Солдат великой войны - Марк Хелприн

— Мы дальше пекарни не пошли. Пекарь угостил нас свежим хлебом и чаем, так что теперь я, наверное, уснуть не смогу.

— Это неважно, — ответил Штрассницки. — К тому времени, как мы закончим, до подъема останется самая малость. Скажи-ка, почему итальянцы всегда непредсказуемы в отношении женщин?

— О чем это вы?

— Она хотела тебя. Жаждала. Я это видел.

— Я не захотел.

— Почему?

— Когда мы сидели в пекарне за мраморным столиком, на котором пекарь раскатывает тесто, мое желание, ранее сильное, прошло. Смерть не ослабляет верности — только усиливает.

— А кто умер?

— Женщина, которую я люблю.

— Понятно.

— Когда возможности встретиться уже нет, страсть оживает с новой силой.

— Как у Данте с Беатриче.

— Возможно.

— Я знаю, как думают итальянцы, — продолжал Штрассницки. Он мог не проявлять мягкости к своему пленнику. — Уйди в мир душ сейчас, и будешь готов к нему, когда настанет время туда попасть. Посвяти себя вечности и страдай, чтобы страдания не стали для тебя сюрпризом. Ты римлянин, так?

Алессандро кивнул.

— Естественно. Рим — подготовительная школа для Града Небесного, этакий трамплин. Ты берешь земные удовольствия и переводишь их на язык божественного.

— Это называется искусством, — вставил Алессандро.

— А если смерть всего лишь ничто?

— Даже если небес не существует, я побываю там, потому что сам их создам.

— А как насчет удовольствий и веселья?

— Можно и веселиться, если хочется, оставаясь при этом набожным.

— Как Фома Аквинский и Августин? Они в свое время повеселились.

— Мне об этом ничего не известно, — в голосе Алессандро послышались чуть ли не надменные нотки, — но именно Бог решает все вопросы, связанные с жизнью и смертью. Это я узнал на войне.

— Думаешь, Бог собирается познакомить тебя с операциями австрийской армии?

— Не знаю, но, если бы и собирался, наверное, первым делом Ему следовало забросить меня в Вену.

* * *

Штрассницки не переставал удивлять. Наутро после бессонной ночи и для большинства гусар, и для него самого, проведенной в ярко освещенном лагере у города, он погнал всех к горам, которые казались лиловыми в лунном свете, чтобы с приходом зари стать красными, розовыми, светло-розовыми и, наконец, ослепительно-белыми, чуть прикрытыми дымкой тумана.

В поисках места, где он побывал до войны, фельдмаршал вел свои колонны через сосновые леса у подножия холмов. Лошади прибивали траву, перескакивали через стволы упавших деревьев, а полосатые дикие кабаны в ужасе наблюдали за тремя сотнями всадников, которые не обращали на них никакого внимания.

Миновав дубраву, они оказались у красных скал, поросших невысоким хвойным лесом, затем последавали пастбища и болота, а потом они выехали к прекрасному озеру, окруженному гранитными выступами, между которыми встречались полоски берега с мелким белым песочком.

Они бы остановились в любом месте, но Штрассницки направил их на западный берег озера, где в него впадала стекающая с гор река. Длинный язык гранита формировал скат, спускающийся в озеро, и река стекала по нему пятью или шестью прогревающимися на солнце потоками, где-то по дуге, где-то задерживаясь в небольшой запруде, где-то водопадом, а сам гранит цветом напоминал шкуру слона. Особенно сильно вода прогревалась во впадинах, так что стекала в озеро насыщенной кислородом и приятно теплой.

Здесь они провели день. Составили оружие пирамидами и спали, положив головы на седла. Бродили по протокам, которые струились от пруда к пруду, лежали во впадинах с теплой водой, прыгали в озеро с высоты в десять метров, вновь забирались на обрыв, используя уступы и искривленные стволы сосен, укоренившиеся в расщелинах.

Они ничего не ели, зато выпили много воды. После нескольких часов, которые большинство солдат проспало, Алессандро вызвал Штрассницки. Он сидел на плоском камне, смотрел на вершины сосен, курил трубку, и запах дыма ничуть не уступал аромату сосен. Он повернулся к Алессандро.

— Сюрприз. — И указал на пишущую машинку, стоявшую на камне неподалеку с уже вставленным в каретку листом, который чуть покачивался на ветру. — За работу! Бернард, он хорошо разбирается в машинах, разобрал ее, чтобы везти каретку в одной суме, а клавиатуру в другой. Какой роскошный антураж для занудной работы. Мы напишем донесения за два дня, а то и за три или четыре.

— Как же мы это сделаем? — удивился Алессандро. — День еще не закончился.

