Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден

Чжи Чжун сжал губы в узкую линию.

— Теперь, когда внешняя стена разрушена, мы не сможем защищать селения вдоль Желтой реки, — сказал он. — На равнинах у монголов больше преимуществ. Императорское величество должен смириться с потерей этих городов. — Император Вэй недовольно покачал головой, но генерал настойчиво продолжил: — Нельзя, чтобы они сами выбирали места для сражения. Линьхэ падет, как пали Шамба и Уюнь, Баотоу, Хух-Хото, Цзинин — все они на пути монголов. Мы не спасем эти города. Зато сможем за них отомстить.

Охваченный яростью, Вэй вскочил на ноги.

— Мы лишимся торговых путей, и враги узнают о нашей слабости! Я позвал тебя, чтобы услышать, как спасти унаследованные от отца земли, а не чтобы вместе с тобой смотреть, как они горят!

— Мы не удержим монголов, ваше императорское величество, — твердо произнес генерал. — Когда все закончится, я тоже буду скорбеть о погибших. Совершу паломничество к каждому из городов, осыплю себя пеплом и принесу дары духам. Но эти города будут разрушены. Я уже приказал войскам оставить их. Здесь наши воины принесут больше пользы императорскому величеству.

Юный император не находил слов, пальцы его теребили край одежды. Он сделал над собой усилие и наконец собрался с мыслями.

— Будь острожен, когда говоришь со мной, генерал. Мне нужна победа, и если ты еще раз скажешь, что мне придется бросить отцовские земли, я велю отрубить тебе голову.

Генерал выдержал гневный взгляд императора. В нем не было ни следа от прежней слабости. На миг Чжи Чжуну показалось, что перед ним отец Вэя, и это порадовало старого генерала. Кто знает, может, война закалит изнеженного юнца?

— Я соберу двести тысяч воинов, ваше императорское величество. Все запасы пищи придется отдать войскам, горожане будут голодать, зато стража сумеет навести в Яньцзине порядок. Я сам выберу место сражения, такое, где монголам не удастся нас победить. О Сын Неба, клянусь, мы их уничтожим. Многих командиров я подготовил сам — они не подведут.

Император сделал знак, и слуга подал ему чашу с холодной водой. Вэю даже не пришло в голову предложить генералу освежиться, хотя возраст военачальника почти в три раза превышал его собственный, а утро было душное. Только члены императорской семьи могли пить воду из Нефритового источника.

— Именно это я и хотел услышать, — заметил император, отпивая из чаши. — И где же произойдет сражение?

— Когда города падут, монголы двинутся на Яньцзин. Они знают, что это столица, где пребывает император. Я остановлю кочевников у горного хребта на западе, возле перевала Юхунь, они называют его Барсучья Пасть. Перевал достаточно узкий, чтобы задержать всадников. Мы сможем их всех перебить. Клянусь, монголы не дойдут до города.

— Им не удастся взять Яньцзин, даже если ты их не остановишь, — уверенно произнес Вэй.

Генерал посмотрел на юного императора. Интересно, он хоть раз уезжал из города? Чжи Чжун осторожно откашлялся.

— Об этом не может быть и речи. Я разобью монголов, а когда зима закончится, мы двинемся на их страну и сотрем с лица земли всех, кто там остался. Больше им не подняться.

От слов генерала настроение Вэя заметно улучшилось. Когда он попадет в царство мертвых и предстанет перед отцом, ему не придется испытать стыд. Не придется отвечать за поражение. На миг он представил себе города, которые займут монголы, пламя и кровь. Вэй глотнул воды, чтобы отогнать страшное видение. Он все отстроит заново. Когда последних кочевников разрубят на куски или распнут на деревьях, он возродит эти города, и народ будет знать, что император по-прежнему могуществен и любим небесами.

— Отец называл тебя молотом своих врагов, — смягчившимся голосом сказал император, затем положил руку на закованное в доспехи плечо Чжи Чжуна. — Помни о сожженных городах, когда получишь возможность покарать монголов. Отомсти им за все.

— Все будет, как пожелает его императорское величество, — с глубоким поклоном ответил Чжи Чжун.

Хо Са в задумчивости шел по улусу. Миновало три года с тех пор, как правитель Си Ся отправил его к монгольскому хану, и порой Хо Са забывал, что когда-то был командиром в тангутском войске. Отчасти потому, что монголы приняли его безоговорочно. Хасар подружился с тангутом, и они провели немало вечеров в юрте ханского брата, распивая арак и развлекаясь с двумя цзиньскими рабынями Хасара. Хо Са улыбнулся. Хасар — щедрый человек, не задумываясь одолжит другу наложницу.

