Стая - Франк Шетцинг

В этот вечер и в последующие дни в Бруклине, Квинсе и Манхэттене было помыто множество машин, приехавших с Лонг-Айленда. Много помоев стекло в кишечник метрополии, разлилось там ручьями, объединилось с другими стоками, закачалось в системы водоочистки и вернулось назад в водопровод.

Спустя часов шесть по улицам уже мчались первые машины скорой помощи.

11 мая

«Шато Уистлер», Канада

К переменам можно привыкнуть.

Как ни грустно было потерять свой дом, но с этим жить можно. Начало этому положил когда-то конец его брака. Постоянно новые отношения, которые в итоге оказывались отсутствием отношений: почти ничто не запомнилось и не задело его по-настоящему. Всё, что не отвечало представлению Йохансона о чувственности, благозвучии и вкусе, тут же отправлялось на свалку истории. Поверхность он делил с другими, а глубину оставлял для себя. Так и жил.

Теперь, в ранний утренний час, случайно открыв левый глаз, он так и лежал, разглядывая мир из этой циклопической перспективы и думая о тех людях в своей жизни, которые понесли потери от перемен.

Его жена.

Вот человек живёт и думает, что его собственная жизнь принадлежит ему, что он хозяин своей судьбы. Но когда Йохансон ушёл, жена обнаружила, что ей не принадлежало ничего и что всё было чистой иллюзией. Она тогда приводила какие-то доводы, она умоляла, кричала, демонстрировала понимание, терпеливо выслушивала и входила в положение — подключила все регистры, чтобы в конце концов всё равно остаться ни с чем — немощной, обессиленной, выброшенной из совместной жизни, как из поезда на ходу. Она проиграла.

Если ты меня больше не любишь, сказала она тогда, то хотя бы притворись.

Тебе от этого будет легче? — спросил он.

Нет, ответила она. Лучше бы ты никогда и не начинал меня любить.

Разве человек виноват в том, что его чувства изменяются? Чувства — лишь выражение биохимических процессов, как бы неромантично это ни звучало. Эндорфины торжествуют над всякой романтикой. Так в чём же его вина?

Йохансон открыл другой глаз.

Для него перемены всегда были жизненным эликсиром. А для неё — лишением жизни. Спустя несколько лет — он тогда жил уже в Тронхейме, — ему рассказали, что ей, наконец, удалось стряхнуть с себя это оцепенение. Она взяла себя в руки. Потом он услышал, что в её жизни появился новый мужчина. После этого они несколько раз перезванивались — без злобы и без тоски друг по другу. Горечь ушла, сняв с него груз вины.

Но вот вина возвратилась.

Тина Лунд.

Надо было тогда, на озере, переспать с ней. Всё бы сложилось иначе. Может, тогда она полетела бы с ним на Шетландские острова. Или это окончательно разрушило бы их отношения, и она бы уже не прислушивалась к его советам. Например, к совету поехать в Свегесунне. Так или иначе, сейчас она была бы жива.

Свет утреннего солнца упал в комнату. Он никогда не задёргивал шторы. Спальня с задёрнутыми шторами напоминала ему могилу. Он прикидывал, не отправиться ли ему завтракать, но вставать не хотелось. Смерть Лунд наполняла его печалью. Он не был влюблён в неё, но всё-таки любил — её беспокойный образ жизни, её потребность в свободе. В этом они обретали друг друга. И теряли, поскольку абсурдно было бы приковать друг к другу две свободы.

С тех пор, как Лунд погибла, он часто думал о смерти. Он никогда не чувствовал себя старым, но теперь ему казалось, что на нём поставили штамп со сроком годности, как на стаканчике йогурта; посмотрит человек на эту дату и видит: срок скоро истечёт. Ему было 56 лет, он был в прекрасной форме, до сих пор благополучно избегая смертельных болезней и несчастных случаев, включая цунами. Тем не менее, время его истекло. И он вдруг спросил себя, а правильно ли жил.

Две женщины в его жизни доверяли ему, и ни ту, ни другую он не смог защитить. Одна выжила, вторая умерла.

Карен Уивер напоминала ему Лунд. Не такая суматошная, более замкнутая, с более мрачным духом. Зато такая же сильная, жёсткая и нетерпеливая. После того, как они ускользнули от цунами, он изложил ей свою теорию, а она познакомила его с работой Лукаса Бауэра. Вернувшись в Норвегию, он обнаружил себя в списке бездомных, но здание НТНУ ещё стояло. Его завалили работой, пока не последовал звонок из Канады, и ему так и не удалось вырваться к себе на озеро. Он предложил Уивер выступить с ним единой командой — потому что никто другой не был в состоянии продолжить работу Бауэра. Но были и другие, тайные причины. Без вертолёта она бы не миновала смерти. Получалось, что он спас её. Уивер снимала с него грех его промаха с Лунд, и он решил быть достойным этого отпущения. Впредь оберегать её, а для этого лучше всего держать её при себе.

Йохансон встал, отправился в душ и в 6:30 появился в буфете, обнаружив, что он не единственный «жаворонок» в этом отеле. Военные пили кофе, ели фрукты и вполголоса беседовали. Йохансон положил себе в тарелку омлет с ветчиной и поискал знакомых. Он бы с удовольствием позавтракал с Борманом, но того не было. Зато он увидел генерала Джудит Ли, одиноко сидящую за столиком для двоих. Она листала скоросшиватель и время от времени поддевала вилкой фруктовый кусочек, не глядя поднося его ко рту.

Было в ней что-то притягательное для Йохансона, хоть он и понимал, что на самом деле она старше, чем выглядит. Но немного косметики и соответствующий наряд — и она была бы центром внимания на любой вечеринке. Он спросил себя, что бы пришлось предпринять, чтобы залучить её к себе в постель, но, может, лучше ничего не предпринимать. Ли была не из тех, кто передаст инициативу другому. Кроме того, любовная интрижка с генералом вооружённых сил США — это явный перебор.

Ли подняла голову.

— Доктор Йохансон, доброе утро, — воскликнула она. — Как спали?

— Как дитя. — Он подошёл к её столу. — А почему вы завтракаете одна? Одиночество великих?

— Нет, я тут обдумываю одну проблему. — Она улыбнулась и посмотрела на него светло-голубыми глазами. — Составьте мне компанию, доктор. Я всегда рада людям, которые умеют самостоятельно мыслить.

Йохансон сел.

— А кто вам сказал, что я это умею?

— Это видно. — Ли отложила бумаги. — Хотите кофе?

— С удовольствием.

— Вчера на конференции вы выделялись. Больше никто не выходил за пределы своего предмета. Шанкар высиживает свои подводные шумы, даже не умея их упорядочить, Эневек думает, что же случилось с его китами, хотя я должна поставить ему в заслугу, что он раньше всех выглянул за край своей тарелки. Борман видит опасность метановой катастрофы и готов на всё, чтобы предотвратить второй оползень. И так далее и тому подобное.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});