История русской церкви (Том 9) - Митрополит Макарий

В Константинополе ожидало Смотрицкого совершенное разочарование. Он представился патриарху Кириллу Лукарису и засвидетельствовал пред ним от себя и от лица всей Западнорусской Церкви должную покорность и уважение. Но потом, когда завел речь о предметах веры и, открывая патриарху свои недоумения, свое желание прочесть для вразумления себя более замечательных греческих богословов, спросил о сочинениях Константинопольского патриарха Геннадия Схолария относительно разностей между Восточною и Западною Церковью (Мелетий, конечно, разумел те подложные сочинения, совершенно униатские, которые под именем Геннадия были издаваемы и распространяемы иезуитами и униатами в Литве и Польше) и еще о четырех книгах догматического богословия, написанных патриархом Александрийским Мелетием, Лукарис отвечал, что из сочинений Геннадия сохранился только один трактат об исхождении Святого Духа, да и тот испорченный, а четыре книги Мелетия о догматах веры все сожжены после его смерти по его завещанию. Мелетий выпросил тогда у Лукариса для прочтения его собственный Катехизис, но, к изумлению своему, нашел здесь совсем не то, чего ожидал: увидел, как сам по крайней мере удостоверяет, что Лукарис - враг не протестантства, а латинской Церкви, что он допускает только два таинства из семи, признает молитвы за умерших бесполезными и ненужными, отвергает частный суд и пр. После этого Смотрицкий о своем Катехизисе не смел уж и заикнуться пред патриархом. Надобно заметить, что в Константинополе и вообще на Востоке тогда сильно действовала как латинская, так и протестантская пропаганда; иезуиты и протестанты имели уже там свои школы, своих последователей и вели между собою жаркую борьбу, и патриарх Лукарис, видя крайне вредное влияние иезуитов среди своей паствы, всячески старался им противодействовать и вытеснить их из столицы, за что они и величали его учеником Лютера и Кальвина. Из Константинополя 17 августа 1624 г. Смотрицкий отправился в Иерусалим, куда и прибыл 29 августа и где намеревался оставаться до следующей Пасхи, как извещал митрополита Иова Борецкого. Здесь Мелетий посетил все святые места, часто совершал богослужение на славянском языке, молясь за своих соотечественников, беседовал с патриархом Феофаном и другими, во все всматривался, все старался узнать и также совершенно разочаровался. Он нашел везде крайнее невежество, крайний упадок православия и нравственности и увидел следы латинства не только между мирянами, но и между православными иерархами. На возвратном пути он снова заехал в Константинополь, но не остановился в нем по случаю морового поветрия, хотя и нашел возможность неоднократно видеться с патриархом на короткое время за чертой города.

В отечество возвратился Мелетий после двухлетнего отсутствия к концу 1625 или в самом начале следующего года и был встречен единоверцами с величайшею неприязнию. Дело в том, что еще до возвращения его игумен дубенских монастырей Кассиан Сакович распространил между ними молву о тех замыслах против православной Церкви, с какими отправлялся Мелетий на Восток. Мелетия тотчас начали допрашивать, зачем он ездил, и не хотели верить никаким его объяснениям. А когда сделалось известным, что он привез с собою грамоту Константинопольского патриарха и Собора, по которой все ставропигиальные монастыри и братства, кроме Львовского и Виленского, лишались своих ставропигиальных прав и подчинялись власти епархиальных архиереев - в этом-то, вероятно, и состояло поручение, какое давал митрополит Иов Мелетию, - тогда волнение против Мелетия еще более усилилось. Обиженных этою грамотою нашлось слишком много, и его, как сам он выразился в одном письме, "только что не распяли". А Захарий Копыстенский, архимандрит Киевской лавры, издавна считавшейся ставропигиею, распорядился, чтобы ни один из киевских монастырей не давал Мелетию квартиры. Возбуждение недовольных простерлось и на митрополита Борецкого, и кто-то неизвестный написал и