Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё - Пер Валё

Б.: Что вы сделали потом?

С.: Я положил револьвер снова в коробку и поехал через Петрибрун мимо Центрального вокзала. Я не знал точно, когда отходят суда, но помнил, что катера на подводных крыльях отходят каждый час. На вокзальных часах было двадцать минут девятого, я поехал к зданию, где проверяют молочные изделия, и поставил велосипед там. Потом пошел и купил билет на катер. Коробку с револьвером взял с собой. Мне казалось странным, что меня не ищут. Когда катер отошел, я стоял на палубе, стюардесса сказала, чтобы я спустился вниз, но я не послушался и продолжал стоять до тех пор, пока мы дошли почти до середины Зунда. Там я бросил коробку с револьвером и патронами в море, спустился вниз и сел.

Б.: Вы знали, куда пойти в Копенгагене?

С.: Нет, точно не знал. Я мог думать сразу только о чем-нибудь одном.

Б.: Что вы делали в Копенгагене?

С.: Бродил по городу. Зашел в кафе, выпил пива. Потом решил поехать в Стокгольм повидаться с женой.

Б.: Деньги у вас были?

С.: У меня была тысяча крон, я получил жалованье за два месяца, поскольку уходил в отпуск.

Б.: Продолжайте.

С.: Сел на автобус, доехал до аэропорта и взял билет на самолет в Стокгольм. Я, конечно, не назвал своего имени.

Б.: Который был час?

С.: Около двенадцати. Я просидел там до утра, в семь двадцать пять вылетал самолет. В Стокгольме я сел на автобус до аэровокзала, пошел к жене и детям. Они живут на Норртульсгатан.

М.: Сколько времени вы пробыли у них?

С.: Час, может быть, два.

М.: Когда вы снова приехали сюда?

С.: В понедельник вечером.

Б.: Где вы жили в Стокгольме?

С.: В пансионе на Оденгатан. Не помню, как он называется.

М.: Что вы здесь делали после возвращения?

С.: Ничего особенного. Я не мог пойти в тир пострелять, потому что револьвера у меня не было.

Б.: А велосипед?

С.: Ах да, я забрал его, когда сошел с поезда.

М.: Меня удивляет одно: до того как вы увидели Виктора Пальмгрена в окно в «Савое», вы не думали о том, чтобы его застрелить.

С.: Когда я увидел его – револьвер был со мной, – то меня словно молнией поразила мысль – убить его проще простого. Поскольку я решил, то уже не думал о том, что будет потом. Как будто эта мысль впервые пришла мне в голову. Но подсознательно я не раз желал ему смерти.

Б.: Что вы почувствовали, когда прочли в газетах… Вы же читали газеты на другой день.

С.: Да.

Б.: Что вы думали, когда узнали, что он, возможно, выживет?

С.: Я был зол на самого себя, что стрелял так плохо. Подумал, что следовало бы выстрелить несколько раз, но я не хотел ведь ранить никого другого, и мне, кстати, показалось, что он умер сразу.

Б.: А теперь? Что вы чувствуете теперь?

С.: Я рад, что он умер.

М.: Сделаем перерыв. Вам нужно поесть.

Мартин Бек выключил магнитофон.

– Остальное прослушаешь один, – сказал он Скакке. – Когда я уеду.

XXX

Поздно вечером в субботу двенадцатого июля Мартин Бек сидел один за столом в ресторане гостиницы «Савой». Он заранее упаковал свой чемодан и сам отнес его в холл. Теперь его никто не дергал, и он собирался ночным поездом выехать в Стокгольм.

Он поговорил по телефону с Мальмом, который казался очень довольным и все время повторял:

– Значит, никаких осложнений? Прекрасно, просто прекрасно.

В ресторане было уютно: и роскошно, и в то же время просто.

Свет свечей отражался в огромных серебряных судках. Тихо беседующие посетители. Их не настолько много, чтобы они раздражали, но не настолько мало, чтобы чувствовать себя одиноким. Кельнеры в белых куртках, кланяющийся метрдотель, маленький, непрерывно поправляющий манжеты.

Мартин Бек начал с виски в баре, а в ресторане заказал морской язык а-ля Валевска. К нему взял водки, настоянной на каких-то таинственных травах и очень вкусной. А теперь пил кофе с французским ликером.

Все было прекрасно. Хорошая еда, хорошие напитки, прекрасное обслуживание, а за открытыми окнами теплый летний вечер. К тому же успешно законченное дело. У него должно быть прекрасное настроение, но его не было. Он почти не видел, что происходит вокруг. Вряд ли даже замечал, что ест и пьет.

Виктор Пальмгрен умер.

Исчез навсегда, и никто о нем не сожалеет, за исключением международных финансовых акул и представителей подозрительных режимов в далеких странах. Но они скоро привыкнут обделывать дела с Матсом Линдером, и разницы, в сущности, никакой не будет.

Шарлотта Пальмгрен теперь очень богата и независима.

Перед Линдером и Хофф-Енсеном открывается блестящее будущее.

Хампус Бруберг, наверное, сумеет избежать нового ареста, и целая армия хорошо оплачиваемых юристов докажет, что он ничего не украл, не пытался вывезти акции за границу и вообще не сделал ничего