Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Все так. Но операция, произведенная полковником Левереттом, была унизительна. Крупп отказался присутствовать. Вместо этого он уехал с Бертой, которая была на последнем месяце беременности, в Шварцвальд на открытие первого послевоенного сезона скачек в Баден-Бадене. Зигрид Шульц, в то время молодой помощник корреспондента «Чикаго трибюн», вспоминает, что Густав галантно за ней ухаживал, дарил розы и с гордостью рассказывал о своем американском происхождении. В последний вечер лета он дал званый обед для наиболее высокопоставленных своих знакомых. Все было сделано так, чтобы создать иллюзию, будто не было ни войны, ни поражения, ни унижения. Фрейлейн Шульц поинтересовалась, почему столовый прибор не из серебра. Думая, что он изготовлен из какого-нибудь необычного сплава, она тщательно его осмотрела и обнаружила, что он из чистого золота. Густав распорядился по этому случаю доставить столовые приборы из виллы «Хюгель».

В конце лета семья продолжала избегать Эссен; демонтаж все еще продолжался. Они плохо знали, как добираться до последнего владения эрц-герцога в Австрии, и им было любопытно, так что однажды Густав взял Берту и детей в Блюнбах. Он был теперь отцом большого семейства: Альфриду исполнилось тринадцать лет, Клаусу – десять, Ирмгард – восемь, Бертольду – шесть, Харальду – четыре года, а Вальдграут – несколько месяцев. Два года спустя родился Экберт, завершив новое поколение Круппов. Все они, естественно, был лишены нормального детства – чуть ли не с пеленок им внушалось, что они занимают в Германии особое положение. При крещении Бертольда шесть лет назад Эрнст Хокс писал с гордостью, что «кайзера, тайного советника Симсона и вашего покорного слугу попросили стать крестными отцами». Стать крестным отцом сына или дочери Круппа было большой честью, и дети об этом знали, Берта никогда не давала им забывать. Каждый по-своему они отражали эксцентричный характер отца. В семье принца-консорта все было подчинено протоколу. Порядок был буквоедским, и каждому отводилось в нем свое место.

Альфрид воспитывался так, словно он был единственным сыном. Его обучали специально нанятые наставники, ему разрешалось обедать с родителями, для него устраивались экскурсии в шахты, и если они жили в Руре, то каждую неделю его возили в главное управление знакомиться с ведением дела. Хотя он смотрел, как его брат Клаус делает модели «фоккеров», и ходил кататься на коньках с юным Фрицем фон Бюловом, остальным детям ни на минуту не разрешалось забывать, что они находятся в обществе будущего Круппа. Время от времени он пытался выйти из этой превосходной изоляции. Когда Густав освободил его от наставников и позволил посещать реальную гимназию Бреденее, мальчик попал в компанию. Густав преподнес в дар школе новую спортивную лодку, и никто не удивлялся, что тренер старался, чтобы его сыну доставались призовые места в гребле. Товарищи Альфрида по классу завидовали и обижались; они приставали к нему, когда педагогов не было, крича: ну что, Крупп, старина, что там сейчас делается, на твоем складе металлолома? Он не был общительным юношей. Однажды он вместе с группой ребят зашел в бар. И уселся там, проглотив язык от смущения. Владелец заведения сказал мягко: «Вам не следует все время быть таким серьезным». Альфрид покраснел, ему стало неловко. Хозяин бара был не прав. Оставаться все время серьезным было для него обязательным всю жизнь. Когда отец включил его в число учеников Круппа, Альфрид ездил на мотоцикле между виллой «Хюгель» и цехами. Для Густава не имело значения, на чем ездит его сын; отец дождался момента, когда машина сломалась, и велел включить его имя в список опаздывающих рабочих.

Для Бертольда и Харальда два старших брата были, по словам Харальда, «богами». Благочестие Альфрида было сниспослано ему: Клаус создал свое собственное. Крепкий и общительный, он верховодил над младшими. В отличие от них он был достаточно большой, чтобы иметь понятие о войне. Его кумиром был барон Манфред фон Рихтхофен, и, если пока аэропланы были всего лишь хобби, он мечтал когда-нибудь совершить полет во имя Германии. Вальдтраут обещала стать миловидной, живой девушкой. Ирмгард, застенчивую и невзрачную, мальчики игнорировали. А Экберт просто был младше своих братьев, его тоже не замечали, как и Ирмгард. Таким образом, дети были знакомы как с иерархией взрослых, так и с «кастовым» различием между ними самими. Однако в определенных вопросах у них было единство. Все они ненавидели виллу «Хюгель». Там их родители были заняты официальными приемами и банкетами и своим поведением напоминали кукол. Обойти шпионскую систему слуг было почти невозможно. Дети любили прятаться за резной дубовой лестницей, когда прибывал высокий гость, и смотреть, как он пересекает главный зал длиной в 100 футов. На дальнем конце за пятью внушительными канделябрами ждут Густав и Берта. Их сыновья и дочери надеялись, что кто-нибудь из важных гостей поскользнется и упадет на отполированный до блеска паркетный пол. Но этого никогда не случалось. А об их поведении всегда доносили Густаву, и их постоянно наказывали. Между собой они называли «Хюгель» «могилой».

Блюнбах, напротив, считался «раем»: четырехэтажный, покрытый плющом замок, красивый и роскошный – «сладострастный», по выражению австрийцев. Там на полу были тигриные шкуры, рога горных козлов на стенах, а на крыше – крошечные пушки, направленные во все стороны. Этот характерный дизайн оказывал необыкновенное воздействие на юное воображение, а самое важное – в Блюнбахе у детей были отец и мать, которые уделяли им внимание. Там не было формального протокола банкета, не нужно было напяливать накрахмаленную одежду и шествовать туда-сюда, как марионетки. В Австрийские Альпы было слишком трудно добираться. Даже миновав главные ворота, гость еще должен был одолеть длинную дорогу до замка. Как-то, годы спустя, Бертольд показывал там охотничьи трофеи одному американскому писателю. Глядя с каменного балкона на густые хвойные леса и скалы, на снежные шапки гор, американец спросил с любопытством: «И как далеко простираются ваши владения?» – «Видите тот хребет?» – Бертольд указал смутную голубую линию на горизонте. «Так далеко?» – спросил пораженный гость. «Нет, – улыбнулся Бертольд, – еще дальше, за хребтом».

Круппы продолжали жить так же, как и в довоенные годы, и все внешние признаки свидетельствовали о том, что им чудесным образом удалось избежать последствий войны. Число рабочих на заводах росло с каждым месяцем, и к 1 июля 1921 года на «Гусштальфабрик» было занято больше людей, чем в начале 1914 года. Зимой 1920/ 21 года Густав купил 500 акров под новый завод в Мерзебурге, вблизи самых богатых залежей бурого угля в Германии, приобретя заодно и ряд шахт, которые обеспечили фирме резерв угля в 10 миллионов тонн. Это расширение носит довольно таинственный характер. Откуда взялись средства? Во всяком случае, не от продажи: новая продукция только-только начинала себя оправдывать. Паровозы Круппа пользовались спросом, но требовательность Густава в отношении безупречного качества ограничивала их производство тремя сотнями в год, так что пришлось отклонить заказы Бразилии, Румынии, Южной Африки и Индии. Кое-какую свободную наличность дали закрытие завода в Аннене и ликвидация небольшого мюнхенского филиала, но этого вряд ли могло хватить даже на продолжение работы в Эссене, не говоря уж о Рейнхаузене, Магдебурге, Хамме и Киле.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});