распространил между православными брошюру, в которой, попирая ногами листы, присланные патриархом чрез Смотрицкого, прямо называл Борецкого и Смотрицкого отступниками. К счастию, скоро представился им случай опровергнуть эту клевету. В неделю православия (26 февраля 1626 г.) они при многочисленном стечении духовенства, дворянства, киевских городских властей, церковного братства и народа показали несомненные знаки своей невинности и верности православию, совершив торжественный обряд анафематствования на всех отступников и еретиков. Но и после этого волнение не унималось, и потому митрополит признал нужным разослать (9 мая) окружную грамоту, в которой снова защищал себя и Смотрицкого против клеветы неизвестного писателя, удостоверял всех, что как доселе они неизменно держали восточное исповедание, так и впредь держать будут, что они не имели никаких сношений с отступниками и что ничего не предпримут без воли всей православной Церкви. Положение Смотрицкого было весьма тяжелое; он проживал вне Киева в Межигорском монастыре, откуда и писал (29 августа) игуменье виленского женского монастыря, существовавшего при Свято-Духовском мужском Александре Куликовской, что напасти, обрушившиеся на него от лжебратий, превосходят его терпение и от оклеветания он находился доселе как бы в забытьи, что только теперь отчасти утихло волнение и он пришел в себя и пр. Из того же письма видно, что Мелетий писал тогда и ко всему виленскому Свято-Духовскому братству. Но возвратиться в свой Свято-Духовский монастырь он уже почему-то не решился, а задумал искать себе другого монастыря Дерманского. Для этого в последние месяцы 1626 г. Мелетий обратился к князю Янушу Заславскому, воеводе волынскому, отцу брацлавского воеводы князя Александра Заславского, во владениях которого находился Дерманский монастырь. Александр был ярым католиком. Януш ходатайствовал за Смотрицкого пред сыном. Случилось так, что в доме Александра находился тогда митрополит Рутский, у которого Александр и спросил мнения. Рутский отвечал, что Смотрицкий - злой схизматик и отлучен им от Церкви и что тогда только можно дать ему Дерманский монастырь, если он примет унию. Спустя несколько времени явился к князю Александру в город Дубны и сам Смотрицкий с своею просьбою и на предложение князя принять унию тотчас выразил свое согласие. Но лишь только Смотрицкий уехал, князь послал вслед ему обширное письмо (от 19 февраля 1627 г.), в котором, напоминая ему его непостоянство, как и прежде он давал обещания униатам и не исполнял, напротив, преследовал их своими резкими сочинениями, настоятельно требовал, чтобы Мелетий дал теперь письменное обязательство исполнить свое слово. Мелетий немедленно возвратился к князю, сознался пред ним во всех прежних своих винах и клятвенно удостоверил, что готов принять унию непосредственно от самого митрополита Рутского, которого и просил о том уведомить. Князь обо всем написал Рутскому (23 февраля) и обещался известить его, как только Смотрицкий возвратится из Киева, куда теперь отправился, а отправлялся он туда с целию упросить митрополита Иова, чтобы он созвал в Киеве Собор на 8 сентября. Получив известие о возвращении Смотрицкого в Дубны, Рутский, находившийся тогда в Люблине на трибунальном сейме, внезапно оставил сейм, поспешил в Дубны и, прибыв туда ранним утром 6 июля, тайно проведен был в замок князя. Здесь Смотрицкий произнес перед униатским митрополитом исповедание веры по обычной формуле, установленной для обращающихся к латинству греков, сам переписал свое исповедание и укрепил собственноручною подписью, и Рутский разрешил его от анафемы и принял в лоно своей Церкви. Тотчас об этом отправлены были письма в Рим к папе и кардиналу Бандину как от самого Смотрицкого, так и от Рутского и от князя Александра. До получения из Рима ответа Рутский дозволил Смотрицкому скрывать его обращение к унии и по-прежнему называться архиепископом Полоцким и во время богослужения поминать имя патриарха и посвящать схизматических священников.

