Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Мне кажется, горячий источник там, — сказала Андромаха, всматриваясь в темноту, но я ничего не видела, только слышала плеск и журчание. — Там еще каменная скамья, помнишь?

— Да, припоминаю, — ответила я и рассмеялась. Как я могла смеяться в ту минуту — уж не сошла ли я с ума? — Но лучше всего я помню жрицу, мать-волчицу, или как ее там…

— Я благодарна ей. — Андромаха тоже рассмеялась. — Как бы то ни было, но она помогла. Теперь у меня есть Астианакс…

Колесницу с силой подбросило: одно колесо наткнулось на камень, другое попало в яму.

— Мы не можем ехать дальше, госпожа, — обернулся ко мне возница.

Мы сошли на землю; со всех сторон нас окружала темнота. Ничего не видя, мы с Андромахой вцепились друг в друга.

Медленно, ощупывая землю ногой, прежде чем сделать шаг, мы начали подниматься с маленькими факелами в руках. Издалека доносился шум потока, который смешивался с шелестом тревожимых ветром деревьев. Мы продвигались мучительно медленно.

Шорох камушков под ногами… Стрекот ночных насекомых… При восхождении я обращала внимание на все эти мелочи, словно они имели какое-либо значение, чтобы только отвлечься от ужасных мыслей о страданиях Париса.

Восточный уголок неба слегка посветлел. Словно туман, темнота стала рассеиваться, нашему взгляду открылись окрестности.

Мы стояли около большой зеленой лужайки. Мне она показалась знакомой. Или, может, все зеленые лужайки похожи друг на друга?

Я сжала руку Андромахи.

— Это место очень похоже на то, где я видела ее. Но она не жила там — пришла, чтобы повидать Париса. Парис называл ее нимфой. Да-да, она родниковая нимфа. Поэтому он велел искать ее возле водопада. Большого водопада…

Слева я увидела пруд, окруженный деревьями, на берегу которого Парис вершил свой суд и присудил золотое яблоко Афродите, а потом нежданно встретился с Эноной. В тот утренний час пруд выглядел вполне безобидно, его поверхность переливалась под первыми лучами солнца. Обогнув пруд, мы свернули налево, туда, где я надеялась найти водопад.

Под ногами стали все чаще попадаться булыжники, пока трава окончательно не сменилась каменистой поверхностью. Терпение охранников, которые следовали за нами по пятам, стало истощаться. И тут я услышала плеск воды впереди. Мы раздвинули ветки деревьев, и перед нами открылось темное озеро, в которое с высокой скалы, вершины которой мы не видели, падала вода.

— Нашли, — прошептала я. — Она должна быть здесь.

Не обращая внимания на мои слова, Андромаха подошла к озеру и опустила в него руку.

— Вода холодная как лед, — сказала она. — Такой холод может заморозить любую боль.

Об этом она и мечтала — найти средство, которое избавит от боли. Я подошла и опустилась рядом с ней на колени.

— Прошло время. Тебе не стало хоть чуть легче? — спросила я.

— Нет. Становится только больнее. В первый момент после смерти Гектора рассудок мой помрачился. А теперь он ясен, и я каждую минуту ощущаю: Гектора нет и не будет. Как ты думаешь, что легче?

Я не знала. Я не хотела знать. Нужно найти Энону!

Я бросила камешек в воду, и он ушел на дно, вызвав на поверхности едва заметные круги. Вдруг вода взволновалась, вскипела, взметнулась столбом.

Мы в испуге отпрянули. Водяной столб принял очертания Эноны. Мы с Андромахой оступились и упали на землю.

Энона, шагая по воде подобно стрекозе, ступила босыми ногами на берег. С ее плаща стекала вода, оставив его совершенно сухим. Волосы тоже не были мокрыми: крупными кудрями они ниспадали на плечи.

— Энона, ты? — прошептала я.

— Что тебя удивляет? — холодно спросила она. — Ты разве не знаешь, что мой отец — речной бог, а я — родниковая нимфа?

— Я мало знаю о тебе. — Я поднялась с земли, потирая ушибленные колени.

— Значит, Парис тебе ничего не рассказывал обо мне? — Ее голос стал ледяным.

— Рассказывал, он рассказывал! — спохватилось я, более всего опасаясь ее прогневить. — Просто меня всегда поражает встреча с проявлением божественного начала. Ты рождаешься из водной стихии… Это невероятно.

— Вот как! — рассмеялась она, но недобрым смехом. — А разве ты не можешь отправиться на колеснице к своему отцу Зевсу? Впрочем, может, он и не твой отец. Может, ты обыкновенная женщина, наделенная необыкновенной красотой. Узнаем, когда придет твое время умирать.

