Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 7. Статьи о литературе и искусстве. Обзоры. Рецензии - Николай Степанович Гумилев

— очевидно пародийных «ориенталистских» стилизаций (Не ходи, мой друг, к соседке, не ходи, / В час условленный к беседке не ходи. / Путь любви опасен юным, путь любви / Без потерь проходит редкий, не ходи («Три газеллы»)).

42

Аполлон. 1912. № 5.

СС IV, ДП, ЗС, ПРП 1990, СС IV (Р-т), Соч III.

Дат.: май 1912 г. — по времени публикации.

Ливен Магда Густавовна (в замужестве Ливен-Орлова, 1885–1929) — поэтесса, драматург, прозаик. Дочь хранителя Эрмитажа. Стихи на немецком, английском и французском языках начала писать в пятилетием возрасте, на русском — позднее. «Цезарь Борджиа» (1910) и сборники одноактных пьес «Асторре Тринчи» (1911) и «Багряные листья» (1912) сделали ее известной в литературном и театральном мире и вызвали дискуссию о степени корректности в адаптации исторических сюжетов к «среднекультурному представлению о них» (см.: РП III. С. 355). В контексте этой дискуссии можно рассматривать и статью Гумилева. О стиле М. Г. Ливен можно судить по заключительному монологу преступного Цезаря, обращенного к потрясенному его коварством Макиавелли:

Цезарь (насмешливо): Мэссер Николо, мэссер Николо, вы, кажется, испугались, как маленький Джулиано? Или, может быть, вам хочется испытать, проверить меня? Напрасный труд! Вы мало меня знаете. Я никогда не сожалею раз свершенного, я иду прямо к цели. «Или Цезарь, или ничто»! Вы пишете историю, мы ее делаем, не тревожьтесь о нас... Помяните слова мои, никто не упрекнет меня открыто, никто не дерзнет громко проклясть меня. Разве можно считаться с людьми, которые тайно готовы на все, а явно не смеют вымолвить правды, которые даже умирать не умеют? Помяните слова мои, меня прославят и возвеличат несказанно, и въезд мой в Рим будет въездом триумфатора. А там пусть будет, что будет, я смело стану ждать неизбежного; и если мне не видать на веку своем освобожденной страны, если мне не окончить великого дела, не я, так другой, я показал им дорогу!

М. Г. Ливен издала также сборник стихотворений (1911), в 1916–1917 гг. сотрудничала в журнале «Столица и усадьба». После революции эмигрировала в Германию, активно участвовала в литературной жизни «русского Берлина».

Борджиа Чезаре (Цезарь) (Borgia, 1476–1507) — сын папы Александра VI, жестокий и беспринципный политик и горячий патриот Италии, стремившийся к ее объединению. Историк Никколо Макиавелли (Machiavelli, 1469–1527) вывел его в качестве идеального властителя в трактате «Государь». Цезарь Борджиа был коротко знаком с крупнейшими деятелями искусств Высокого Возрождения, в том числе — с Леонардо да Винчи. Стр. 25–26. — Имеется в виду драматическая поэма А. К. Толстого «Дон Жуан».

43

Аполлон. 1912. № 6.

ПРП, ПРП (Шанхай), ПРП (Р-т), СС IV, ЗС, ПРП 1990, СС IV (Р-т), Соч III, Изб (Вече), Лекманов.

Дат.: июнь 1912 г. — по времени публикации.

Перевод на англ. яз. — Lapeza.

О Вяч. И. Иванове см. №№ 24, 28, 32, 33, 57, 60, 65 наст. тома и комментарии к ним.

За время, прошедшее с момента выхода рецензии на первый том книги, произошло окончательное расхождение Вяч. И. Иванова и Гумилева: бывший «ученик символистов» окончательно утвердился в «акмеизме». Собственно «оформление» акмеистической доктрины Гумилева, по иронии судьбы, и произошло в процессе «споров на башне» в 1910–1911 гг. «Вячеслав любил шуточные поединки, — вспоминал Андрей Белый, — стравляя меня с Гумилевым, являвшимся в час, ночевать (не поспел в свое Царское), в черном, изысканном фраке, с цилиндром, в перчатке; сидел, точно палка, с надменным, чуть-чуть ироническим, но добродушным лицом; и парировал видом наскоки Иванова.

