Призрак гнева - Нелла Тихомир

— Я сейчас с тебя сдеру, гаденыш! — зарычал конунг, высвобождая руки.

Сигурд схватил его за плечи. Конунг порывался к сыну, трое воинов помогли его сдержать. Аса плакала в углу, заслонясь руками. Улла сидела, будто каменная, глаза, потемнев, широко раскрылись.

— Да не держите его, — посоветовал Видар. — Он же трус, ничего он мне не сделает. Отпустите, пускай идет!

— Трус, говоришь? — конунг перестал вырываться. — Я трус, да? Ну, а ты? Ты от великой смелости лжесвидетелей приволок, чтобы собственного отца в кровосмешении обвинять? Это ты от смелости меня за глаза грязью поливаешь? Сестру насмерть замучить готов! Смельчак! Если ты такой смелый, ты Божьего Суда не побоишься. Коли ты прав, коль все это правда, чего ты тут брехал — так почему бы тебе это не доказать? Давай, мы и тебе Божий Суд устроим. Ну, чего ж ты замолчал, смельчак? Иль кишка тонка?

Тишина.

Видар огляделся. Губы раздвинулись в улыбке, похожей на оскал, глаза стали черными, а щеки побелели.

— Хотите меня испытать? — промолвил он. — Пожалуйста, я готов. Сейчас желаете? Давайте! Разводите костер, железо тащите. Ну? Живо, чего застыли? Я Божьего Суда не боюсь! Пускай тот, кто врет, боится, а мне страшиться нечего. Я правду говорю! Хотите проверить? Проверяйте! Я перед богами чист, о пощаде молить не буду, и унижаться перед вами тоже не буду. Лучше сдохну. Хотите меня проверить — давайте. Поглядим, кто первый испугается. Чего ж молчите? Вы же, кажется, хотели мне устроить Божий Суд? Так давайте. И вас заодно, — он ткнул пальцем в конунга, — вас тоже испытаем. Клево будет, всему этому быдлу понравится!

— От еще белая горячка! — воскликнул Старый Бьорн. — Утихни ты! Неча людей-то чехвостить, они перед тобой ни в чем не провинилися!

Видар презрительно усмехнулся, сказал, обращаясь к конунгу:

— Чего, испугался? Я так и знал. Чего от тебя еще ждать! Я же сказал вам, что он трус! Ваш конунг трус! Глядите на него! Видят боги, мне стыдно, что у меня такой отец.

— А мне стыдно, что ты мой сын, — конунг убрал от себя Сигурдовы руки. — Ты говоришь, я трус? Нет, это не так. И если клан решит, я пойду на Божий Суд. Только знайте все: мою дочь я вам тронуть не позволю. Меня можете пытать, ее не троньте. Она ничего не сделала, она тут ни при чем. Она чиста. Я никогда… никогда с грязными помыслами ее не коснулся, клянусь, боги знают. Если желаете, проверьте меня. Вот он я, перед вами, делайте со мной, чего хотите, я разрешаю.

— А я вот — нет, — сказал Сигурд. — А я не разрешаю.

Пройдясь перед очагом, он обвел толпу глазами:

— Здесь все так пекутся об устоях, што об устоях-то и позабыли. Говорил я уже некоторым, но вам повторю: отродясь такого не бывало, штоб конунга пытать. Вот вы гнева божьего боитесь — а, по-вашему, божий гнев на нас не ляжет, коли мы законы предков порушим? Конунга пытать захотели? У нас тут што, волчья стая?! Как псы, рычите — скоро и в голос завоете?! Законы предков — это все, чем мы живы, благодаря законам в зверей еще не обратились. Так што ж, вы их теперь порушите? Нет, как хотите, родичи, а я вам этого позволить не могу. И не в Торгриме тут дело, не в том, што он мне родня. Не в том, што мне его жалко, хотя, сознаюсь, это так. Мне его жалко, врать не стану. Но только — клан мне тоже жалко. Клан важней всего. Штобы клан сохранить, мы должны блюсти законы. А законы говорят: никогда такого не бывало, штобы конунга пытать. Не бывало — и не будет, покуда я жив. Я, Сигурд Ярл, вам это говорю. Вы меня знаете. Я перед родом честен, перед богами чист, и впредь хочу таким остаться. Это все. Я свое сказал, родичи. За вами слово.