Здесь, кстати, заметим и о двух других, довольно чувствительных потерях православной Церкви, случившихся почти в то же самое время, - о совращении в унию еще двух ученых людей: Кассиана Саковича и Кирилла Транквиллиона-Ставровецкого. Сакович, носивший в мире имя Каллиста, был сыном православного священника в Подтеличе и получил высшее образование в академиях Краковской и Замойской. По окончании своего учения занимал несколько времени должность домашнего учителя у Адама Киселя и потом поступил в киево-братский Богоявленский монастырь, где и принял не прежде 1620 г. пострижение в монашество с именем Кассиана, а около 1622 г. был уже ректором братского училища. Князь Александр Острожский-Заславский единственно по вниманию к учености Кассиана дал ему игуменство над двумя православными монастырями в Дубне, хотя он был еще простым иноком. Но когда в 1626 г. митрополит Рутский посетил князя Александра и начал убеждать его, чтобы он как добрый католик предоставлял православные монастыри в своих обширных владениях только тем, которые согласятся принять унию, Александр пригласил Саковича побеседовать с Рутским. Эти беседы повторялись несколько раз и окончились тем, что Сакович, не желая расстаться с дубенскими монастырями, которыми уже владел, согласился изменить православию и тут же, в доме князя Заславского, присоединен был к униатской Церкви самим митрополитом, а вслед за тем возведен и в сан дубенского архимандрита. Это совершилось незадолго до подобного же отпадения в унию Мелетия Смотрицкого. По принятии унии Сакович сделался открытым врагом православной Церкви, много и злобно писал против нее, хотя под конец своей жизни изменил и унии и резко порицал униатов, приняв латинство. Известный уже нам иеромонах Кирилл Транквиллион-Ставровецкий, автор "Зерцала богословия" (1618) и "Учительного Евангелия" (1619), перешел в унию, кажется, преимущественно из-за этих самых книг. Уже в предисловии к последней книге он говорил, что едва только он решился напечатать ее, как некоторые маломысленные из православных восстали на него и повсюду распространяли против него и против его книги "укоризны, поношения, смехотворения и наветы оболгания", дерзали даже отлучать его от общества правоверных и причисляли к нечестивым еретикам, но выражал уверенность, что люди, украшенные разумом духовным и просвещенным умом, когда внимательно прочтут это писание, то найдут там истину, а не еретическое учение. Недобрый отзыв получил Кирилл и о другой своей книге - "Зерцале богословия" от славившегося своим разумом духовным схимонаха Иова, основателя Скитской обители в Угорнике (в Галиции). К нему сам Кирилл посылал эту книгу для просмотра вместе с кратким извлечением из нее, или исповеданием веры, положенным в ее основу. Иов в своем ответном письме (от 23 августа 1619 г.), указав несколько догматических погрешностей и неточностей в исповедании Кирилла, убеждал его не печатать книги, пока она не будет рассмотрена учеными людьми. Но Кирилл, раздраженный замечаниями старца, не послушался его, напечатал свою книгу и, несмотря на дурные толки, распространенные по всей Руси, особенно об его "Учительном Евангелии", продолжал проповедовать свое учение в разных местах и в половине 1625 г. считался еще проповедником в Замостье. Наконец, на погрешности в "Учительном Евангелии" обратили внимание и православные архипастыри: они осудили эту книгу на Соборе, сделали Кириллу выговор и потребовали, чтобы он исправил ее, подвергнул разбору и цензуре старших и только после одобрения ее издал в свет. Но Кирилл не захотел покориться решению православного Собора и предпочел перейти в унию, где приняли его с радостию и сделали по грамоте короля от 25 марта 1626 г. архимандритом черниговским. В следующем году, как мы видели, книги Кирилла Транквиллиона осуждены были и в Москве и преданы сожжению. Кирилл прожил еще довольно долго (1646) и не отказывался от составления книг, но не был по крайней мере похож на Кассиана Саковича - не издавал ничего против православной Церкви.