— Но сейчас не обо мне речь, а о…

— Знаю, о Парисе, — перебила она. — Что ж, давай поговорим о Парисе.

Она медленно подошла ко мне и остановилась рядом. Андромаха испуганно смотрела на нее.

— Парис ранен отравленной стрелой. Не знаю, отравлена ли она змеиным ядом — среди них тоже бывают смертельные — или ядом Лернейской гидры. Возможно, это была стрела Геракла. Стрела едва задела руку, оставив небольшую царапину, но она воспалилась и сейчас выглядит ужасно. Яд проник в кровь. Парис говорит, что его кровь кипит.

— Скорее всего, стрела была отравлена ядом гидры, — сказала Энона с безразличным видом. — Парису очень не повезло.

— Помоги ему! — Я схватила ее за руку. — Вылечи его. Ты должна знать противоядие. Ты владеешь искусством врачевания!

— Говоришь, он рассказывал обо мне? — спросила она, не отвечая на мои мольбы. — Что именно?

Я решила, что должна потешить ее самолюбие. Придумать что-нибудь, что угодно.

— Он рассказывал о том, как вы жили вместе. — Это прозвучало очень неопределенно, и я продолжила: — Он говорил, какое это было счастливое время, самое счастливое в его жизни.

— Ты лжешь. Если б он был счастлив со мной, он бы не оставил меня.

— Мужчины — странные существа. Иногда они сами не понимают, что для них лучше.

— Тут ты права, Елена Спартанская, жена царя Менелая. Парису лучше было бы не привозить тебя сюда. Некоторое время тому назад при нашей встрече я сказала, что наступит день, когда даже ты будешь нуждаться во мне, будешь умолять меня, но напрасно. Этот день наступил.

Я простерла к ней руки, я упала на колени. Меня нимало не заботило собственное достоинство, я готова была на любые унижения — хоть целовать ей ноги.

— Сжалься над Парисом! Будь милосердна. Не дай ему умереть!

— Если ему суждено умереть, пусть умрет. — Она приподняла подбородок и ответила голосом ледяным, как вода, из которой она явилась. Но я понимала, что это не равнодушие, а месть.

— Если он умрет, то по твоей вине, — ответила я.

— Если он умрет, то по своей вине! Он бросил меня. Он сказал, что я не нужна ему. Похоже, он просчитался. Все-таки я оказалась нужна!

— Будь милосердна! Забудь о своей уязвленной гордости и подумай о Парисе.

— Никогда! Он не думал обо мне, когда отправился в Трою.

Значит, он расстался с ней задолго до того, как встретил меня. Ее жестокость в сочетании с уязвленным самолюбием была непробиваема.

— Если он умрет, уже ничего не исправишь. Вылечи его, а потом расскажешь ему о своих обидах, — уговаривала я.

Она подошла вплотную ко мне, схватила за волосы и притянула к себе. На меня смотрели два огненно-голубых глаза.

— Никакой жалости. Он умрет. — Она с силой дернула прядь моих волос. — Мне жаль только одного: что я не увижу этого.

— Поедем с нами, и ты увидишь его. Никто не помешает тебе. Пожалуйста, поедем в Трою. — Она молчала, и я решила сменить тактику, от мольбы перейти к дерзости. — Или ты боишься? Боишься, что увидишь его и изменишь свое решение?

— Ты подозреваешь меня в трусости? Как ты смеешь?

— Да, смею!

Она подняла руку и ударила меня. Я ударила в ответ и столкнула ее в воду. Взмахнув руками, она исчезла в глубине.

Вода заволновалась, потом успокоилась. Все было кончено. Наше путешествие завершилось ничем. Энона не сжалилась.

Мы напрасно потратили драгоценное время. Тряская поездка в темноте, карабканье в гору наугад, поиски Эноны — и все напрасно. Лучше бы я провела это время с Парисом, отирая пот с его лба. Лучше бы я послала за всеми врачами, какие есть на расстоянии дневного пути! Лучше бы я позвала Геланора с его безумными идеями. Все было бы лучше, чем это!

LXV

Я проклинала себя за безрезультатное путешествие. Благодаря тому, что было светло, мы спустились с горы сравнительно быстро, хотя охранники ворчали, а животы сводило от голода. Скоро мы уже ехали обратно в Трою, которая манила своими белыми стенами, освещенными солнцем.

Издалека город казался таким же прекрасным, как раньше, и непобедимым. Цитадель на вершине отчетливо вырисовывалась: я видела и наш дворец, и дворец Гектора, и дворец Приама, и храм Афины.

Южные ворота были открыты. Троянцы воспользовались очередным временным затишьем, чтобы выйти из города, собрать в лесу кое-каких трав, пополнить запасы дров, попасти лошадей.

Я поспешила во дворец и на пороге от охранника узнала, что Парис при смерти.