Это было в Праге - Георгий Брянцев

— Пусть же, кого мучит любопытство, выбирают теперь: нами ли нужно интересоваться или ею! — хохотнул Прэн и тронул машину.

В другой части города из машины вышел Сойер. Было полное впечатление, что в «Паккарде» теперь остался только один человек, сидящий за рулем, — Прэн.

Он долго вертел баранкой, зорко следя за улицей через заднее стекло и в зеркало. Наконец нажал на тормозную педаль.

— Сходите! — скомандовал Прэн пассажиру, не видному для посторонних глаз.

С пола машины поднялся Обермейер, руками огладил пальто и торопливо вышел из машины.

«Паккард» тотчас же тронулся.

Обермейер прошел несколько шагов, поднялся в парадный подъезд и надавил на кнопку звонка.

Увидев перед собой священника в черном драповом пальто с бархатным воротником и в темной длиннополой шляпе, горничная почтительно поклонилась.

— Доложите вашему хозяину, что я приехал к нему с письмом от архиепископа Берана, — сказал Обермейер и, пользуясь тем уважением, которое давал ему сан, легонько отстранил девушку и прошел в вестибюль.

Горничная, не сказав ни слова, исчезла. Через минуту она снова появилась и попросила посетителя следовать за нею.

— Пан Крайна сейчас выйдет, — сказала она. — Будьте любезны сесть.

Обермейер окинул взором кабинет Крайны. Здесь все было строго. На стене портреты двух президентов: покойного Масарика и ныне здравствующего Бенеша; на столе большая схема, вычерченная на листе ватманской бумаги; бросались в глаза стальные автоматические наручники немецкого происхождения, висящие на дверной скобе.

Появился Крайна. Обермейер поклонился и снял пенсне. Крайна внимательно всмотрелся в посетителя. Его лицо внезапно побледнело. Рот раскрылся. Он учащенно дышал. Это был испуг? Нет, можно было сказать без ошибки, что Крайна охвачен яростью.

Посетитель проговорил вкрадчивым голосом:

— Честь имею представиться: штурмбаннфюрер Мориц Обермейер.

Крайна молчал, шумно дыша. Так продолжалось несколько мгновений. Наконец, подавив вспышку ярости, он сказал с глухим раздражением:

— Что это за маскарад?

Обермейер не счел нужным ответить на вопрос хозяина. Он задал свой:

— Может быть, следуя элементарной вежливости, вы пригласите меня сесть?

— Не вижу в этом необходимости, — с негодованием ответил Крайна. — Не лучше ли вам покинуть мою квартиру?

— Вы находите, что это будет лучше? — язвительно спросил Обермейер. — Лично я придерживаюсь иного мнения.

Глаза хозяина горели, как угли. Вспыльчивый по натуре, озлобленный и грубый, Крайна был способен взрываться по всякому поводу, а часто и без повода.

— Уходите! — повысил он голос, подошел к столу и взялся рукой за телефонную трубку. — Уходите! Иначе я…

Обермейер рассмеялся, показав свои лошадиные зубы и мертвенно бледные десны.

— Звоните, звоните… Что же вы медлите? Не решаетесь? Вероятно, это не так просто. Что? Я буду очень рад объясниться в вашем присутствии с представителями Корпуса национальной безопасности. — Гестаповец захохотал. — Я отлично изучил вас, Крайна. Вы никогда не шли на обострение ситуаций. Не так ли?

Обермейер знал все слабости доцента естественных наук Владимира Крайны. Этот человек никогда не отличался ни проницательным умом, ни внушительной внешностью, ни верностью своим принципам и друзьям. Это был представитель той части рода человеческого, которой личная выгода дороже всего на свете. С подобным человеком можно договориться о чем угодно. Но, конечно, визит бывшего гестаповца не мог Крайне понравиться.

— Примите во внимание, что враги всегда лучше друзей, — заметил Обермейер.

— Говорите определенней, что вам угодно. Я слушаю вас, — Крайна еще не сдавался.

— Держите себя в руках, — посоветовал Обермейер. Садитесь. — Он сам бесцеремонно расположился в кресле, закинул ногу за ногу, закурил и продолжал: — Для каждого человека настает однажды время, когда надо подвести итоги пройденному пути…

— Выражайтесь конкретнее, — прервал его Крайна. Он стоял не шевелясь перед своим гостем. Рука, которой он опирался о стол, заметно дрожала.

— Охотно. Вы, наверно, не забыли, какие обещания дали господину Франку, когда он был наместником фюрера в протекторате?

— Что вспоминать о покойниках! Меня искренне удивляет, почему вы до сих пор не покойник.

