Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный - Томас Гарди

— Нет, — возразила она, — я пойду с ним домой.

И, попросив своего друга не задерживаться, ушла с Филотсоном.

Джуд скоро вернулся и присоединялся к ним, и они стали готовиться к венчальному обряду. Волосы Филотсона были гладко причесаны, даже прилизаны, а ворот рубашки туго накрахмален — наверное, впервые за последние двадцать лет. Он производил впечатление человека почтенного и серьезного, и, глядя на него, вовсе нельзя было поручиться, что он будет добрым и снисходительным мужем. Но что он обожает Сью — это было ясно, тогда как весь ее вид говорил, что она считает незаслуженным такое поклонение.

Хотя до церкви было рукой подать, он нанял в «Рыжем льве» экипаж, и когда они выходили, у дверей стояла кучка женщин и детей. Школьного учителя и Сью здесь никто не знал, но Джуда уже начали принимать за своего, городского; жениха и невесту сочли его родственниками, приехавшими издалека, и никто не предполагал, что Сью еще совсем недавно училась в здешнем педагогическом колледже.

В карете Джуд вынул из кармана еще один свадебный подарок — два или три ярда белого тюля — и набросил его на Сью поверх шляпки, как фату.

— На шляпку не годится, — сказала она. — Я сниму ее.

— Нет, оставьте, — попросил Филотсон.

Она повиновалась.

Когда они вошли в церковь и заняли свои места, Джуду показалось, что предварительное посещение несколько притулило остроту восприятия всей церемонии, но уже в середине службы он глубоко сожалел, что согласился быть посаженым отцом. Как могла Сью набраться дерзости просить его об этом? Ведь это жестоко не только по отношению к нему, но и к себе самой! В таких делах женщины совсем не похожи на мужчин. Или, может быть, они вовсе не так чувствительны, как принято думать, а, скорее, даже черствы и совсем не романтичны? Или они просто герои? А может, Сью до того испорчена, что умышленно причиняет боль себе и ему, находя странное и мрачное наслаждение в самоистязании и в нежной жалости к нему за то, что заставляет страдать и его? Он видел, какое напряженное у нее лицо, и когда настал мучительный момент, — он «отдавал» ее Филотсону, — она едва владела собой, правда, не из жалости к себе, а, скорее, потому, что сознавала, какие чувства должен испытывать он, и что ей не следовало звать его сюда. Возможно, в своем чудовищном непостоянстве она и впредь будет причинять муки другим и сама мучиться заодно.

Филотсон, казалось, ничего не видел и был словно в тумане, скрывавшем от него чувства окружающих. Когда они расписались в книге браков и вышли и самое тяжелое осталось позади, Джуд почувствовал облегчение.

У него дома они ознаменовали это событие скромной трапезой, и в два часа Сью и Филотсон отбыли. Проходя по мостовой к экипажу, Сью оглянулась, в глазах ее стоял страх. Неужели она совершила это безрассудство, этот опрометчивый бросок в неизвестность для того только, чтобы доказать ему свою независимость, отомстить ему за его скрытность? А может, она была такой отважной с мужчинами потому, что, словно дитя, не ведала о той стороне их натуры, которая разбивает сердца женщин и их жизнь?

Уже занеся ногу на подножку экипажа, она обернулась и сказала, что забыла что-то в доме. Джуд и квартирная хозяйка вызвались принести ей.

— Нет, — ответила она и кинулась назад. — Мой платок. Я помню, где я его оставила.

Джуд последовал за ней. Она нашла платок и вышла, держа его в руке. Полными слез глазами она поглядела на Джуда и чуть пошевелила губами, словно хотела признаться ему в чем-то. Но прошла мимо, и, что она собиралась сказать, он так и не узнал.

VIII

Джуд спрашивал себя, в самом ли деле она забыла платок или собиралась сказать ему о своей несчастной любви, но в последний миг не решилась.

После их отъезда он не мог оставаться в опустевшей квартире и, боясь поддаться искушению утопить горе в вине, поднялся наверх, сменил темный костюм на светлый, а башмаки из тонкой кожи на грубые и пошел работать, как в обычный день.

Но в соборе его преследовал знакомый голос и неотступная мысль, что Сью вернется. Ему казалось, что она ни за что не уедет к Филотсону. Уверенность в этом все возрастала, не давая ему покоя. Как только бой часов возвестил о конце работы, он бросил инструменты и помчался домой.

— Кто-нибудь заходил ко мне? — спросил он.

Никто не заходил.

