Гость из бездны (сборник) - Георгий Мартынов

— А с кем именно, вы случайно не знаете?

— Знаю, с Николаем Михайловым. Воевали вместе. А вы, очевидно, тоже его фронтовой товарищ?

Афонии улыбнулся. Просто удивительно, как все, с кем бы он ни встречался, безошибочно угадывают в нем недавнего фронтовика.

— Нет, Александр Петрович меня не знает, — сказал оп. — Я действительно фронтовик, вы угадали. И мне очень, просто до зарезу, нужен товарищ Лозовой. Давно он ушел?

— С полчаса.

— А больше он никуда не собирался пойти?

— Кажется, никуда.

— В таком случае разрешите мне подождать его. Я думаю, что он скоро вернется.

Женщина с удивлением взглянула на Афонина.

— Пожалуйста, войдите! — сказала она. — Но я не думаю, чтобы он скоро вернулся. Фронтовые друзья…

— Видите ли в чем дело, — сказал Афонин. — Я точно знаю, что Александр Петрович не застанет Михайлова.

— Вы у него были?

— Нет, но я знаю точно.

— Если так, то конечно. Вот сюда, пожалуйста!

Она провела гостя в чисто прибранную комнату и оставила его одного.

— Уж извините! — сказала она. — Но у меня обед на кухне…

— Не церемоньтесь со мной, — попросил Афонин.

Как он и предполагал, ожидать пришлось недолго. Лозовой явился через пятнадцать минут. Афонин слышал, как мать, открыл ему дверь, сказала о нем. Ответа он не расслышал.

Лозовой пошел в комнату быстрой походкой, высокий, по-военному подтянутый, не только не на костылях, как ожидал Афонин, но даже без палки. Видимо, протез был сделан хорошо, и Лозовой успел к нему привыкнуть. На вид ему было лет тридцать, может быть даже меньше. Молодое лицо старила глубокая морщина между бровями и седая прядь в густых каштановых волосах, зачесанных на косой пробор.

Афонин сразу понял, что его визит неприятен Лозовому. Было очевидно, что он сильно расстроен и не расположен беседовать с кем бы то ни было.

Первые же его слова подтвердили это.

— Простите меня… — начал он, но Афонин поспешно перебил его.

— Я все понимаю, — сказал он. — Вас расстроило известие о смерти вашего друга. Но я явился к вам как раз по этому самому поводу.

— Кто вы такой?

Афонин протянул свое служебное удостоверение. Брови Лозового сдвинулись, и складка между ними стала еще глубже.

— Мне сказали в гостинице, что Николай Михайлов скоропостижно скончался.

— Вам сказали правду.

— Тогда при чем здесь вы?

— Мне нужно, даже необходимо поговорить с вами. Если разрешите, сядем вот тут.

— Ах да, конечно! Извините меня. Я совсем забыл о том, что вы стоите.

— Ничего! Мне это понятно.

Когда оба сели, Лозовой нервным движением потер лоб.

Афонин вспомнил, что об этом жесте упоминал в своем рассказе Нестеров. Видимо, это была постоянная привычка Лозового.

— Вчера вечером, — сказал он, — Николай позвонил мне, сообщил о своем приезде в Москву и просил зайти. Мы договорились встретиться сегодня около пяти.

— В котором часу он вам звонил?

— В начале двенадцатого.

— Каким тоном он говорил с вами?

— Не понимаю вашего вопроса. Самым обыкновенным.

— Его просьба о свидании не звучала так, что ему необходимо видеть вас как можно скорее?

— Нисколько! Я же сказал, что мы договорились встретиться в пять часов.

— Он согласился на это охотно?

— Даже предложил сам. Я звал его к себе с утра, но он сказал, что раньше пяти не сможет освободиться.

— Почему же вы пошли к нему, а не он к вам?

— Право, не знаю, так вышло.

— Это очень важно, то, что вы рассказали!

— Почему важно?

— Это доказывает, что Михайлов вчера вечером не думал о смерти. Не удивляйтесь моим словам. Через несколько минут вы поймете все. Вам сказали, от чего он умер?

— Ничего не сказали. Даже в какую больницу отправлено тело, они не знают. Возмутительное равнодушие! Я откровенно высказал директору гостиницы все, что о нем думаю.

— Напрасно! Администрация гостиницы выполняет пашу просьбу. Я сам просил их никому ничего не сообщать. Так что дело не в равнодушии. Должен вас предупредить, Александр Петрович, что наш разговор не подлежит оглашению. Вы дадите мне слово.

— Да, конечно, — явно машинально сказал Лозовой. Он посмотрел на Афонина, и только тогда до него, видимо, дошел смысл слов гостя. Недоумение, растерянность, любопытство — все сразу отразилось на его лице. — Но почему? Разве смерть Николая Михайлова тайна?

— Пока да. Нас никто не может услышать?

— Никто. В квартире никого нет, кроме нас и моей матери. Она на кухне, это далеко.

— Тогда слушайте.

Афонин подробно рассказал бывшему комиссару обо всем, что случилось утром в номере гостиницы «Москва». О своем визите к Иванову и Нестерову он не заикнулся.

Лозовой долго, очень долго молчал. Казалось, он, как и Нестеров, погрузился в воспоминания, забыв о госте. Афонин подумал, что отношение к Михайлову обоих этих людей одно и то же, что явствовало и из рассказа Нестерова.

— Странное дело! — сказал наконец Лозовой. — Но мне кажется, что такой конец логичен. Вас, конечно, удивляют мои слова, им ничего ни знаете, но это так…

Афонин ничего не сказал. Он знал достаточно, чтобы понять мысль Лозового, но хотел услышать от него рассказ о Михайлове еще раз. В изложении двух людей одни и те же события могут быть различно окрашены. Сопоставление этих рассказов может кое-что дать.

— Я понимаю теперь, — продолжал Лозовой, — цель вашего прихода ко мне. И готов рассказать все, что знаю о Николае Михайлове.

— Я вас слушаю, — сказал Афонин.

Еще из рассказа Нестерова капитан составил себе ясное представление о характере Лозового. Теперь, даже после столь короткого знакомства, он был совершенно уверен — с таким человеком не нужны наводящие вопросы, Лозовой расскажет все сам и именно так, как это нужно Афонину. Школа политработы на войне не проходит дня человека даром, она оставляет след в характере на всю жизнь.

Афонин почти не ошибся. Почти, потому что самый рассказ Лозового о появлении в их отряде Михайлова, о его поведении и о предполагаемой гибели ничем не отличался по существу от рассказа Нестерова. Но бывший командир отряда на этом и закончил, а Лозовой, как и надеялся Афонин, перешел к своим выводам, что было для капитана самым интересным.

— С самого начала, — говорил он, — я был уверен, что в жизни Николая есть какая-то тайна. И ясно было, что эта тайна относится не к довоенному времени, а к его боевой жизни. В то, что он действительно забыл о своем пребывании в партизанском отряде до того, как попал в плен, я не верил, хотя и должен был признать, что это возможно, учитывая контузию… И так же было ясно, что именно там, в том партизанском отряде, зародилась эта тайна. Не желая ее раскрывать, или потому что он не мог ее открыть, Михайлов был вынужден притворяться, что все забыл. II эта же тайна заставляла его кидаться навстречу смерти. То, что он остался жив до конца войны, — не его «вина». Михаилов делал все, чтобы быть убитым в бою. Именно в бою. Покончить с собой он мог и любую минуту. Мне кажется, что вам надо обратить особое внимание на это обстоятельство.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});