Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни - Карл Отто Конради

Ибо господним перстом

Каждому путь

Предуказан,

Путь, что счастливца

Скоро домчит

К цели отрадной,

Тот же, кто в тщетном

Противоборстве

С нитью неумолимой,

Тот знает пускай:

Беспощадные ножницы

Однажды ее пресекут.

(Перевод Е. Витковского — 1, 94)

И дальше злая участь несчастливца контрастирует с планидой счастливого, а между тем в середине стихотворения упоминаются еще и «охотники» (любой читатель, знакомый с биографическими подробностями, тут же узнает в них охотничью компанию герцога Веймарского). Для счастливца покрытая снеговой шапкой вершина грозной горы предстает «алтарем благодар–405

ного сердца» — ведь благополучно завершилось исполненное знаков и предзнаменований восхождение на гору, это событие, которое он вымолил и на которое отважился. В заключительных строках вершина предстает в созерцательном противостоянии; отныне ничего похожего на Ганимедово: «Объятый, объемлю!» И впервые здесь в сопряжении слов «открытая» и «тайна» была выражена формула, оставшаяся лейтмотивом гётевского созерцания природы и определившая его представление о поэтическом символе.

С непостижной душой,

Открытою тайной,

Из–за туч он взирает

На изумленный мир,

На избыток его богатств,

Которые он орошает

Из артерий собратьев своих.

(Перевод Е. Витковского — 1, 96)

Когда в стихотворении о Гарце Гёте изобразил несчастливца, снедаемого мизантропией, сбившегося на неверный путь, он имел в виду вполне конкретного человека. Поэт навестил его 3 декабря 1777 года в Вернигероде, и лишь гораздо позже, в «Кампании во Франции 1792 года», Гёте еще раз рассказал об этом визите, хотя рассказ этот едва ли достоверен. Несчастливцем был некто Фридрих Виктор Леберехт Плессинг, который, завершив изучение юриспруденции и теологии, совершенно больным вернулся в отчий дом, дом приходского священника. В 1776 году он в поисках совета и помощи написал Гёте в Веймар, но ответа не получил. В «Кампании во Франции» Гёте объяснял безнадежную печаль Плессинга влиянием своего «Вертера» — сам поэт разительно отличался от юноши способностью справляться с кризисами благодаря творческой активности и полезной деятельности. Хотя Гёте навестил Плессинга, но помочь этому несчастному ничем не смог, а ведь обычно он отнюдь не оставлял на произвол судьбы потерпевших крушение в жизни, нуждающихся в помощи.

Повествование о постоянной готовности поэта помочь ближним заняло бы целую главу — равно как, впрочем, и изображение всех тех случаев, когда он либо прервал знакомство сам, либо же предпочел не поддерживать его. Гёте незамедлительно обрывал всяческие контакты или устанавливал четкие границы

406

в общении с другими, как только отношения, связывавшие его с кем–нибудь, оказывались помехой на его жизненном пути, как только он замечал, что никак невозможно (или не удается более) с пользой для собственного развития соотнести различные воззрения по кардинальным проблемам бытия, искусства и науки, если ему не по душе становилось целое «направление». В нем сильно было желание жить соответственно собственным взглядам, собственным принципам. Клопшток, Ленц, Клингер, Лафатер, Фриц Якоби, Генрих фон Клейст и многие другие ощутили это на себе.

Однако в течение всей своей жизни он все же помогал другим, не скупился и на материальную поддержку. 12 августа 1777 года у него в Веймаре неожиданно объявился одиннадцатилетний мальчик из Швейцарии по имени Петер из Баумгартена: он убежал из известного тогда интерната педагога фон Салиса в Маршлине, куда его определил на воспитание некий барон фон Линдау. Барон, искавший в Швейцарии исцеления от любовной тоски, усыновил пастушонка Петера, чтобы дать ему особо хорошее воспитание — в приступе этакого практического человеколюбия, прикладной филантропии. Гёте, повстречавший Линдау во время своего первого швейцарского путешествия, обязался позаботиться о мальчике, если Линдау почему–либо не будет в состоянии это сделать. Такая необходимость возникла довольно скоро: барон, пресытившись жизнью в Европе, отправился добровольцем воевать в Северной Америке и в ноябре 1776 года погиб в сражении. Гёте свое обещание выполнил. Правда, никак не удавалось ни заставить Петера слушаться, ни направить его в нужное русло; проделки этого своенравного подростка, не желавшего заняться каким–либо делом, доставляли бесконечные хлопоты и неприятности. Два года Петер прожил в доме Гёте. Но потом Гёте отправил его в Ильменау, чтобы он стал там охотником, только в конце концов и из этого ничего не вышло. В 1793 году Петер из Баумгартена бесследно пропал, оставив на произвол судьбы жену и шестеро детей.

Тот, кому препоручили Петера в Ильменау, сам был неприкаянным, и о нем тоже пекся Гёте. Звали его Иоганн Фридрих Крафт, но имя это не его, и никто не знал, кто он был в действительности. Когда он в 1778 году обратился к Гёте за помощью, тот не отказал ему, как свидетельствует письмо от 2 ноября 1778 года: «Если Вас устроит платье, пальто, сапоги, теплые чул–407

ки, напишите, у меня есть лишние. Примите же из походной аптечки самаритянина эти капли бальзама, какими могу поделиться». Вскоре после этого он вновь заверял Крафта: «Вы для меня вовсе не обуза, меня это, скорее, учит вести хозяйство — я ведь трачу попусту немалую часть дохода, которую мог бы сохранить в неприкосновенности для страждущих. Неужели Вы думаете, что слезы Ваши и Ваше благословение для меня ничего не значат?» (23 ноября 1778 г.). Гёте то и дело помогал несчастному из своего кармана, вплоть до самой его смерти в 1785 году; как сообщают, он отдавал до седьмой части жалованья. Он отправил его на жительство в Ильменау, и этому человеку, явно образованному и сведущему в экономике, известному под фамилией Крафт, поэт был обязан важными сведениями о тамошних злоупотреблениях, которые он старался ликвидировать.

О первом путешествии на Гарц Гёте позже не раз вспоминал, не только в связи с упомянутым стихотворением. Тогда же, при спуске с Броккена в вечерний час, он впервые обратил внимание на цвет теней. В параграфе 75 «Учения о цвете. Дидактическая часть» он детально рассказывает об этом, и нельзя не восхищаться тем, как он во всех деталях сохранил в своей памяти картину явления, которое некогда наблюдал.

Соприкосновение с большой политикой

Гёте часто уезжал из Веймара, поначалу в основном по делам службы или же в герцогском эскорте. Поездки эти были не дальние — в Лейпциг, Берлин, на Гарц, к другим саксонским дворам, в Силезию, Краков и Ченстохову (1790). В целом за всю свою жизнь Гёте повидал не так–то много других стран. Он так и не побывал в Греции, в Париже, в Лондоне, не был в Вене или Праге, хотя часто отправлялся на воды в Богемию, находившуюся недалеко от них. Дальше всего от Веймара была Сицилия, и от путешествий в Италию, а также в Швейцарию он сохранил незабываемые впечатления. Путешествовать тогда было утомительно, это требовало много времени, не говоря уже о средствах. Если в те времена, когда не было еще фотографии, радио и телевидения, люди хотели что–либо узнать о неведомых, далеких странах, они охотно обращались к описаниям путешествий. А кто сам побывал в путешествии или дальнем странствии, подробно рассказы–408

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});