Поскольку гостиная на первом этаже была за ним до двенадцати ночи, он просидел там весь вечер. И даже когда пробило одиннадцать и хозяева ушли спать, он не мог отделаться от чувства, что Сью и на этот раз вернется в маленькую комнату на другом этаже, где она провела уже столько ночей. Никогда нельзя знать заранее, как она поступит; так почему бы ей не вернуться? Он бы охотно примирился с мыслью, что она не будет его женой и возлюбленной, лишь бы она жила здесь, как друг и сосед по дому, пусть даже между ними сохранятся самые строгие отношения. Ужин его стоял нетронутым; подойдя к парадной двери, он потихоньку открыл ее, вернулся к себе в комнату и сел; он так и не сомкнул глаз, подобно тем, кто не спит в Иванову ночь, ожидая, когда появится призрак любимой. Но она не пришла.

Отчаявшись в своей безумной мечте, он поднялся наверх, стал у окна и постарался представить себе ее вечернее путешествие в Лондон, где она и Филотсон решили провести медовый месяц; он представил себе, как промозглой ночью они едут к гостинице вот под этим же небом в полосах облаков, сквозь которые не столько проглядывала, сколько угадывалась луна, да несколько крупных звезд виднелись смутными расплывчатыми пятнами. Для Сью это было началом новой жизни. Он мысленно перенесся в будущее и увидел ее в окружении детей, похожих на нее. Но ему, как и другим таким же мечтателям, не дано было утешиться тем, что в детях он увидит повторение ее образа, так как своевольная природа распорядилась, чтобы дети не были точной копией только одного из родителей. Об обновлении мечтают все, однако полного возрождения себя в детях, не подпорченного примесью, не бывает. «Если отчуждение или смерть отняли бы у меня любимую, но я мог бы пойти и посмотреть на ее ребенка — только ее одной, — я бы утешился!» — думал Джуд и тут же с горечью отмечал, уже в который раз за последнее время, что природа презирает особо возвышенные чувства людей и остается равнодушна к их устремлениям.

В последующие дни гнетущая сила любви к Сью давала себя знать все явственнее. Ему сделались невыносимы мелчестерские фонари; солнечный свет казался ему тускло-серым, а голубое небо — цинковым. Потом пришла весть, что в Мэригрин тяжело больна его бабка, и почти одновременно с этим пришло письмо от его бывшего хозяина в Кристминстере, он предлагал ему хорошую постоянную работу, если Джуд согласен вернуться. Эти письма явились для него почти облегчением. Он отправился навестить свою двоюродную бабку Друзиллу, а потом решил проехать в Кристминстер и выяснить, стоит ли принять предложение каменщика.

Он застал бабку в еще худшем состоянии, чем можно было заключить из письма вдовы Эдлин. Конечно, могло статься, что она протянет еще несколько недель или месяцев, но это было маловероятно. Он написал Сью о болезни бабушки и высказал предположение, что, может быть, ей захочется повидать старушку родственницу, пока та еще жива. Тогда он встретит ее на другой день вечером, то есть в понедельник, на вокзале в Элфредстоне, на обратном пути из Кристминстера, если она выедет из Лондона поездом, который на этой станции встретится с его поездом. И на следующее утро он поехал в Кристминстер, с тем чтобы успеть вернуться в Элфредстон к часу встречи.

Город учености встретил его отчужденно, и Джуд почувствовал, что утратил с ним всякую связь. Но, наблюдая игру света и тени на залитых солнцем готических фасадах и контуры зубчатых стен на зеленом фоне квадратных дворов, он подумал, что никогда не видел более прекрасного города. Он свернул на улицу, где впервые увидел Сью. Стул, на котором она сидела, склонившись над церковными свитками, с кисточкой в руке, когда ее девичья фигура приковала к себе его внимание, стоял на своем прежнем месте, — пустой. Казалось, будто она умерла, и не нашлось никого, кто бы наследовал ей в ее художественном ремесле. Над городом ныне витал ее призрак, и теням знаменитых ученых и церковников, которые некогда вызывали у Джуда душевный трепет, больше не находилось там места.

Так или иначе, он был в Кристминстере и, осуществляя свое намерение, отправился на прежнюю свою квартиру в «Вирсавии» возле церкви св. Силы. Дверь ему открыла его бывшая квартирная хозяйка; она как будто обрадовалась, увидев его, подала ему завтрак и рассказала, что его прежний хозяин — строитель наведывался к ней, чтобы узнать его адрес.

Отсюда Джуд пошел на двор камнереза, где он прежде работал. Однако вид старых навесов и каменных скамей вызвал у него отвращение; он почувствовал, что не в силах заставить себя вернуться сюда и опять поселиться в этом городе несбывшихся надежд. Ему хотелось одного — чтобы поскорее настал час, когда отправляется поезд в Элфредстон, где он рассчитывал встретить Сью.