Небо в алмазах (СИ) - Younger Alexandrine

Думаю, объяснять почему не надо, википедией все пользоваться умеют.

Космос/Лиза, август 91-го:

https://vk.com/wall-171666652_649

https://vk.com/wall-171666652_661

Ленинград, август 1991-го

Космос не любил поезда. Самолёты куда лучше; боязнь полетов преодолевалась одной рюмкой коньяка, а после его закономерно толкало на боковую. В поезде все иначе, вагон-ресторан делу не поможет. Поведение Коса легко объяснялось тем, что с его двухметровым ростом он чувствует себя в узком пространстве, как Кинг Конг в клетке; не развернуться, не потянуться.

Не спасало выкупленное купе и степенное спокойствие Лизы, для которой дорога с частым постукиванием колес — романтика из детства. Привыкла курсировать между двумя столицами, закинув за спину рюкзак и собрав все денежки из свинки-копилки. А Космос считал минуты до прибытия вагонов на вокзал. Путешествие выходных дней, заставившее сорваться с места и проехаться на поезде до Таллина, осталось за плечами.

Медовый месяц вышел поздний и скупой, но никого это не расстроило, потому что Холмогоровых ждала Москва. Пора домой…

— Космос, что ты смотришь на меня… — Лиза чувствовала себя прекрасно. Вид из окна не утомлял, а надутый Космос, как обычно, веселил, — как Ленин на буржуазию, честное слово! Скоро будем на месте! Нас встретит дядя Раф, отвезёт на квартиру, а послезавтра будем собираться в Москву. Нос не вешай, и так длинный…

— Нормальный нос, кенгурятина! Когда твои соотечественники-чухонцы за бельём припрутся? Вятели, если б ты тут рожать вздумала, я бы ждать не стал, всех разогнал! — остывший чай в граненном стакане утихомирить не мог, и Лиза тоже оказалась бессильной перед праведным гневом. — Суки! То пойло какое-то разбавленное у них в ресторане, то не так им курю…

— Отстань от эстонцев, нашёл же повод поцапаться! — желая не без пользы скоротать время, Лиза углубляется в чтение, жалея, что второй том «Фаворита» подходит к концу. — Неплохое приключение, люди были к нам приветливы…

— За чужое бабло все будут улыбки давить, выручили ж их с этими сувенирами, торгашей, — дружбой народов в словах Космоса не пахло, — а, может, Лизк, тебя там правда за свою приняли по зову крови? А меня просто за компанию.

— Зато проветрились, а Прибалтика — почти заграница!

— Я же обещал тебе окно в Европу! С Пчёлой в офисе сидеть, бамбук курить и бумажками кидаться — тоже так себе занятие, смена картинки нужна. А ты бы под телевизор крякала…

— Обойдутся там без тебя, а перемена мест полезна.

— С голодухи никто не помрёт, а раз хотела прикоснуться к корням — вот оно, добро пожаловать!

— Люблю быстроту принятия твоих решений!

— Главное, чтоб ты не заскучала, а то проклинаешь меня без своего института!

Маленькое путешествие, задуманное, как отлучка к родне в Ленинград, обернулось трёхдневной поездкой в Таллин. Раз не вышло поехать туда, где круглосуточное тепло, то Космос считал себя обязанным найти альтернативу. А Рафалович подкинул адресок своего старого друга из самой столицы пока ещё Эстонской ССР. И страну посмотрели, и подарков достали, и оживились после Москвы, уматывающей бесконечными встречами с партнерами «Курс-Инвеста», который почти четыре месяца жил и процветал под эгидой новых хозяев.

Такой подъем и деловой настрой бесконечно бы нравился Космосу и его друзьям, которые жили мыслью о том, как не растерять и приумножить авторитет среди всесоюзной своры, но в летнем воздухе первопрестольной давно не чувствовалось умиротворения. За изменениями в собственной жизни события за окном сталинской высотки на площади Восстания будто бы затирались, но ветер перемен завывал, озадачивая Космоса, Лизу и всё их окружение единственным вопросом…

А что же будет дальше?..

Нет в мире постоянства, и старший Холмогоров, недовольно косясь в экран заграничного телевизора, постоянно твердил об этом своему единственному отпрыску. Не сказать, что Космос не размышлял о том, что могучая держава, семьдесят лет служившая оплотом коммунизма, разламывалась по кускам. Былым величием не пахло. То очередные окраины независимость объявят, то цены, как на дрожжах подскочат, то Варшавский договор прикажет долго жить. Строили-строили семьдесят лет идейное государство, так и не достроили! Обломки крышки глиняного колоса грозятся упасть не только на седые цековские головы, размышлявшие о том, что запрет КПСС — вопрос ближайшей перспективы, но и прямо в руки трудового люда, измученного пустыми полками и стоянием в очередях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Перемены, о которых голосил под гитару покойный Цой, грозили выпустить ножи, как ворьё, резко выскочившее из подворотни. Власть имущие, задумывающие «Перестройку», как панацею от всеобщей затхлости прогнившей командной системы, сами не представляли, к каким колебаниям могут привести скоропалительные реформы. И заседали, как обложенные в час, когда на арену переобутых партийно-комсомольских активистов, выходила новая власть. Горбачёв с ситуацией не справлялся, не желая брать на себя ответственность за происходящее, с трудом скрывая ненависть к Ельцину, который ловил лучи людского доверия. Номенклатура боялась уроженца глухого уральского села, будто предчувствуя его реальную победу в политической схватке.

Демократы? Космос, в силу возраста и курьезных вопросов, которые возникали перед ним в ведении дел «Бригады», ручаться за это не мог. А Юрий Ростиславович, привыкший к тому, что подарила ему безупречная служба на благо советской науки, говорил сыну и невестке, что партийные воротилы меняют шкуры, стремясь остаться у кормушки — дело нехитрое и последствия ждать себя не заставят. О стране и народе, как и во все времена, никто не подумает. Говорят, что Россию возродят, бедно и убого жить перестанут, но что крылось за благими начинаниями? Большевики империю развалили — эксплуататоров постреляли и разогнали по эмиграциям, а сейчас кто в кого? Кому нужны прекрасные надежды, если не поймешь, к чему ведет воздух свободы…

На глазах вершилась история, а в воздухе веяло грядущей разрухой. Ещё в восемьдесят девятом году никто бы не подумал, что Союз Советских Социалистических Республик теряет основы своей общности.

Время неумолимо мчалось вперед, заставляя Космоса и Лизу окончательно повзрослеть, думая о большем, чем они привыкли, но любовь жила по другим законам…

— Не поверишь, мне сейчас и без учебников хорошо, — откладывая книгу в багажную сумку, Холмогорова осторожно потягивается, а после, по привычке складывая руки на сильно выпирающем животе, придвигается к мужу ближе, — мы давно не отдыхали, чтобы только ты и я. И не в Москве, а где-то за её пределами. Солнце, мне часто не хватало этой тишины! Я не говорю, что не люблю наш дом, но чувствую себя отдохнувшей. И мы вдвоем!

— Алмазная, поздно пить Боржоми, — теплая ладонь Космоса перемещается на правое плечико Лизы, приобнимая, и, уткнувшись носом в золотистую макушку, у Холмогорова есть шанс хоть чуть-чуть полюбить надоедливый стук железных колес о рельсы, — почка-то скоро вылупится, и будет нам день без агитки! Батя этим грозит…

— Нет, Кос, я не про квартирантку сейчас говорю, это своё, — и чем ближе подступал заветный и неизведанный час встречи с собственным ребенком, Лиза больше убеждалась в том, что хочет скорее её видеть, — а тебе полезно жить в горкомовском доме, сразу в голову приходят словечки умные! А говорил, что Ленинград не любишь…

— От твоей родственницы нахватался, у неё ж там в Мариинском свой цирк с конями и фокусами!

— Факиры пьяные! А уж с этим переименованием… — в душе Лизы родной город всегда назывался тем именем, с которым выстоял в блокаду, — переезжаете из Ленинграда в Петербург! Как хочешь, Кос, но мне это не нравится. У меня в паспорте по-другому написано…

— Ну так, Лизок, маленькая моя, припёрло у людей…

— С больных голов на здоровые!

— Весело живётся, чего сказать?

— До припадков, — в последнее время многие вопросы жизни в стране становились риторическими, — а, судя по шуму, бельё собирать начали, ура…