Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ) - Чуринов Владимир

— Херня, — отмахнулся собеседник Стурга, — они наверняка так тряслись за свои шкуры, что не убить их — значило оскорбить судьбу.

Он был чуть выше среднего роста, чуть за сорок, но лицо оставалось довольно молодым. Длинный шваркарасский нос, темные глаза, высокие скулы, ровные благородные морщины, высокий лоб, смолисто-черные волосы собраны в длинный хвост, завязанный кожаным шнуром… Он вполне мог сойти за аристократа, если бы не одежда, откровенно пиратская, хоть и богатая — широкополая шляпа с довольно высокой тульей и стальной пряжкой, и красный платок. Черный жюстокор с золотым кантом и почти адмиральским высоким, жестким воротником. На правом плече крупный эполет, на левой руке полный доспешный элемент — наплечник с эмблемой в виде черепа кешкашивара с перекрещенными саблями, стальные пластины, укрывающие руку ниже плеча, налокотник с шипом, латная перчатка с когтями. Белый жилет на голое тело, штаны из крепкой кожи с ремнями, высокие блестящие ботфорты, все украшено цепями, шипами и клепками.

— А ты не боишься смерти? — поинтересовался Реймунд.

Сам он был одет в излюбленный кожаный плащ с отворотными рукавами, серый камзол, хлопковую рубашку, штаны из кожи на шнуровке, подкованные ботфорты, на руках любимые кастетные перчатки, рядом на столе морская шляпа с узкими полями, высокой тульей и пряжкой.

— Нам всем когда-то надлежит сдохнуть, а я к тому же стар, — собеседник сплюнул, во рту у него недоставало зубов, некоторые были черными и наверняка гнилыми, а еще было много золотых, — ну, для своей профессии.

— Видимо, в твоем случае возраст говорит о живучести, — Реймунд отпил из кружки, ром был густой и жгучий, со специями.

— Смерть — игра парная, я просто даю пареньку с косой мало шансов, — ответил собеседник. Его звали Морнис Легад, а с некоторых пор еще — Адмирал.

— Пожалуй, что так, я не нашел ни одного окольного пути — ты всегда был на виду, но при этом всегда с друзьями или, по крайней мере, среди тех, кто за тебя вступится, — продолжил Стург свою мысль.

— Ну да, — собеседник сделал добрый глоток. — Они чего-то ходят за мной все время, я уж думал пару раз прогнать, но они ж друзья. Суки, конечно, но какие есть.

— И даже в постели ты был не один, ни разу за те два месяца, что я пытаюсь, — агент Альянса взял в зубы трубку.

— И очень хорошо, что ты не полез ко мне, когда у меня были дамы — любая из этих штучек порубала бы тебя на форшмак, пукнуть бы не успел, — заметил Морнис, беря в зубы трубку.

— Но вот что меня волнует — почему? Почему так выходит, что столько народу стоит за тебя горой? Ты ведь пират, и, как я слышал, человек далеко не кристальной репутации, какого черта даже твои враги тебя защищают? — поинтересовался Стург у собеседника, продолжая дымить трубкой.

— Да, я много хрени в жизни совершил. Убивал, обманывал, грабил, говорят, даже детей продавал. А о том, сколько народу убил — даже и не говорят. Но я никогда не предавал. Друзья — они как жена, только полезней, — Адмирал ненадолго задумался. — Наверное, поэтому жен у меня много, а друзей мало. Я помогаю им, они помогают мне. Я их уважаю, они меня уважают. Мы остаемся вместе и в горе, и в радости. А это, между прочим, важно! Есть такие, их в пекле брось — они выберутся и тебе ничего не скажут. А забудешь про день рождения — на всю жизнь обида. Я друзей не бросаю, они меня тоже. Так и живем.

— А враги? — Реймунд поразился простоте мышления пирата.

— А врагов, парень, — поднял Легад палец, — у меня нет. Всех своих врагов я отправляю на дно. Или делаю друзьями. Вот помню, был такой — Виконт, рожу мне на дуэли располосовал, до сих пор шрам остался. А потом я его отделал. Ну и подружились, сначала выгода была, потом не разлей вода стали. Убили его. Вечная память, — он мощно приложился к кружке, ополовинив содержимое, выдохнул, крякнул и продолжил. — Те мои «враги», которых ты можешь найти — это конкуренты. Мы можем обдурить друг друга, в абордаже честно пытаемся оттяпать друг другу башку. Я могу увести у кого-то из них корабль, они у меня — женщину, опять же, если сумеем. Но мы уважаем друг друга. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Каждый из этих утырков знает — попытается сподлить, ему такой же монетой отплатят. Так честность да уважение и куются. А беспредельщиков я уже лет десять как повывел.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Выходит, нет на тебя управы, — усмехнулся Реймунд.

