Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

14_____

Отличный день, солнце и не холодно. Отдыхаем от Филиппова. Писал мало. Если бы «Эме» был не моей книгой, он был бы из любимейших. Послал в «Перевал» «На фабрике»{812}. Ничего особенного, ходили в баню, в бор, играли. Читал сказку об «Ali Nour et Douce Amie»[268]. Право, что-то больше ничего не помню. Здесь не так уютно писать, как на той квартире, как значит комната. Что-то будет зимой? Я бы хотел, чтобы или все помирились, или ясно разделились и распределились по журналам, вроде художников, не имеющих почти права участвовать в различных выставках. Письмо Наумова, какое-то странное. К нам может приехать Татьяна Алипьевна, это приятно.

15_____

Целый день продолжающаяся головная боль несколько мешала мне воспринимать как следует прогулку на сенокос за 8 в<ерст>, в 3-х бричках, с Яковом, с самоваром, пирогом и пр. Дорога и место около речки были отличны. Мы купались в темном заливчике с широкими листьями цветов, будто «купальня нимф». Пришли косцы, пели, шалили с Яковом, на кустах росла смородина. Было ясно и тепло, жгли костер, лошади бегали на воле. Но у меня болела голова, хотя из мальчиков, убиравших сено, один был очень красивый, трое ничего себе, все приветливы и любопытны. Пришли «Лицейские стихи Пушкина» от Брюсова{813}; в объявлении «Весов» я помещен в числе ближайших сотрудников.

16_____

Всю ночь болела голова. Венская «Kunst und Bücherfreud» говорит о «Картонном домике», хотя и не весьма одобрительно{814}. Так как голова была не свежа, оставался дома, бросая «блинчики» на пруду с Сашей и Бобкой. Сережа ходил на станцию за газетой, зять уезжал, был дождь поздним вечером, днем было солнце и на пруду купались. К управляющему приезжал какой-то молодой в синей рубашке, он долго, часа с полтора, ждал, лёжа и ходя, и потом стал вытаскивать пакеты через сад и уехал. У него были белые тонкие руки и приятное лицо. Он мог бы приятнее прождать эти полтора часа. Написал романс на слова Брюсова и кончил цикл стихов XVIII века{815}. Деньги из «Весов» на станции уже с неделю.

17_____

Была приятность излеченной головной боли, которая была очень сильна с утра. Письмо из «Сириуса», так написанное, будто я собираюсь издавать на свой счет. Гуляли по местам, где давно не были, под вечер; я люблю возвращаться вечером с еще более далеких прогулок. К нам пришли Солюс, беседовали, пили чай, музыканили, побранивали «Голубую розу» и статью в «Белых ночах»{816}, ночь была звездная, с ущербающей луной. Написал Брюсову могущее иметь значение письмо{817}. Даже странно, что голова не болит. Что еще? Этот период дневника будет казаться бледным потом.

18_____

Наши уехали; ходили за грибами в какое-то новое место леса, очень темное и глухое, опять плутали; играли в карты, рано ляжем спать. Как очаровательны сказки «1001 ночи». В городе много буду читать, это должно входить в круг ежедневности, как при маме. Написал нужные письма, не получив никаких. Вспоминались лета, в Василе первое, в Черном. В «Руси» опять какая-то пошлость, даже не смешная, о «Карт<онном> домике»{818}. Пел «Winterreise»; какой-то тягучий, предлинный день. Кончили перечитывать дневник. Нужно приниматься за «Сержа», он пропишется месяца три. Заняться бы музыкой. Зимой почти необходим инструмент. Завтра будут письма.

19_____

Целый день дождь и серость, но я получил письмо от Наумова, сделавшее мне ясным этот день. Все было написано, будто я диктовал, безукоризненно. Целый день читал «Элексир Сатаны»{819}, часто блестяще и увлекательно, хотя грубо, местами пошлый романтизм и потом у каждого персонажа по 2 двойника, так что ничего не поймешь, кто мать, кто бабушка, кто внучка. Очень хочется писать, но, м<ожет> б<ыть>, не «Красавца Сержа». Мне приятно, что Леман может приехать. Вечером приехали наши в дождь. Просидев целый день, даже устал. Да, эта зима во многом обещает быть интересной. Что-то будет.

20_____

Очень хочется писать и почти нечего. Хотелось бы быть сознательным и сознательно отказываться от некоторых сторон, хотя бы и доступных мне, творчества. Хотелось и в авторах и в себе иметь только легкое, любовное, блестящее, холодноватое, несколько ироническое, без au delà[269], без порывов вдаль, без углубленности{820}. Были цыганки, табор которых наши встретили вчера. Позднее мы пошли отыскивать их версты за три, дорогу нам указали мальчишки и парень с бабьим голосом, скурильный. Это было в красивом леске; 4 семьи, 4 палатки, красивейшие мужчины, очаровательные мальчики, засморканные ребята, черные женщины, вид отнюдь не нищий, приветливы, первобытно-гостеприимны, лукаво-ласковы. Плясали; я пил чай, ведя разговоры, пока дамы ходили по другим аулам. Гадали. В воскресенье важное в матерьяльном отношении известие, щедрость, ничего про любовь и невест. Мальчик был прямо удивительно красив. Звали вечером <прийти> одному. Решили идти всем в воскресенье. Дома пошли к Венедиктовым, от которой получил просьбу книг. Уютные разговоры о детях, о делах, о фабрике. Большие августовские звезды, фабрика блистает. Писем не было; перечитывал Рое.

21_____

Известия из «Весов» и «Руна». «Филлида» принята, из «Весов» более личное и дружеское{821}. Ликиардопуло осенью едет в Константинополь, и воспоминанье об этом незабвенном, очаровательном городе наполняет меня почти какою-то тоскою{822}. Ездили в лесничество, и Сережа верхом, что-то напомнило большие дороги Сервантеса. Встретили знакомых цыган. Когда я играл, приползли в комнату 4 татарки меня слушать. Вечером были Венедиктовы, часа 3, играли в 4 р<уки> квартеты Mozart’a, Haydn’a, танцы Glück’a. Камерная музыка в 4 руки мне была несколько скучна, хотя бы и этих мастеров. Очень хочется писать.

22_____

Цыганка сказала неожиданно верно: утром я получил перевод, не невероятный, но странно совпадающий <с> днем, указанным ею. Кислое письмо от одной из Элоиз — от Лемана и от Соколова — взял 3 стихотворения «На фабрике»{823}. После завтрака большой компанией с гостинцами отправились к цыганам; пошел дождь, мы бежали бегом через болотистый луг, как передовые ребята со смехом нам кричали, что цыгане уже уехали; вот и «балок», на который нас зазывали, было довольно печально быть tellement plaqués[270]. На обратном пути беседовал с братом Екат<ерины> Ив<ановны>, немного барбосистым, но милым; мне было приятно, как всякое общество молодых людей, я понимаю, что любители женщин оживают и видят сразу повышенный интерес единственно от их присутствия, независимо от возможности флирта. Дома заснул, т. к. болела голова; приятно сознательное ощущение засыпания. Начал «Красавца Сержа», но писать его, вероятно, буду лениво. «Перевал» тоже просит к осени рассказ, а я все концепирую длинные для журналов повести. Молодой человек мне рассказывал про Маньчжурию и Москву, и ожившие воспоминания снова меня наполнили жаждой новых стран, Китая, моря, Леванта. Читаю По; все-таки это — не из любимейших, хотя отлично и остро.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});