Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918 - Ричард Пайпс

В подобной политической ситуации любые экономические меры, которые пытались изыскать большевики для решения проблемы голода, оказывались абсолютно бесполезными. Они издавали декрет за декретом, меняя процедуры сбора и распределения продовольствия, настойчиво преследовали «спекулянтов», в которых по-прежнему видели виновников голода, и определяли для них суровые наказания. Так, в конце декабря 1917 года Ленин подписал один из таких декретов, гласивший, что «критическое положение продовольствия, угроза голодовки, созданная спекуляцией, саботажем капиталистов и чиновников, а равно общей разрухой, делают необходимыми чрезвычайные, революционные меры для борьбы с этим злом». Эти меры, конечно же, не были направлены на решение продовольственных задач и состояли в национализации российских банков и заявлении об отказе уплаты внутренних и внешних долгов России. [Декреты. Т. 1. С. 227–228. В конечной, опубликованной версии этого декрета основания, сформулированные Лениным, отсутствуют (С. 230): видимо, даже ему они показались абсурдными.]. По сообщению А.Д.Цюрупы, забастовка 1300 служащих нарком-прода против диктатуры большевиков еще больше усугубила ситуацию, поскольку после увольнения бунтовщиков их места были заняты совершенно некомпетентными людьми49.

Не желая отказаться от монополии на хлеб, большевики не сделали ничего, чтобы предотвратить голод, наступление которого предсказывалось прессой того времени. Подобно царскому правительству, они пытались бороться с внутренним кризисом путем бюрократических перестановок и процедурных изменений. Так как подобное топтание на месте было не свойственно им при решении проблем, кровно их занимавших, мы можем заключить, что голод был не из их числа.

13 февраля Троцкий был назначен председателем Чрезвычайной комиссии по снабжению. Как «диктатор снабжения» он должен был организовать доставку продовольствия в города с помощью «чрезвычайных революционных мер», то есть, если отказаться от эвфемизма, с применением военной силы50. Но не успел он приступить к выполнению этого задания, как был назначен наркомом по военным и морским делам: сведениями о его деятельности на предыдущей должности мы не располагаем. Власти продолжали засыпать деревню призывами накормить голодный Петроград и Москву51, не забывая при этом посылать проклятия в адрес русской и иностранной «буржуазии», якобы виновной в недостатке хлеба. В феврале 1918 года правительство ввело за «мешочничество» высшую меру наказания52.

25 марта власти сделали попытку выкачать хлеб из деревни при помощи меновой торговли. За две недели было выпущено 1,6 млрд. рублей на закупку потребительских товаров, предназначенных для обмена на 2 млн. тонн зерна53. Но поскольку потребительских товаров, на которые был основной расчет, найти не удалось, весь план рухнул. В апреле, исчерпав все более или менее реалистические пути решения проблемы, правительство приняло план строительства новой железной дороги для вывоза хлеба из труднодоступных областей54. Ни одной шпалы так и не было уложено.

К началу мая у большевиков не осталось иного выхода, как заняться проблемой снабжения всерьез: в промышленных центрах и городах нехватка продовольствия принимала устрашающий характер; в Кремль одна за другой сыпались телеграммы с донесениями, что рабочие, получавшие самый щедрый паек, начинают голодать55. На черном рынке в Петрограде фунт хлеба, в январе стоивший 3 рубля, обходился теперь в 6-12 рублей56. Нужно было срочно что-то предпринимать. Специалисты советовали установить свободные рыночные отношения в торговле хлебом, и фабричные рабочие требовали того же, однако, исходя из политических соображений, было найдено другое решение. И решение это было — завоевать и подчинить себе деревню с помощью оружия.

* * *

О принятии новой политики заявил Я.М.Свердлов 20 мая 1918 года: «Если мы в городах можем сказать, что революционная советская власть в достаточной степени сильна, чтобы противостоять всяким нападкам со стороны буржуазии, то относительно деревни этого сказать ни в коем случае нельзя. Поэтому мы должны самым серьезным образом поставить перед собой вопрос о расслоении в деревне, вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил, поставить перед собой задачу противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах <…> только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделали то, что смогли сделать для городов»57.

