебросить все имеющиеся у нас силы против немцев, когда начнется осуществление операции «Оверлорд».

Как показало дальнейшее, высадка союзников во Франции настолько органично вписалась в последний этап войны, что историки практически «забыли», что она могла не состояться. Они «забыли» о том, что только последовательная настойчивость Сталина привела к реализации этой, в целом красивой военной операции.

Третий день заседания Рузвельт начал с сообщения, что «сегодня объединенные штабы с участием Черчилля и Рузвельта приняли следующее предложение: операция «Оверлорд» намечается на 1 мая 1944 года и будет проводиться при поддержке десанта в Южной Франции».

По существу, Верховный главнокомандующий советских вооруженных сил И.В. Сталин не только настоял на проведении, но и дал союзникам стратегическую схему основной операции на Западном фронте во время Второй мировой войны. Более того, он обусловил организационно весь ход подготовки операции по высадке союзников, с непосредственным участием будущего главнокомандующего генерала Эйзенхауэра, и предложил идею необходимости и формы дезинформации немцев . В записи «третьего заседания глав правительств», начавшегося в 16 часов 30 минут 30 ноября, зафиксировано:

« Рузвельт : Я очень рад слышать, что маршал Сталин согласился остаться еще на один день. Я еще хотел сказать относительно коммюнике: может быть, наши штабы могли бы представить нам проект этого коммюнике.

Сталин : В той части, что касается военных вопросов.

Черчилль : Да, конечно, нужно, чтобы коммюнике было кратким и таинственным.

Сталин : Но без мистики.

Черчилль : Я уверен, что в скором времени противнику должно стать известно о наших приготовлениях, поскольку он это сможет обнаружить по большому скоплению железнодорожных составов, по активности в наших портах и т. д.

Сталин : Большую операцию в мешке не спрячешь.

Черчилль : Нужно было бы, чтобы наши штабы подумали о том, чтобы замаскировать эти приготовления и ввести неприятеля в заблуждение.

Сталин : Мы в таких случаях обманываем противника, строя макеты танков, самолетов, создавая ложные аэродромы. Затем мы при помощи тракторов приводим эти макеты танков и самолетов в движение. Разведка доносит противнику об этих передвижениях, причем немцы думают, что именно в этом месте готовится удар. В то же время там, где действительно готовится наступление, царит полное спокойствие. Все перевозки производятся ночью. Мы создаем в ряде мест до 5—8 тыс. макетов танков, до 2 тыс. макетов самолетов, большое число ложных аэродромов. Кроме того, мы обманываем противника при помощи радио (курсивы мои. – К. Р. ). В тех районах, где не предполагается наступление, производится перекличка между радиостанциями . Эти станции засекаются противником, и у него создается впечатление, что здесь находятся крупные соединения войск. Самолеты противника иногда день и ночь бомбардируют эти местности, которые в действительности совершенно пусты.

Черчилль : Правду приходится охранять путем неправды…»

При оценке цитируемых выше фрагментов становится совершенно очевидно, что эти рекомендации Сталина стали основанием для того, чтобы в период подготовки высадки на севере Франции (в Нормандии) английские спецслужбы провели крупномасштабную операцию по дезинформации противника.

В ее ходе, пишет А. Буллок, использовались « радиопередачи, имитировавшие присутствие крупных сил союзников на юго-востоке Англии », которые «заставили Гитлера опасаться возможности (основного) удара через узкое морское пространство Па-де-Кале. Такой опасности не существовало, но слабость в воздухе не позволила люфтваффе вести воздушную разведку, позволявшую обнаружить подготовку к высадке в Нормандии. «Даже когда стали ясны масштабы вторжения в Нормандии, Гитлер отказывался (в последний раз 29 июня) перебросить пятнадцатую армию из Па-де-Кале для подкрепления оказавшихся в тяжелом положении войск» на севере Франции.

Помимо решения важных военных вопросов на Тегеранской конференции главы государств обменялись соображениями по поводу послевоенного урегулирования, но, пожалуй, не меньшую значимость имело то, что во время личных встреч за столом переговоров, за обедами и ужинами Сталин, Рузвельт и Черчилль близко узнали друг друга.