Мы распивали вино.

Вячеслав раз, подмигивая, предложил сочинить Гумилеву платформу: «Вот вы нападаете на символистов, а собственной твердой позиции нет! Ну, Борис, Николаю Степановичу сочини-ка позицию...» С шутки начав, предложил Гумилеву и создать «адамизм»; и пародийно стал развивать сочиняемую мною позицию; а Вячеслав, подхвативши, расписывал; выскочило откуда-то мимолетное слово «акме», острие: «Вы, Адамы, должны быть заостренными». Гумилев, не теряя бесстрастья, сказал, положивши нога на ногу:

— Вот и прекрасно: вы мне сочинили позицию — против себя: покажу уже вам «акмеизм»!

Так он стал акмеистом; и так начинался с игры разговор о конце символизма.

Иванов трепал Гумилева; но очень любил; и всегда защищал в человеческом смысле, доказывая благородство свое в отношении к идейным противникам...» (Андрей Белый. Начало века. Воспоминания. В 3 кн. Кн. 2. М., 1990. С. 356 (Серия литературных мемуаров)). Эта парадоксальная «генетическая связь» акмеизма (в его гумилевском понимании) с идеями Вяч. И. Иванова об «обновленном символизме» (см. об этом: Блинов В. Вячеслав Иванов и возникновение акмеизма // Cultura e memoria. Atti del terzo Simposio Internationale dedicate a Vjačeslav Ivanov. II. Testi in russo. Firenze, 1988. P. 13–25; Зобнин. С. 95–100) предопределила категоричность отрицания Гумилевым именно той перспективы развития русского «пост-символизма», которую предлагал Иванов: «идти за ним <...> значило бы пускаться в рискованную, пожалуй, даже гибельную авантюру» (стр. 57–59). Как констатирует П. Давидсон с учетом изменяющегося литературного контекста, эта рецензия Гумилева на вторую часть «Cor Ardens»’а является гораздо более отрицательной, чем первая (см. № 32 наст. тома и комментарий к нему). Гумилев снова обращается ко многим чертам ивановской поэзии, отмеченным в первой рецензии, но теперь развивает свои мысли в более негативном ключе. Если раньше «напряженное мышление» Иванова делало «подбор его слов изумительно разнообразным», то «напряженное мышление» превращается теперь в «однообразную напряженность» чисто интеллектуального порядка, и исключает возможность «нечаянной радости» поэтического наития. В отличие от первой рецензии, связанность интеллектуального мышления Иванова с его сложным языком больше уже не признается: его словарь и синтаксис теперь «тщательно затмевают общий смысл» фраз. Главное то, что превращение «прозрачности» в «призрачность», уже отмеченной в первой рецензии, получает теперь гораздо более отрицательное осмысление. Гумилев утверждает, что для Иванова вся земная действительность — только «обманчивый призрак», иллюзорность» (см.: Davidson Pamela. Gumilev’s Reviews of Viacheslav Ivanov’s «Cor Ardens»: Criticism as a Tool in the Politics of Literary Succession // Wigzell F., ed. Russian Writers on Russian Writers. Oxford; Providence, RI, 1994. P. 60–63).

Стр. 6–7. — Каламбурная реминисценция «блоковской» версии символизма как антитезы символистской практике Иванова: «Нечаянная радость» — вторая книга стихов Блока (1907). Стр. 12. — «Rosarium» (сад роз) — название пятой книги второй части книги «Cor Ardens», содержащей «стихи о розе». «В поэтическом цикле Вяч. Иванова «Rosarium» роза связывает воедино бесконечное число символов, сопровождая человека от колыбели через брак к смертному ложу, и является как бы универсальным символом мира и человеческой жизни» (Топоров В. Н. Роза // Мифы