Скитальцы - Марина и Сергей Дяченко

Длинный тонкий рот чуть дрогнул:

— Он немой?

Тория растерялась:

— Что?

Скиталец шумно вздохнул. Усмехнулся, теперь уже точно усмехнулся, но усмешка эта не принесла Тории облегчения:

— Разве этот ваш человек немой? Почему за него говорите вы?

Тория беспомощно оглянулась на Солля. Тот стоял на мосту, вцепившись рукой в перила, и молчал, будто навек утратив дар речи. Ветер теребил свалявшиеся светлые волосы.

— Эгерт! — крикнула ему Тория. — Возьми себя в руки… Скажи… Ты же хотел сказать, скажи!

Солль смотрел так, как смотрит на охотника угодивший в капкан лисёнок, и молчал.

Скиталец чуть поклонился Тории — и двинулся прочь. Потрясённая нелепостью и неправдоподобностью случившегося, она кинулась за ним, как базарная попрошайка кидается за всяким, посулившим монетку:

— Господин! Пожалуйста…

Кажется, она даже схватила его за рукав; она готова была упасть на колени, когда Скиталец обернулся, теперь удивлённо:

— Что же?

— Не уходите, — прошептала она, задыхаясь. — Он сейчас скажет… Он скажет.

Скиталец смерил её внимательным, изучающим взглядом — она задрожала, чувствуя себя прозрачной, видимой насквозь. Тонкие губы снова дрогнули в усмешке:

— Что ж… Может быть, вы и правы… Может быть, — и, повернувшись, Скиталец всё так же неспешно вернулся на мост.

Эгерт стоял на том же месте; Скиталец подошёл близко, почти вплотную, и глаза его были на одном уровне с глазами высокого Солля:

— Ну?

Эгерт проглотил застрявший в горле комок. Произнёс чуть слышно:

— Каваррен…

— Помню, — усмехнулся Скиталец терпеливо, — хороший город… — и вдруг спросил ни с того ни с сего:

— А вот как вы думаете, эта жеребьёвка перед казнью — милосердие или, наоборот, жестокость?

Солль передёрнулся. Прошептал через силу:

— И то, и другое… Надежда в ночь перед казнью… И сомнения… Муки… Переход от отчаяния к вере… Потом обман надежды — и человек не готов… Умереть достойно…

— Не все умеют умереть достойно, — заметил Скиталец. — Однако, откуда вы знаете? В вашей жизни ведь не было ночи перед казнью, откуда вам знать, что такое отчаяние и что такое надежда?

— Мне кажется… — вздохнул Солль, — что я уже немного знаю… Немного. Я… научился. Но… вам, конечно, виднее — вы-то знаете, что такое ночь перед казнью…

Тория, стоявшая рядом, похолодела. Скиталец, кажется, удивился:

— Да? Что ж… Мне много чего известно, это правда… А вы прилежный ученик… Солль.

Эгерт вздрогнул от звука своего имени. Прижал ладонь к шраму:

— Можно… это… снять?..

— Нельзя, — уронил Скиталец, глядя в воду. — Отрубленные головы обратно не прирастают. Только сущий малыш может мучить жука, пытаясь приспособить на место лапку, которую сам же и оторвал… И некоторые заклятия тоже не имеют обратной силы, Солль. Придётся смириться.

Стало тихо. Бумажный колпак, всё это время блуждавший от берега к берегу, наконец-то размок, расклеился и понемногу стал тонуть.

— Я так и думал, — глухо сказал Солль. В голосе его скользнуло нечто такое, от чего у Тории волосы встали дыбом.

— Эгерт, — она шагнула к нему и вцепилась в его руку. — Эгерт, всё будет… Всё будет хорошо. Не надо… Пойдём домой. Всё будет… Вот увидишь, Эгерт, — но в этот момент воля изменила ей, и она горько расплакалась.

Солль, стоящий на ногах на удивление твёрдо, подставил ей руку, и теперь уже она оперлась на его локоть. Медленно и молча они двинулись прочь; за спиной у них раздалось вдруг негромкое:

— Минутку…

Оба, вздрогнув, обернулись.

Скиталец стоял, привалившись к перилам, и в задумчивости разглядывал носок собственного ботфорта. Поднял голову, прищурился навстречу восходящему солнцу:

— Заклятие не имеет обратной силы, но может быть сброшено… В исключительных обстоятельствах. Раз в жизни бывает этот момент, и пропустивший его лишается надежды навсегда; условия же таковы…

Легко забросив плащ за спину, он спускался им навстречу, и Эгерту показалось в это мгновение, что Скиталец — его ровесник.

— Слушайте и запоминайте, Солль:

КОГДА ПЕРВОЕ В ВАШЕЙ ДУШЕ ОБЕРНЁТСЯ ПОСЛЕДНИМ…

КОГДА ПУТЬ БУДЕТ ПРОЙДЕН ДО КОНЦА…

КОГДА НА ПЯТЬ ВОПРОСОВ ВЫ ПЯТЬ РАЗ ОТВЕТИТЕ «ДА»…

Скиталец замолчал. Добавил тихо:

— Заклятие спадёт само собой… Только не ошибитесь. Ошибиться легко, и ошибка дорого вам обойдётся… Прощайте, господа. Не повторяйте своих ошибок…

Едва продравший глаза служитель обмер от изумления, увидев поднимавшихся по парадным университетским ступеням вольнослушателя Солля и дочь декана Торию. Оба были бледны, как покойники, и готовы были упасть, лишившись опоры; опорой каждому служила рука другого.

Часть третья

ЛУАЯН

7

Летними днями каменная площадка, служившая двориком, накалялась, как подошва чугунного утюга, и воздух над ней дрожал и колебался. Улицы лежащего под скалой посёлка тогда сходили с места и меняли очертания; учитель Орлан таинственно улыбался: «Видимость… В знакомом спрятано незнакомое, в известном сидит неведомое, до дна этого колодца ты не дочерпнёшь, как бы не старался… Впрочем, зачем тебе дно? Напейся — и будь благодарен…»

Маленький Луаян не сразу понял, о каком колодце говорит учитель. В дворике на скале не было никакого колодца — воду приходилось таскать снизу, а это так тяжело…

Зато в доме старого мага было прохладно даже в самые знойные дни, и стальное крыло, укреплённое над входом, призвано было хранить жилище от напастей, болезней и врагов… Луаян твёрдо знал — пока жив учитель Орлан, так оно и будет.

Пока жив учитель…

Декан оторвал взгляд от жёлтого пламени, пляшущего в камине — ибо после Дня Премноголикования обычно наступали по-настоящему осенние, сырые, промозглые дни. Его учитель имел обыкновение топить и среди лета; Орлан утверждал, что огонь в камине способствует раздумьям. Возможно, он был прав — однако Луаян не успел перенять у него эту привычку, и летом камин его стоял пустой и холодный.

Кто знает, как сложилась бы его судьба, проживи Орлан ещё хотя бы несколько лет?

Множество ошибок… Вся жизнь — хранилище ошибок, и всегда накануне несчастья он чувствовал тянущий холод в груди — совсем как сегодня.

Он обернулся. Тория, дочь его, сидела на краешке стола, и освещённое камином лицо её казалось строгим, даже суровым; с этого лица на декана в который раз укоризненно глянула другая женщина — её столь же молодая и прекрасная мать. Декан в задумчивости потёр висок — но смутное предчувствие не уходило; за спиной у Тории поблёскивали в полумраке воспалённые глаза Эгерта Солля.