Английский исследователь А. Буллок вынужден констатировать: «Со своей стороны, Сталин продемонстрировал неожиданную гибкость, применяясь к ситуации, в которой он никак не мог произвольно использовать власть, где ничто не угрожало его положению, где он, безусловно, был принят на равных с двумя другими лидерами. Как Сталинград имел решающее значение для Сталина в военном отношении, так Тегеран – в дипломатическом…

Если Сталину приходилось учиться ведению войны, то человек, заключивший германо-советский пакт, от которого так выиграл СССР, не нуждался в обучении искусству дипломатии. Дипломатические успехи Сталина в Тегеране, Ялте и Потсдаме были так же значительны, как дипломатические успехи Гитлера в 30-е годы, но они были достигнуты разными методами (курсив мой. – К. Р. ). Сталин мгновенно разгадывал карты сидящего напротив и использовал его слабости, скрывая собственные и не раскрывая перед ним своих карт… политический талант, поднявший его на вершину власти в России, развернулся вовсю.

Генерал Брук, начальник английского Генерального штаба, имевший большой опыт работы с Черчиллем и над которым Сталин подшучивал за обедом за антирусские высказывания, был поражен тем, как он вел дело. Брук отметил, что без консультаций с экспертами « ни в одном из своих высказываний Сталин не допустил стратегической ошибки, всегда быстро и безошибочно схватывая особенности ситуации ».

Конечно, Сталин прекрасно владел обсуждаемыми вопросами. Он обдуманно и планомерно прокладывал путь к сближению участников антигитлеровской коалиции, но нельзя отрицать, что достигнутые под его влиянием соглашения стали возможными еще и потому, что Рузвельт и Черчилль понимали человеческую правоту и политическую честность Сталина.

Они видели, что он не искал тайных односторонних выгод. Они понимали, что Маршал никогда не забывал и не терял из виду основную цель всех партнеров – достижение полного разгрома нацистской Германии. Кроме того, не могла быть подвергнута сомнению очевидная истина, что в этой войне Советский Союз защищал не только свои собственные интересы, но и демократические свободы всех цивилизованных народов.

Обсуждая темы послевоенного мира, участники встречи не могли не остановиться на вопросе о границах. Описывая дебаты по этой теме, известный американский журналист Дрю Пирсон в репортаже «Сталин в Ялте» писал, что советский руководитель напомнил Рузвельту и Черчиллю, что новая граница Польши должна проходить по «линии Керзона».

Он заявил, пишет Пирсон: «Не хотите ли вы, чтобы я сказал русскому народу, что я русский меньше, чем лорд Керзон? Не хотите ли вы, чтобы я сказал русскому народу, что я русский меньше, чем Клемансо? Не хотите ли вы, чтобы я согласился на меньшее, чем то, что они предлагали России?»

Осознавая справедливость требований Сталина о западных границах СССР, Черчилль в качестве компенсации для Польши предложил увеличение ее территории за счет Германии, восстанавливая то, что поляки передадут Советскому Союзу на Востоке. «Сталин, – пишет Черчилль, – спросил, будет ли это сделано без участия поляков. Я сказал «Да», и, когда все это было неофициально согласовано между нами, мы могли вернуться к полякам позже». Польский вопрос вообще на конференции занял слишком много внимания, и на одной из встреч Рузвельт раздраженно заявил: «Польша была источником неприятностей в течение более 500 лет».

Ведя обсуждение приграничных вопросов, Сталин прекрасно осознавал, что за ним было право полководца сражавшихся армий. Поэтому, настаивая на признании границы, установившейся до войны, он сказал: «Речь идет о том, что украинские земли должны отойти к Украине, а белорусские к Белоруссии, то есть между нами и Польшей должна существовать граница 1939 года, установленная Советской Конституцией». На вопрос Идена, имеет ли он в виду линию Риббентроп – Молотов, Сталин с безразличием ответил: «Называйте это как хотите».