Книга белой смерти - Чак Вендиг

Бог существует – и чей бы то ни было бог, раз уж об этом зашла речь.

Это откровение сокрушило его: оно могло бы подтолкнуть его наложить на себя руки, однако толкнуло в противоположную сторону. Раньше смерть была бы для него… если не чем-то желанным, то, по крайней мере, возвращением домой. Возвращением к Богу, возвращением в рай, откуда он когда-то вышел. Однако сейчас смерть превратилась в дверь, ведущую в никуда. В бесконечную пустоту, в бездонную пропасть, в бессмысленную вечность, которая не придавала ни формы, ни изящества жизни, которую он вел прежде.

У Мэттью не было мужества встретить этот мрак.

И поэтому он сидел на цепи в подвале, потеряв счет дням.

Думая о смерти, но не решаясь шагнуть ей навстречу.

Вспоминая о том, что с ним сделал Стоувер, бесконечно прокручивая это у себя в голове, словно наказание, наложенное им на самого себя.

Ему приносили еду. Обычно это был долговязый Дэнни Гиббонс или его брат Билли, стриженный ежиком. Особого аппетита у Мэттью не было, поэтому ему перестали приносить полные порции. И раз в несколько дней его заставляли записать новое обращение. Всегда только аудио. Никаких видео, потому что у него не было на это сил. Обращение к преданным – Стоувер или кто-то из его людей писали текст, и Мэттью его зачитывал. Компьютер не имел выхода в интернет, поскольку никакой сигнал, похоже, не проникал сквозь стены бункера. Тексты были про конец света, про сплочение воинов Господа на борьбу с надвигающимися полчищами Левиафана, о левацких заговорах президента Хант и ее приспешников – эти заговоры устраивались именно сейчас, когда пришел новый мор, грозящий полностью уничтожить страну и открыть путь Новому мировому порядку.

Агрессивный бред. Мэттью в это не верил. И теперь он знал, что Стоувер в это также не верит.

Однако то, верит ли в это сам Стоувер, не имело никакого значения.

Главным было то, верят ли те, кто это слушает.

Озарк был в этом уверен. Мэттью был склонен с ним согласиться.

Принося новый текст, ему всякий раз показывали число подписчиков. Десять тысяч, затем пятьдесят, затем сто тысяч – не считая количества просмотров и прослушиваний, в десять раз превышающего эту цифру. Для Мэттью придумали абсолютно бредовую «легенду»: он объяснял, что ему пришлось покинуть свою церковь, поскольку он говорил «слишком много правды», а сатанинские силы, подмявшие под себя американское правительство, собирались расправиться со всеми «правдорубами». Поэтому ему приходилось вещать из «безопасного места», из «бункера, где меня не найдут Люцифер и его подручные».

Мэттью должен был делать это убедительно. В противном случае его били старыми телефонными справочниками и заставляли повторить обращение еще раз.

Мэттью грозился покончить с собой. Он сказал это Стоуверу – который теперь редко появлялся здесь, – и верзила лишь рассмеялся громовым, тектоническим хохотом.

– Валяй! – сказал он. – Это лишь подбросит дров в костер. Подкрепит наши слова. Тебя, доброго проповедника, убили силы тьмы, чтобы помешать твоей борьбе за правое дело. Черт побери, если понадобится, мы, пожалуй, и сами тебя прикончим.

После чего Мэттью снова избили. Озарк присутствовал при этом, не переставая смеяться.

И Мэттью прекратил сопротивление.

Смирился со своей участью.

Каждое обращение он записывал с горящим взором, с пеной у рта. Как-то раз расплакался, не сдержавшись, и потом был уверен в том, что ему придется записывать все заново. Однако Дэнни Гиббонс сказал, что Стоуверу это понравилось. Сказал, что так и должен вести себя человек, на глазах которого Небесное царство падает к ногам Сатаны.

В конце концов тексты снова сосредоточились на лунатиках, которых теперь провозглашали не только полчищами Сатаны, но и ползущей заразой: в текстах говорилось, что именно стадо путников распространяет болезнь «белая маска» среди верующих. Во всем виноваты они, толпа носителей заразы, созданной правительством по приказу Люцифера и самого Левиафана…

О, тут имелась в виду президент Хант. Именно ее называли Левиафаном.

Так ее называл он, Мэттью. В своих записанных обращениях.

Поскольку неумолимая правда заключалась в том, что, хотя тексты этих обращений писал не он, именно он их зачитывал. Мэттью не был их источником, но, черт побери, он был их рупором. Из чего следовало, что он также являлся заразой. Не вирусом, бактерией или грибком. Но он распространял заразу плохих мыслей.

Однако Мэттью и не думал останавливаться.

До вчерашнего дня.

Вчера в бункер спустился новый человек. В тот или иной момент Мэттью уже повидал всех своих знакомых – он видел Роджера, видел обоих братьев Гиббонс, и, разумеется, он видел Озарка. Хирам Голден не появлялся ни разу, хотя пастора это не удивляло. Не спускался сюда и Бо.

Бо…

Отом…

На этот раз в бункер спустился тот, кого Мэттью никак не ожидал увидеть. Лицо он узнал сразу же, однако имя вспомнил только тогда, когда молодой мужчина представился снова: Тай Кантрелл, светловолосый парень, сильный и крепкий, который однажды занимался ремонтом в церкви Мэттью вместе с Билли Гиббонсом.

Тай был не похож на остальных. Он говорил мягче, держался учтиво, свободно. И в присутствии Мэттью ему было неуютно – точнее, насколько понял пастор, ему было неуютно встретиться с ним в такой обстановке. Принеся Мэттью новый текст, парень заметно нервничал.

И проявилось это в том, что он много говорил.

Начал Тай с… рассуждений о том о сем. Далее он рассказал про бейсбольный матч между «Кливленд гардианс» и «Бостон ред соке», после чего заявил:

– Меня удивляет, что до сих пор проводятся такие матчи, учитывая то, что сейчас происходит. Но, наверное, у людей должны быть хоть какие-то радости.

И это явилось для Мэттью окном. Он оставался практически в полном неведении относительно того, что происходило в мире, хотя и узнавал кое-что из текстов, которые ему приносили. И тем не менее информации у него было крайне мало.

– Как там… наверху? – спросил Мэттью.

– О, знаете… люди просто… они продолжают умирать. Зараженных очень много.

– Сколько? Сколько заболевших? Сколько умерших?

– Я… знаете, я не могу сказать. Я не знаю. Много.

– Много – это сколько? Миллион?

– Нет, но десятки тысяч или даже больше. Сотни тысяч. Не знаю. Я от этого отключился. Так, слышал кое-что краем уха.

– И становится только хуже? – Мэттью поймал себя на том, что у него дрогнул голос, потому что ему стало страшно. Не только за мир, но и потому, что он испугался за Тая. Ему, вероятно, нельзя говорить с Таем. И Таю нельзя говорить с ним. – Насколько все плохо?

– Ну, я не знаю. Говорят, что если у человека какие-либо симптомы – течет из носа или… ну, он не может вспомнить кличку своей собаки, – он должен сделать мазок и узнать, нет ли у него болезни. Повсюду открыли центры карантина, но они уже заполнены до отказа.