Тангут остановился, чтобы проверить свежевыструганные стрелы, которые связали в пучки и аккуратно сложили под навесом из шкур и шестов. Как он и думал, стрелы были превосходные. Хотя монголы пренебрегали почти всеми правилами, которые он когда-то соблюдал, свои луки они берегли и лелеяли, как родных детей.

Хо Са давно понял, что ему нравятся племена, хотя до сих пор скучал по чаю, который пили на его родине. Тот напиток ничем не напоминал солоноватую бурду, столь любимую монголами, особенно в холода. Ох уж эти холода! Первая зима была самой тяжелой. Хо Са следовал всем советам кочевников, но едва пережил зимние месяцы. Тангут покачал головой, вспомнив свои страдания. Интересно, что он будет делать, если в один прекрасный день государь велит ему возвращаться домой? Послушается приказа? Чингис доверил ему сотню воинов в тумене Хасара, и другие сотники радушно приняли его в свою компанию. Хо Са был уверен, что каждый из его новых товарищей смог бы стать командиром в тангутском войске. Чингис не продвигал по службе дураков, и Хо Са гордился, что служит ему. Он стал частью самой большой армии в мире под началом величайшего полководца. И доверие значило для Хо Са очень много.

Юрта второй жены хана отличалась от других юрт огромного улуса. Стены были обтянуты китайским шелком. Войдя, Хо Са почувствовал тонкий запах жасмина. Непонятно, как за столько лет вдали от родной страны Чахэ сохранила запас духов. Дочь правителя явно не теряла времени зря. Хо Са знал, что супруги других воинов, тангутки и китаянки, часто собирались поболтать в ее юрте. Когда муж одной из них запретил жене ходить на встречи, Чахэ не побоялась рассказать об этом Чингису. Хан вроде бы ничего не сделал, однако с тех пор китаянка могла без помех посещать тангутскую принцессу. Потребовалось всего одно слово, произнесенное в подходящий момент.

Хо Са поприветствовал Чахэ поклоном и улыбнулся, ощутив на плечах проворные руки двух юных невольниц. Девушки помогли ему снять верхнюю одежду. Даже это было новшеством. Монголы одевались как попало, лишь бы не замерзнуть, и не думали о хороших манерах.

— Добро пожаловать к моему очагу, земляк, — произнесла Чахэ, поклонившись в ответ. — Я рада, что ты пришел.

Она говорила по-китайски, но с тангутским акцентом. Хо Са вздохнул, когда услышал знакомую интонацию, понимая, что Чахэ хочется его порадовать.

— Ты дочь моего государя и жена великого хана, — сказал он. — А я твой слуга.

— Хорошо, Хо Са. Но ведь мы еще и друзья. Правда?

Хо Са снова поклонился, в этот раз ниже. Выпрямившись, он принял из рук невольницы чашу темно-зеленого чая и оценивающе вдохнул его аромат.

— Конечно, моя госпожа. О Небо, что это? Я не нюхал…

Хо Са замолчал, втягивая в легкие дивный запах. Вдруг он ощутил такую сильную тоску по дому, что покачнулся.

— Отец каждый год посылает чай вместе с данью. У монголов он часто выдыхается, а этот привезли недавно.

Воин осторожно сел, обхватив чашу ладонями.

— Я не достоин твоей заботы, госпожа.

Он ничего не спрашивал, хотя и не знал, зачем его сюда позвали. Хо Са понимал, что ему нельзя видеться с Чахэ слишком часто. Каким бы естественным ни казалось желание земляков искать общества друг друга, мужчина не должен приходить к ханской жене без веской причины. За два года они встречались раз шесть, не больше.

Прежде чем Чахэ успела ответить, в юрту вошел еще один человек. Яо Шу сложил перед собой ладони и поклонился хозяйке. Хо Са удивленно смотрел, как монах, которому тоже налили чашу настоящего чая, с наслаждением вдыхает его аромат. Только после того как Яо Шу закончил приветствие, Хо Са нахмурился. Встречаться с ханской женой наедине — опасно. Еще хуже, если их троих обвинят в заговоре. Его тревога усилилась, когда обе невольницы поклонились и вышли из юрты, оставив хозяйку наедине с гостями. Хо Са хотел было встать, забыв о чае, да Чахэ не позволила.

Она положила ему на плечо руку, и он не мог подняться, не сбросив ее ладони. Хо Са неловко сел, и женщина встретилась с ним взглядом. Широко распахнутые глаза казались совсем темными на бледном лице Чахэ. Она была красива, от нее не пахло прогорклым бараньим жиром. От прикосновения холодных пальцев Хо Са невольно вздрогнул.

— Я пригласила тебя, Хо Са. Ты мой гость. Если ты сейчас уйдешь, это будет считаться оскорблением, верно? Ответь мне, ведь я еще не слишком хорошо знакома с монгольскими обычаями.