— Управа есть на всех, — пожал плечами Адмирал. — В море я могу столкнуться с амиланийским фрегатом, в порту — попасть брюхом на чей-то нож. Могу упиться вусмерть. Могу утонуть. А вот хитростью… Хитростью мы сами с усами.

— И неужели во всех ты уверен? — подозрительно сощурился убийца, к тому времени он был уже немного пьян — кружка на столе была далеко не первой.

— Сейчас расскажу, — Морнис ненадолго задумался. — А вот хотя бы с боцмана начну.

Этот боцман — самый лучший боцман в океане

В том, что его зовут Тирган Беглый, моей заслуги нет. Первое имя дали в княжестве, откуда он родом, второе — амиланийки. А вот боцманом он уже у меня стал.

Дело было так — прознали мы, что у амиланиек есть серебряные копи на острове, который на моей карте Шлюхиным значился, а как они его звали — не спрашивал. Собрали ребятишек — две сотни. Отборных — дело-то серьезное. Ну и отправились. А как прибыли на место — узнали у местных, которые от лютых баб по джунглям прятались, что есть на острове гетербаг — здоровый и сильный. Он с копей сбежал, сколотил ватагу, и по мере сил девочкам вредил — то конвой грабанет, то под шумок из копей еще кого умыкнет. Амиланийки его за эти труды Беглым Дьяволом прозвали, но потом сократили. Полезный товарищ, решил я. И две недели валандался по джунглям в поисках. А как-то ночью они сами ко мне пришли. Он здоровый, трех метров роста, оборванный, злой, воняет как вол, с тех пор совсем не изменился, разве что чуть поменьше стал — возраст. Ну и осерчавший к тому же. Пока разобрался, что к чему, четверо наших полегло и пятеро ихних. За пятого, помню, он мне еще по зубам съездил. Но когда про наше желание копи взять узнал, смягчился — не стал мне голову откручивать.

— Хорошо, — говорит, — мы вам поможем. Но вы пленников выпустите. И перевезете.

— Да откуда, чмо ты долговязое, — отвечаю я, за челюсть обиженный, — я возьму тебе место на корабле?

— Ваших много поляжет, а без нас все пропадете, — отвечает. — Копи хорошо охраняют, много их, — говорит, — голыми руками не возьмешь, только я знаю, как их укрепления обойти.

— Ладно, сколько-то возьмем, — соглашаюсь, — а с другими что делать? Несправедливо это — одних взять, других оставить.

— А возьми тогда, — говорит, — да умыкни у баб рабское судно, оно сейчас как раз в проливе стоит.

На том и порешили — сотню я взял, сотню квартирмейстеру оставил, и они на «Воре», судно мое так звалось, «Вор Удачи», утонул он, только штурвал я и спас, но это потом было. Отправились они, в общем, на «Воре» бабский галеон брать. А мы, с тридцатью оборвышами Беглого, по джунглям, по джунглям. Комары жрут, змеи жалят, малярия подбирается. В общем, долго ли коротко, добрались до копей, у них там крепость была. Обошли мы ее и прямиком в копи попали. Там рабов освободили. Беглый — он вообще мужик по жизни счастливый — потому как мужик. Сбежал раньше, чем оскопили. А остальные были не такие везучие. В общем, нас сто тридцать, тогда уже меньше — в боях с патрулями поубавилось, да полтыщи злых кастратов, разобрали ту крепостицу по кирпичам. Серебра, правда, не так много набрали, как хотелось, зато доброе дело сделали.

Ну вот, доставили мы всех рабов — гетербагов, людей, пушистиков, на нейтральный берег и высадили там. Тут, значит, Тирган ко мне подходит и говорит:

— Ты спас моих людей, я благодарен тебе, бери в команду — буду тебе служить.

— Ну и на кой, простите, срамной уд, ты мне сдался, крыса сухопутная? — вопрошаю его я.

А он тогда наш язык только начинал учить — понимал хорошо, а сам изъяснялся не очень. Словами, в общем, не объяснил. Как дал в рожу, я аж с копыт слетел и дивных девок крылатых, вокруг головы летающих, увидел.