Это невероятное заявление значило, что большевики решились восстановить одну часть сельского населения против другой, развязать гражданскую войну между людьми, мирно жившими бок о бок, чтобы создать себе в деревне опору, которой они раньше были лишены. Штурмовые войска, предназначенные для ведения этой кампании, должны были состоять из городских рабочих, безземельных крестьян и сельской бедноты. Врагами объявлялись состоятельные крестьяне, или «кулаки», — деревенская «буржуазия».

Ленин ненавидел тех, кого называл «буржуазией», с такой сокрушительной силой страсти, что эту ненависть можно было поставить в один ряд только с чувством, которое Гитлер испытывал к евреям: он не был согласен остановиться ни на чем, кроме полного их физического уничтожения. Городской «средний класс» — представители свободных профессий, финансисты, промышленники, рантье — доставили ему мало хлопот, сразу став в позу покорности и подтвердив тем самым один из тезисов основного манифеста российской социал-демократии от 1898 года, что чем дальше на восток, тем «трусливее» в политическом смысле становится буржуазия. Дай им в руки лопату, — и они уже гребут снег, и даже улыбаются через силу, если их хотят сфотографировать. Наложи на них «контрибуцию», — они покорно ее заплатят. Эти люди предупредительно избегали контактов с антибольшевистскими армиями и подпольными организациями. Многие из них уповали на «чудо» вроде германской интервенции или на то, что политика большевиков будет развиваться в сторону большего «реализма». Пока же инстинкт подсказывал им, что надо сидеть тихо. Когда весной 1918 года большевики, желая поднять промышленное производство, стали привлекать их к труду на предприятиях, их надежды ожили. Как выразилась «Правда», такой «буржуазии» бояться было нечего58. То же относилось и к социалистической интеллигенции, называемой большевиками «мелкобуржуазной»: у нее были свои соображения, чтобы не оказывать сопротивления. Эти критиковали большевиков, но когда появлялась возможность драться, они быстро принимали защитную окраску и сливались с фоном.

В деревне ситуация складывалась иначе. По западным стандартам, в России, конечно же, не было «деревенской буржуазии», разве что немногочисленная группа крестьян, которые оказались более состоятельными, так как владели несколькими десятинами земли или еще одной лошадью и коровой и могли время от времени нанимать батрака. Но Ленин был одержим идеей «классового расслоения» русской деревни. Еще молодым человеком он изучал статистику земств, обращая пристальное внимание на мельчайшие различия в экономическом статусе разных групп сельского населения: все, что могло указывать на рост дистанции между бедными и богатыми крестьянами, как бы незначительна она ни была, казалось ему зародышем социального конфликта, который могли использовать революционеры59. Чтобы установить контроль над деревней, в ней следовало разжечь гражданскую войну, а для этого необходим классовый враг. С этой целью Ленин создал миф о многочисленном сильном и контрреволюционно настроенном классе «кулаков», стремившемся уморить «пролетариат».

Гитлеру было проще — он мог обратиться к генеалогическим («расовым») критериям, чтобы определить еврея. Для определения того, кто являлся «кулаком», критериев не было. Этот термин никогда не был ни социально, ни экономически точно определен: некий очевидец, проведший годы революции в сельской местности, утверждает, что сами крестьяне этим термином не пользовались60. Слово это стало употребляться в разговорной речи в России в 1860-е годы и определяло не экономический статус, а психологический тип крестьянина, который в силу личных свойств стоял в общине особняком. Такие крестьяне играли активную роль на деревенских сходках и в волостных судах; иногда они давали деньги в рост, но это не являлось их отличительным качеством. Радикальные публицисты и романисты конца XIX века, увлеченные мечтой об идеальной коммуне, ругали кулаков деревенскими эксплуататорами, но мы не имеем никаких сведений о том, что остальные крестьяне относились к ним враждебно61. Более того, агитаторы, отправлявшиеся в 1870-е годы «в народ», обнаружили, что в глубине души каждый крестьянин мечтал заделаться «кулаком». Неудивительно поэтому, что как до, так и после 1917 года не было никакой возможности отличить середняка от кулака ни по каким объективным признакам, — даже Ленин в моменты откровенности признавал это62.