— А я вам объясню. Моя и ваша судьбы тесно переплетены и связаны. Тянуть лямку на том свете одному, без вашего общества, мне было бы скучно. Это во-первых. А во-вторых, если мы будем отвлекаться в сторону, то очень нескоро подойдем к главному вопросу. Вряд ли имеет смысл затягивать нашу встречу.

Обермейер встал и наглухо прикрыл дверь. Крайна зашел за стол и хотел выдвинуть ящик, но гестаповец его опередил.

— Вам нужен пистолет? — он вынул из кармана незаряженный «Вальтер». — Я могу предложить вам выбор: или этот пистолет, или вот этот листок, — свободной рукой он вынул из кармана сутаны сложенный вчетверо лист бумаги. — Бумага иногда убивает не хуже пули. Пуля может убить меня, бумага — вас. Выбирайте.

Дрожащей рукой Крайна взял документ.

Пока он его развертывал, Обермейер пояснил ему:

— Этот документ — лишь один из серии, которыми располагают мои друзья. Случись что-нибудь со мной, все документы немедленно попадут в руки министра внутренних дел Носека.

Крайна прочитал:

«Дальнейшее содержание во вверенном мне лагере „почетного узника“ Владимира Крайны я бы считал нецелесообразным. Агентура доносит, что многие заключенные догадываются, что с Крайной ведется тайная игра. Привилегированное положение, которое ему здесь создано, вызывает нежелательные кривотолки и может отрицательно повлиять на дальнейшее использование Крайны в наших целях. Я сегодня беседовал с ним. Он сам высказывает опасения за свое будущее…»

Письмо было подписано начальником Терезинского концлагеря эсэсовцем Генрихом Йоклом.

Крайна опустился в кресло, и его лицо снова покрылось бледностью.

— Могу добавить к этому, — сказал Обермейер, — что нынешнее ваше положение не лучше того, в котором вы были, пребывая во дворце Печека или в лагере. Я бы на вашем месте не устраивал никаких обструкций и демаршей.

Крайна разительно переменился: теперь перед Обермейером сидел жалкий, беспомощный человек. Он смотрел в сторону, и губы его вздрагивали и кривились.

— Я пока не могу уловить цели вашего визита. Я слышу только неясные намеки и вполне ясные угрозы, — сдавленным голосом проговорил Крайна. — Надеюсь, не для этого вы приехали ко мне?

— Вы не дали мне возможности рассказать о цели визита. Я имею поручение Управления стратегических служб США повидать вас…

— С этого и надо было начинать, — прервал его Крайна.

— Повторяю, — напомнил Обермейер, — что вы лишили меня всякой возможности начать деловой разговор.

— Простите… я проявил неуместную нервозность, — с натянутой улыбкой пробормотал Крайна. Бледность постепенно сходила с его лица.

— С вами желает говорить господин Борн. Но если вы и в его присутствии допустите неуместную нервозность, то могу заверить: от вас останется одно воспоминание. Был генеральный секретарь национально-социалистической партии, и нет его!

Крайна вышел из-за стола и взволнованно начал ходить по комнате.

— Это исключено. Совершенно исключено! Я же не ребенок. Когда и где я могу принять этого господина?

— Только здесь, в вашем кабинете, и не дальше как через двадцать минут, — ответил Обермейер, подошел к телефону, снял трубку, набрал номер и произнес условленные четыре слова: — Наш друг вас ожидает.

Крайна потерянно наблюдал за ним.

— Как все неприятно получилось, — сказал он. — Я не мог осознать всего значения вашего визита. Мой промах — следствие тревожной действительности.

Губы Обермейера сжались.

— Потрудитесь лично встретить господина Борна. Через несколько минут он будет здесь.

2

В вестибюле Борн молча обменялся рукопожатием с Крайной. Войдя в кабинет, он сказал Обермейеру:

— За углом, налево, вас ждет машина.

Обермейер раскланялся с Крайной. «Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить».

Когда Обермейер вышел, Борн сразу приступил к делу.

— Здесь, надеюсь, можно говорить капитально?

— Да, да. Ради бога! Я весь к вашим услугам. Я очень рад, что вы удалили этого господина.

— Почему?

— Он… ну, как бы вам сказать… — подыскивая слова, забормотал Крайна. — Он затруднил бы взаимопонимание… Этот человек выводит меня из равновесия…

— Да… — неопределенно откликнулся Борн. — Прежде всего, скажите: насколько прочно ваше личное положение в партии?

Крайна сказал, что он пользуется полным доверием председателя партии Зенкла и всех лидеров партии и чувствует себя достаточно крепко и прочно.