— По образу и подобию, — ответил Штрассницки.

Алессандро не стал спорить, поставил машинку на колени и хрустнул костяшками, разминая пальцы. «При такой близости машинки, — подумал он, — можно удариться локтями».

— Готов? — спросил Штрассницки, щурясь от яркого солнечного света.

— Да.

— Хорошо. Поехали. Я намерен не указывать время и все такое. Доложу, что написал это не сразу, а значительно позже.

Штрассницки начал диктовать, Алессандро — печатать.

— В части событий, которые я сейчас опишу, донесение составлено позже по некоторым размышлениям, через день после самих действий. Покинув лагерь в обычный час шестью колоннами, мы продвинулись на запад и юго-запад примерно на двадцать километров, после чего повернули на север, как поступали всегда. Поскольку горы и предгорья вдавались в puszta[88], мы уже не могли скакать по бескрайней равнине. В какой-то момент увидели перед собой три долины, которые, согласно карте, вели к городу Яностелек. Разведывательные данные, полученные от местного населения, свидетельствовали о том, что сербы контролируют одну из долин, а возможно, и сам город. Первым в бой с сербами вступил Второй батальон, в центральной долине.

Алессандро поднял голову.

— Я был в составе Второго батальона.

— И что?

— Мы не вступали в бой с сербами. Мы вообще ни с кем не вступали в бой. Это Венгрия. Сербы живут в Сербии. А в Венгрии — венгры.

— Это все отсюда. — Штрассницки постучал пальцами по голове и сжал губы, чтобы затянуться из трубки.

— Что, оттуда?

— Все.

— Может, вы имели в виду Первый или Третий батальоны?

Штрассницки задумался.

— Хорошо, — кивнул он. — Третий батальон. Знаешь, ты итальянец, я из Вены, и мы в Венгрии. Так почему здесь не может быть боснийцев?

— Вы хотите сказать, сербов?

— Да-да, сербов. — Он стал диктовать дальше. — Третий батальон первым вступил в бой с сербами, которые прятались за деревьями и на высоких склонах долины. Сербы выказали свойственную им дисциплину и не открывали огонь, пока колонна полностью не втянулась в долину. Наши люди спешились без команды и сформировали штурмовые группы. В жестком бою в лесу и на крутых склонах они обратили врага в бегство, убив восемнадцать человек. Третий батальон потерял шесть убитыми, девять ранеными. Тем временем Второй батальон, продвигавшийся по центральной долине, повернул назад, услышав вдали выстрелы, чтобы избежать засады.

— Нет, этого не было, — возразил Алессандро.

— Нет, было.

— Нет, не было. Я провел с ними весь день. Мы не никаких слышали выстрелов. Не поворачивали назад.

Штрассницки постучал трубкой по камню, выбивая пепел, потом снова набил ее табаком, раскурил.

— Хорошо. Поправка — Третий батальон.

— Но вы только что продиктовали, что Третий батальон…

— Извини. Первый батальон.

Алессандро напечатал: «Первый батальон».

— Возвращаясь, — продолжал Штрассницки, — Первый батальон угодил в засаду под огонь мортир и пулеметов. Мортиры, правда, выстрелили слишком рано, и только один снаряд взорвался рядом с колонной, предупредив о засаде и позволив остановиться до того, как авангард попал бы под пулеметный огонь. Колонна продвигалась в артиллерийском строю, одной длинной цепочкой, главным образом из-за узости тропы. Так что снаряды причинили лишь незначительный урон, убив одну лошадь и ранив другую, да еще осколком перерубило лямку бинокля. Гусары, оставшиеся без лошадей, быстро оседлали других лошадей и все ускакали из-под огня. Сербы перестали стрелять и оставались на позициях, решив, что стычка закончена, но Первый батальон нашел тропу, которая выводила на гребень склона выше вражеских позиций. Последовала команда спешиться, и гусары изготовились к стрельбе. Сербы, которые заметили их, выстрелили несколько раз из мортир и выпустили несколько пулеметных очередей, но тщетно, потому что наши люди находились вне досягаемости их огня. Зато враг находился в пределах досягаемости наших винтовок на расстоянии примерно тысяча двести метров. Стреляли мы сверху и имели все основания попасть в цель, учитывая точность нашего оружия и кучность стрельбы. И действительно, первыми же выстрелами из «маузеров» мы убили троих, выбив врагов с их позиций. Они отступили на открытую местность, потеряв еще одного человека. Тем временем только Второй батальон проскакал центральную долину, не встретив сопротивления, — Штрассницки помолчал, потом добавил: — Если не считать камнепада, который устроили враги, затаившиеся на гребне.