Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада - Генри Хаггард

— Ты рано встаешь, Макумазан.

— Конечно, — ответил я. — Недаром меня называют Ночным Стражем. Пойдем и скажем Умбези, что я хочу отправиться с ним на охоту послезавтра на рассвете.

Мы нашли Умбези еще спящим в хижине со своей последней женой. Я не захотел ему мешать. К счастью, около хижины мы увидели Старую Корову, которая не могла спать из-за своего больного уха. Этикет не разрешал ей входить в хижину, и она ждала снаружи, когда выйдет муж, вероятно, чтобы накинуться на него с бранью.

Осмотрев ее рану и втерев в нее мазь, я попросил ее передать Умбези, что охота откладывается на два дня. Затем я разбудил своего слугу Скауля и сказал ему, что отправляюсь в короткое путешествие. Я приказал ему сторожить мои вещи до моего возвращения. Наскоро выпив рюмку рому, я приготовил пакет с вяленым мясом и бисквитами.

Затем, захватив с собой одноствольное ружье, мы отправились в путь пешком: я не хотел рисковать своей единственной лошадью. И я поступил хорошо, так как путешествие действительно оказалось очень затруднительным. Путь лежал через ряд обросших кустарником холмов. Гребни их были покрыты острыми камнями, по которым ни одна лошадь не могла бы пройти. Мы то поднимались на эти холмы, то спускались, то шли через долины, разделявшие их, какой-то тропинкой, которую я так и не мог разглядеть за весь этот долгий день. Я всегда считался хорошим ходоком, так как от природы очень легок и подвижен, но я должен сказать, что мой спутник превзошел мои способности. Час за часом шел он впереди меня таким шагом, что я вынужден был иногда бежать, чтобы не отстать от него. Гордость не позволяла мне жаловаться, но я был очень доволен, когда к вечеру Садуко на вершине холма сел на камень и сказал первые слова с тех пор, как мы отправились в путь.

— Посмотри на Черное ущелье, Макумазан.

Нужно сознаться, местность названа метко: это одно из самых мрачных мест, которое я когда-либо видел: огромная расщелина, прорытая водой в горе в незапамятные доисторические времена. Гранитные глыбы нагромождены в ней одна на другую, образуя высокие фантастические колонны. По склонам ее росли темные деревья, редко рассеянные среди скал. Расщелина шириной в некоторых местах чуть ли не в километр как бы обращена лицом на запад, но свет заходящего солнца, наводнявший ее, только еще больше подчеркивал ее пустынность и обширность.

Мы зашагали по этому мрачному ущелью, сопровождаемые болтовней павианов. Маленькая тропка привела нас наконец к большой хижине и к ряду маленьких. Хижины окружала тростниковая изгородь, над ними свисала гигантская глыба скалы, грозившая, казалось, упасть в любую минуту.

Из-за изгороди выскочили внезапно два туземца неизвестно какого племени, но свирепой, угрожающей внешности, замахнулись на меня своими копьями.

— Кого ты привел сюда, Садуко? — спросил один из них строго.

— Белого человека, за которого я ручаюсь, — ответил Садуко. — Скажите Зикали, что мы хотим его видеть.

— Если ты за него ручаешься, — ответил часовой, — то войди с ним вон в ту хижину. Там найдется пища для тебя и твоего спутника.

В хижине, очень чистой, табуреты и утварь были из красного дерева с красивой резьбой. Все это, как сообщил мне Садуко, сделано собственными руками Зикали. Когда мы кончали ужин, явился негр и передал, что Зикали нас ожидает. Мы последовали за ним через открытую площадку к калитке, находящейся в высокой тростниковой изгороди, и, пройдя эту калитку, я впервые увидел перед собой знаменитого старого знахаря, о котором рассказывалось так много небылиц.

Несомненно, он выглядел очень странно в этой необыкновенной обстановке, и я думаю, что именно простота ее усиливала эффект. Мы увидели небольшой дворик с черным полом из утоптанной муравейной кучи, смешанной с коровьим навозом. Огромная свешивающаяся скала служила как бы крышей этому двору, и свод ее возвышался не менее чем на шестьдесят или семьдесят метров над землей. В эту большую пещеру вливался ярко-красный свет заходящего солнца, окрашивая все внутри, даже большую соломенную хижину на заднем фоне, в кровавый цвет. Увидя изумительный эффект солнечного заката в этом мрачном и зловещем месте, я подумал, что странный знахарь с умыслом выбрал это время для нашего приема, чтобы произвести на нас впечатление.

Но я забыл про обстановку, увидев самого старика. Он сидел на табурете перед своей хижиной совершенно один. На нем был только плащ из шкуры леопарда, открытый спереди, и никаких украшений, какие носят обыкновенно знахари, в виде змеиных кож, человеческих костей, ладанок с разным зельем.

Внешность его была необыкновенная. Телосложением своим он напоминал упитанного ребенка. Седые, заплетенные в косички волосы на огромной голове спадали до самых плеч. Лицо широкое, очень строгое, с глубоко ввалившимися глазами. Несмотря на свои белоснежные волосы, он не выглядел однако старым, тело его было крепкое и упругое, и не было видно морщин на щеках и шее. Поэтому я подумал, что слухи о его необыкновенном возрасте преувеличены. Человек, которому по слухам свыше ста лет, конечно, не мог иметь таких изумительных белых зубов. Я даже с довольно большого расстояния видел, как они сверкали. Но все же было очевидно, что он давно перешагнул средний возраст, хотя по его внешнему виду даже приблизительно нельзя было определить, сколько ему лет. Он сидел, освещенный красным светом заходящего солнца, совершенно неподвижно и смотрел, не мигая, на огненный диск. Говорят, только орел может так смотреть на солнце.

Садуко подошел, и я последовал за ним. Я небольшого роста и никогда не считал свою внешность внушительной, но таким незначительным, как в данный момент, я никогда себя не чувствовал. Высокий, красивый туземец, за которым я шел, мрачное великолепие окружающей обстановки с ее кроваво-красным освещением, торжественная, одинокая маленькая фигурка передо мной с отпечатком мудрости на лице — все это невольно вызывало чувство собственной ничтожности.

Я в душе пожалел, что из простого любопытства захотел видеть этого странного человека, но отступать было поздно. Садуко уже стоял перед карликом и, подняв правую руку над головой, приветствовал его. Почувствовав, что от меня тоже чего-то ожидают, я снял свою потрепанную шляпу и поклонился.

Казалось, знахарь только теперь заметил наше присутствие. Он отвел глаза от заходящего солнца и оглядел нас долгим, вдумчивым взглядом.

— Привет тебе, Садуко, — сказал он низким, внушительным голосом. — Почему ты так скоро вернулся и зачем ты привел с собой эту белую блоху?

Этого я не мог вынести и, не дожидаясь ответа своего спутника, вмешался: