Паутина и скала - Томас Вулф

Иногда в полдень при виде румяного, здорового, любящего лица Эстер все великолепие и пение прошлого возвращалось к Джорджу с ликующей радостью и здравомыслием. Но всякий раз после ее ухода в его сознании пробуждалось с обжигающей ярко shy;стью горячечного бреда это жестокое, зловещее видение Эстер, красивого, ядовитого цветка растленного, бесчестного мира, но shy;чью, в недосягаемости. И безумие вселялось в него снова, отрав shy;ляя кости, кровь, мозг своей порчей.

Тогда он звонил Эстер, и если заставал дома, осыпал злобны shy;ми упреками и непристойной бранью, спрашивал, где ее любов shy;ник, нет ли его рядом, и когда она клялась, что в комнате с нею никого, ему казалось, что за ее спиной слышатся шепот и смеш shy;ки. Тогда, обругав Эстер снова, он говорил, чтобы она никогда больше у него не появлялась, выхватывал телефон из ниши в стене, швырял на пол и принимался топтать, словно аппарат яв shy;лялся подлым, злонамеренным виновником его крушения.

Но если Эстер дома не оказывалось, если трубку снимала гор shy;ничная-ирландка и говорила, что ее нет, отчаяние и безумие Джорджа не знали границ. Он яростно засыпал горничную вопро shy;сами. Где миссис Джек? Когда вернется? Как отыскать ее немед shy;ленно? Кто с ней? Что она велела ему передать? И если горничная не могла немедленно и четко ответить на все эти вопросы, Джордж считал, что она дурачит его, издевается над ним с насмешливым презрением и надменностью. Улавливал в звучном, вкрадчиво-почтительном голосе ирландки нотки насмешки, злобного веселья наймитки, бесстыдной и самоуверенной, запятнанной, опорочен shy;ной тайным сговором и получением платы за молчание.

И он клал трубку, осушал бутылку до последней капли, а по shy;том устремлялся на улицы браниться и драться с людьми, с горо shy;дом, со всей жизнью в тоннелях, на улицах, в салунах, рестора shy;нах, а вся земля тем временем кружилась в своем офомном, су shy;масшедшем танце.

А потом, в многолюдной вечности тьмы, длящейся от света до света, от зари до зари, он бродил по сотням улиц, глядел в мил shy;лионы синевато-серых лиц, видел во всех смерть и ощущал ее по shy;всюду, куда бы ни направлялся. Бросался в тоннели, ведущие к какому-нибудь отвратительному аванпосту громадного города, неприглядной окраине Бруклина, и выходил на бледный утрен shy;ний свет в ужас пустырей, ржавчины, мусора; в ужас унылых до shy;мишек, разбросанных на бесплодной земле, сбитых в кварталы, повторяющие друг друга с идиотским однообразием.

Иногда в каком-нибудь таком месте безумие и образы смерти исчезали столь же внезапно и загадочно, как и появлялись, и он возвращался в зарю, от смерти к заре, идя по Мосту. Чувствовал под собой живое, динамичное содрогание его огромного, похо shy;жего на крыло пролета. Потом ощущал свежий, чуть гнилостный запах реки, замечательный запах морских водорослей с его радо shy;стным предвестием моря и плавания, знойный аромат обжарен shy;ного кофе. Видел огромную гавань с ее мощными приливами, движением горделивых судов, а прямо перед собой – громадный отвесный утес ужасающего города; и зарю, яркую утреннюю за shy;рю, вновь пламенеющую на множестве его шпилей и бастионов.

Вот что творилось с Джорджем в зеленом великолепии того решающего, рокового, гибельного апреля. Он ненавидел живых людей, не видел во всех и во всем вокруг ничего, кроме смерти и холодной развращенности, и вместе с тем любил жизнь с такой неистовой, нестерпимой страстью, что каждую ночь словно бы вновь посещал пределы этой громадной земли будто призрак, чу shy;жак, посторонний, мозг его был охвачен мучительной горечью воспоминаний и неутолимым томлением по всей радости и вели shy;колепию жизни, которую, как ему казалось, он утратил навсегда.

37. ССОРА

Безумие Джорджа той весной усугубляла, была в нем осно shy;вой, затрагивала его со всех сторон любовь к Эстер, любовь, ко shy;торая из-за распаленной воображением ревности, отвращения к миру этой женщины, чувства крушения и утраченных надежд преобразилась теперь в жгучую ненависть. Почти три года про shy;шло с тех пор, как он познакомился с Эстер, полюбил ее, и те shy;перь, словно человек, который вышел из непроглядной сумяти shy;цы и ярости битвы, оглянулся и впервые ясно увидел, что при shy;надлежит к числу побежденных, осознал свое поражение. Джордж теперь стал способен различать все стадии, которые прошла его любовь.

Вначале он испытывал ликующую гордость и самодовольство тем, что считал блестящей личной победой – любовью краси shy;вой, талантливой женщины – данью собственному тщеславию.

Потом тщеславие и радость сладострастной победы уступили ме shy;сто смирению, возвеличиванию любви, и в конце концов Эстер завладела каждым биением его сердца, всей энергией и пылом его жизни.

А затем неожиданно ловец попался в ловушку, победитель ока shy;зался побежденным, гордый и надменный унизился, Эстер вошла в его плоть, растворилась в его крови, и казалось, он уже никогда не изгонит ее из себя, никогда не сможет взирать на жизнь собст shy;венными глазами, никогда не обретет вновь ликующей независи shy;мости своей юности, не сможет избавить плоть и дух от того жутко shy;го плена любви, который лишает мужчин их гордой обособленно shy;сти, их неприступного затворничества, возвышенной музыки их уединения. И когда он начал осознавать могучую власть любви, степень, до которой она поглотила все его силы и помыслы, то по shy;нял, что цена, которую платит за нее, слишком высока, и стал раз shy;дражаться, тяготиться оковами, которые выковало его сердце.

И тут уже вся гордая, торжествующая музыка этой любви, кото shy;рая пленила его, покорила его, стала прерываться, искажаться, зву shy;чать хрипло и непристойно из-за набегающих одна за другой волн сомнения, подозрения, ненависти и безумия, которое в конце кон shy;цов окончательно и губительно возобладало над его жизнью.

В неистовой хронике этой страсти с ее бессчетными воспоми shy;наниями, бесчисленными переплетениями оттенков и мгнове shy;ний, мыслей и чувств, каждое из которых было пронизано столь неописуемым смешением страдания, радости, нежности, любви, жестокости и отчаяния, что словно бы вырастало из всего слит shy;ного действа жизни, реальность отсчетного, календарного време shy;ни нарушилась, и эти три года оказались длиннее, чем любые де shy;сять, прожитые до того Джорджем. Все, что он видел, делал, чув shy;ствовал, читал, о чем думал или грезил во всей прежней жизни, представлялось ему лишь почвой для настоящего.

И когда все это открылось в раздумьях Джорджу, то полное, отчетливое осознание, что Эстер захватила власть над его жиз shy;нью, что он покорен ее игу, показалось ему невыносимым. Убеж shy;денность в своем крушении укоренилась в его сердце, и он по shy;клялся, что освободится, будет жить независимо, как прежде, или умрет.

Эти мысли и решения созрели у Джорджа однажды ночью, когда он долго лежал без сна, глядя в потолок. На другой день, как обычно, Эстер пришла к нему, и вид ее румяного, веселого лица он воспринял, как вызов. Ему показалось подозрительным, что она такая сияющая, когда он такой подавленный, и червь снова стал въедаться в его сердце. Едва Эстер вошла и, как обыч shy;но, весело поздоровалась с ним, все созданные безумием карти shy;ны измены вновь пронеслись в его мозгу; он слепо, неуклюже провел рукой по глазам, от чего в них поплыли пятна, и выгово shy;рил хриплым от раздирающей ненависти голосом.

– Вот оно что! – произнес Джордж с сильным ударением.- Вернулась, значит, ко мне? Пришла, поскольку наступил день, провести у меня час-другой! Наверное, следует поблагодарить те shy;бя за то, что не забыла меня окончательно!

– Джордж, ты что? – спросила она. – Господи, в чем дело?

– Прекрасно знаешь в чем! – злобно ответил он. – Хватит принимать меня за дурачка! Пусть я просто-напросто чурбан не shy;отесанный, однако со временем начинаю понимать кое-что!

– Будет тебе, Джордж, – мягко сказала Эстер. – Не сходи с ума из-за того, что вчера вечером, когда ты звонил, меня не ока shy;залось дома. Кэти сказала мне о твоем звонке, и я сожалею, что меня не было. Но Господи! По твоему тону можно подумать, что я встречаюсь с другими мужчинами.

– Подумать! – хрипло произнес он и внезапно разразился хриплым, похожим на рычание смехом. – Подумать! Черт тебя побери, я не думаю, я знаю!.. Да! Стоит мне лишь отвернуться!

– Видит Бог, я не встречаюсь ни с кем, – заговорила Эстер дрожащим голосом, – и ты это знаешь! Я была верна тебе с пер shy;вой минуты нашего знакомства. Никто не приближался ко мне, никто не прикоснулся ко мне пальцем, и в глубине своего злоб shy;ного, лживого сердца ты это знаешь!

– Господи, и как только у тебя язык поворачивается! – про shy;изнес он, покачивая головой с каким-то зловещим изумлением. – Смотришь мне в лицо и говоришь эти слова! Как только не по shy;давишься ими!

– В этих словах чистая правда! – ответила Эстер. – И не будь твой разум отравлен низким, отвратительным подозрением, ты бы понял это. Ты не доверяешь всем, потому что считаешь всех такими же низкими и подлыми, как сам!