Дом замер. Потом вдалеке, где-то у двери, родился тихий ропот и, разрастаясь, пронесся по толпе. Головы повернулись. Закивали подбородки. Расширились глаза.

С лавки поднялся старик, высокий, сгорбленный и седой.

— Што же, — молвил он. — Сигурд дело говорит, законы нарушать нельзя. Предки разгневаются, боги разгневаются. Негоже так-то. Значит, выход у нас один: пускай вещунья всё рассудит. Дадим богам решить. Верно я говорю, родичи?

— Верно! — закричала толпа. — Пусть ясновидящая рассудит! Пусть боги вмешаются! Ясновидящая! Дайте ясновидящей сказать!

Сигурд обернулся к Улле. Она стиснула ладони, натянулась, как струна.

— Не надо, — прошептал Бран, поймав взгляд Сигурда. Тот лишь покачал головой.

Улла встала, и платок соскользнул на землю. Темное платье, перехваченное поясом, делало совсем хрупкой ее тонкую фигурку. Она вышла к очагу. Все молчали и смотрели на нее, а она смотрела в пламя. Потом вздрогнула, глаза расширились, словно она увидала нечто там, внутри, за движением огня. Что-то прошептав, она подняла голову. Огромные, остановившиеся, черные глаза коснулись Сигурда, и Улла улыбнулась.

— Спи, дядечка, — промолвила она. — Я тебя очень-очень люблю. Ты отдохни… отдохни.

— Доченька, што…

Улла отвернулась. Склонилась к очагу, протянула руки, будто хотела приласкать танцующее пламя.

— Спите, милые мои, — ладони ясновидящей погладили воздух. — Все будет хорошо, все кончилось. Уже все кончилось. Спите… и не бойтесь. Я пойду, а вы отдохните, — ясновидящая выпрямилась, губы улыбались. Она прошла мимо воинов, словно вдоль каменной ограды. Приблизилась к конунгу — и вдруг остановилась. Дернулась, будто от удара.

— Не бей меня, — прошептала Улла. — Отец, пожалуйста, не бей… я не… я не хотела, чтобы это так… — она заплакала. Конунг протянул к ней руку, и она отпрянула.

— Ай! — взвизгнула она, и Бран вскочил. — Не надо! Не надо, больно!

Она, как слепая, рванулась в сторону, споткнулась о камни возле очага. Если бы Видар ее не подхватил, она упала бы в огонь.

— Тише, сестра, он тебя не тронет, — Видар убрал ей волосы с лица. Улла замерла. Глаза делались все больше… больше… Видар выпустил ее.

— Ты чего, сестра? — пробормотал он.

Улла завизжала и попятилась назад. На лице остались одни глаза. Она пятилась, вскинув руки, и визжала, и визжала… Будто вместо брата она увидела чудовище. Будто кто-то ее смертельно напугал: там, в недоступном другим людям мире.

Видар остолбенел, разинув рот. Улла все кричала. Отступив еще на шаг, она споткнулась и навзничь повалилась на пол. Бран подбежал, упал на колени и прижал девушку к себе. Она стала вырываться, но он не отпускал. Улла вдруг затихла, уткнулась Брану в грудь. Она тихо, безостановочно стонала, и тело дергалось. Бран обнял ее. Он молчал, и все вокруг молчали.

Конунг первым нарушил тишину.

— Что… что все это значит? — спросил он. — Что это значит?

Бран крепче обнял Уллу, заслонив от конунга плечом.

— Ты это, отпусти ее, парень, — промолвил Старый Бьорн. — Мы еще не кончили. Пущай она тово, договорит, значит.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});