Жизнь Марианны, или Приключения графини де *** - Пьер Мариво

— Ах, негодный, подлый человек! Вы чудовище! — воскликнула я, снова упав в кресло.— О, боже!

Я была так поражена, что голос мой пресекся; слезы душили меня. Я билась в кресле, словно обезумев.

Он видел мое отчаяние и спокойно, с хладнокровием настоящего злодея наблюдал за мной. Я готова была кинуться на злодея и растерзать его собственными руками; но на смену злобе пришло отчаяние, я бросилась перед ним на колени.

— Ах, боже мой, сударь,— рыдала я,— зачем вы меня губите? Что я вам сделала? Вспомните, как вас уважают, вспомните об услуге, которую я вам оказала. Ведь я молчала и буду молчать всю жизнь.

Он поднял меня с колен все так же хладнокровно.

— Если бы вы и заговорили, вам все равно никто бы не поверил: это припишут вашей ревности,— сказал он,— и никакого вреда вы мне причинить не можете. Лучше успокойтесь, скоро все кончится, ведь это для вашей же пользы. Я только хочу расстроить брак, который вам самой противен, а меня разорит, вот и все.

Пока он так говорил, я услышала звуки многих голосов. Дверь распахнулась, и первый в комнату вошел барон де Серкур в сопровождении госпожи де Сент-Эрмьер, за ними следовал, с обнаженной шпагой в руке, тот господин, который с нами ужинал, а также трое или четверо слуг, тоже вооруженных.

Барон и его друг остались ночевать в замке. Госпожа де Сент-Эрмьер удержала их на ночь под тем предлогом, что отсюда ближе до церкви, куда надо было явиться очень рано. Она же велела разбудить их обоих среди ночи и сказать, что ее самое разбудили слуги и доложили, что будто бы из моей комнаты доносятся какие-то голоса, но криков моих не слышно, вероятно, мне мешают кричать или я сама не смею; она якобы боится, что это воры, и умоляет обоих гостей поспешить мне на помощь с ее людьми; весь дом подняли на ноги.

Вот почему они были вооружены.

Аббат, заранее знавший, что произойдет, усадил меня обратно в кресло и держал меня за руку, когда они вошли.

Я в полном смятении обернулась к двери, продолжая рыдать.

Когда все эти люди показались в дверях, я отчаянно вскрикнула. Испуг мой, по-видимому, приписали стыду: ведь меня застигли наедине с аббатом! Даже и слезы мои свидетельствовали против меня — ведь я не звала на помощь; значит, то было отчаяние влюбленной женщины, которой грозит разлука с любимым.

Припоминаю, что аббат тоже поднялся со сконфуженным видом.

— И это делаете вы, мадемуазель! — воскликнул господин де Серкур.— Вы! А я-то считал вас образцом добродетели! Кому же после этого верить!

Я была не в силах выговорить ни слова, рыдания душили меня.

— Простите за причиненную вам неприятность, сударь,— заговорил тут аббат,— я только совсем недавно узнал о вашем намерении жениться на мадемуазель и о том, что из-за стесненных обстоятельств она вынуждена была согласиться на этот брак. Не в силах совладать со своим горем, она пожелала перед свадьбой еще раз увидеться со мной, и я не мог отказать ей в этом утешении. Я уступил ее настойчивым просьбам, вот ее записка,— добавил он, подавая барону бумажку.— Словом, дорогой дядя, она плакала и сейчас еще плачет, она красива, а я всего лишь человек.

— Боже, так вот для чего эта записка! — только и сказала я и умолкла, не в силах продолжать.

Сидя в кресле, я потеряла сознание.

Аббат незаметно исчез. Господина де Серкура, которому, как мне потом рассказали, тоже стало дурно, вывели под руки; придя в себя, он немедленно уехал.

Я очнулась от обморока благодаря заботам сообщницы аббата (я имею в виду госпожу де Сент-Эрмьер, в вероломстве которой вы уже могли убедиться). Не успела я открыть глаза, как она удалилась; напрасно я просила позвать ее, чтобы поговорить; при мне остались только ее служанки. У меня снова открылась лихорадка, и в шесть часов утра меня отнесли к господину Вийо, не столько больную сколько истерзанную душевно.

Вы сами поймете, что эта история наделала шума на всю округу и имела самые гибельные для меня последствия: я была обесчещена, к этому нечего прибавить.

Барон де Серкур и госпожа де Сент-Эрмьер написали моей матери, вернув ей ее согласие на брак. Что касается подлеца аббата, то несколько дней спустя госпожа де Сент-Эрмьер сумела оправдать его в глазах господина де Серкура и помирила дядю с племянником.

Последний, продолжая выдавать себя за моего возлюбленного, так прочувствованно говорил о моем беспутстве, в таких коварных и благостных выражениях осуждал меня, что все выходили от него со слезами на глазах, оплакивая мои постыдные заблуждения. Всеми презираемая и отверженная, я три недели боролась со смертью, не имея иной помощи, кроме милосердного участия супругов Вийо, которые окружали меня вниманием и заботами, несмотря на то что моя мать, в великом гневе, объявила им, что отныне снимает с себя всякое попечение обо мне. Эти добрые люди одни противостояли лавине презрения, обрушенной на меня; они не то чтобы полностью верили в мою невинность, но их ни за что нельзя было убедить, что я уж так виновата, как говорили.

Между тем лихорадка моя унялась. Лишь только я оправилась, как прежде всего поспешила открыть им истину об этой интриге и рассказать о моих подозрениях насчет госпожи де Сент-Эрмьер, вступившей в заговор с аббатом; они считали его безупречным молодым человеком, а я должна была разоблачить его во что бы то ни стало и под большим секретом рассказала им о поступке этого негодяя с монахиней.

Этого было достаточно. Они окончательно убедились в моей невиновности и с этого времени везде и всюду, без всяких околичностей, заявляли, что я оклеветана и что когда-нибудь все узнают (их пророчество сбылось), что аббат вовсе не был моим возлюбленным и даже не посмел бы заикнуться со мной о любви; что им непонятно, как все это случилось, и хотя видимость против меня, но в действительности я жертва какой-то темной интриги.

Все их усилия обелить меня были напрасны, над ними смеялись; больше трех месяцев я выносила эту пытку.

Как только силы вернулись ко мне, я решила выйти и попыталась восстановить свое доброе имя; но меня избегали, моим подругам запретили знаться со мной, и я решила больше не показываться на людях.

Я сидела безвыходно в четырех стенах, плакала не переставая, совершенно неузнаваемая от горя, и молила бога, чтобы он сжалился надо мной хотя мало на это надеялась.

Однако мольбы мои были услышаны, и небо покарало госпожу де Сент-Эрмьер, чтобы тем спасти ее душу.

Она отправилась в гости к знакомой даме. Накануне сильный дождь размыл дороги, карета ее опрокинулась в глубокий овраг, откуда госпожу де Сент-Эрмьер извлекли в беспамятстве и сильно покалеченную. Ее доставили домой. К увечью прибавилась лихорадка, первые признаки которой давали о себе знать уже и несколько ранее. Состояние ее сделалось настолько плохим, что почти не было надежды на выздоровление.