Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов

а вам — собственный внук не нужен?»

Какой он внук? С чего ты взяла? Это — просто подкидыш…

А Татьяна думала: пусть подкидыш, пусть хоть кто, но он живой, он человек, нельзя бросать его, как бросила уже Тамара Васильевна, — она-то, может, с горя, с отчаяния, с ненависти, а он, Анатолий, и его родители, и она, Татьяна, — они отчего? Просто так? Просто не нужен — и все?! Но это жестоко, бесчеловечно. И если Анатолий сделает так, то как она, Татьяна, сможет жить с ним после этого, как сможет любить его, как будет уважать? Как вообще будет выносить его рядом с собой? И даже не в том дело, что это вот она, Татьяна, такая добрая, и хорошая, и распрекрасная, хочет вдруг оставить в доме чужого ребенка (она, видите ли, пожалела, а они, такие жестокие, нет), — дело в другом: ведь это  и х  внук, е г о, Анатолия, сын, — как же можно бросить его?! Неужели когда-то вот так же бросили и ее? Вполне возможно…

Вечером, перед сном, Татьяна прямо спросила Анатолия: неужели ты можешь бросить своего ребенка? Если сможешь сделать это, то в будущем сможешь бросить и моего ребенка? И меня?! Какая тебе разница?

— Да пойми ты — это смешно, наконец! — взорвался Анатолий. — Мы недавно поженились, все хорошо, у нас с тобой своя семья — и вдруг ни с того ни с сего у нас появляется чужой ребенок? Абсурд какой-то! Что мы будем говорить людям? Что за ребенок? Откуда взялся?

— Мы можем переехать. На новом месте никто не будет знать, что это не наш ребенок.

— Куда переехать?

— Директор фабрики Трофимчик говорил мне, что, если я захочу, мне как его секретарше могут быстро дать комнату. Я же прописана не у вас, а у «мамы Нюры» — чтоб ей за излишки не платить… Я всегда отказывалась: зачем мне комната? На всякий случай, говорил директор, мало ли что в жизни бывает. Вот как раз и случай…

— Слушай-ка, — удивился Анатолий, — а ты не такая и святая у меня… Смотри как далеко заглянула! — Он и в самом деле смотрел на нее удивленно.

— Я и одна могу переехать в эту комнату.

— Куда переехать?

— Где дадут. Вместе с Андреем.

— С каким Андреем? Ах да…

— С сыном твоим; ты что, забыл, как его зовут?

— Да помню, помню… — Он поморщился. — Сын нашелся. У меня таких сыновей, может, знаешь сколько… Так что теперь, всех сюда тащить?

— У тебя еще есть дети?! — искренне удивилась Татьяна.

— Да откуда я знаю? Тьфу, черт, нет, ты определенно чокнутая, ненормальная! Ты посмотри на себя в зеркало.

— Ну? — повернулась она к зеркалу.

— Не «ну», а видишь там, сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— И ты что, с восемнадцати лет хочешь впрячься в эту лямку? Хочешь тащить на себе воз, от которого отказалась даже взрослая баба?

— Какая баба? Тамара Васильевна?

Анатолий снова поморщился:

— Уж не знаю, какая она там «Тамара Васильевна»… Тоже мне, нашла родственницу. Тамара Васильевна, Тамара Васильевна, заладила…

— Хочешь, скажу откровенно?

— Ну, чего еще? — насторожился Анатолий.

— Если честно, мне Тамару Васильевну жалко. А тебя — нисколько. И себя не жалко. Так нам и надо. Ты обманул ее — и теперь пришла расплата.

— Ах, ах, какие умные разгневанные слова! Ты просто десять классов только вчера окончила, не все красивые слова еще забыла. А вот помучаешься с ребенком — по-другому запоешь.

— Не знаю. Я сама росла без матери и без отца. И я не могу — не хочу! — она даже ногой притопнула, — чтобы твой — твой! — опять притопнула Татьяна ногой, — сын рос сиротой! Или ты подлец и я тебя знать не знаю — или ты соглашаешься и мы переезжаем отсюда…

Вместо ответа Анатолий так хлопнул дверью, что задребезжали оконные стекла, проснулся Андрюшка, захныкал, а потом расплакался всерьез и не спал по сути дела всю ночь: у него разболелся живот, он сучил ногами, распинывал пеленки, которые приходилось без конца менять, — у него было самое настоящее расстройство желудка… Это была первая бессонная ночь у Татьяны, а за ней, как череда, потянулись десятки других… Началась жизнь, о которой предупреждал Анатолий.

Через некоторое время Татьяна якобы ушла в декретный отпуск (достать справку помог Ефим Ефимович), потом ей дали ордер на комнату, а еще позже Татьяна, Анатолий и Андрюшка справили, как говорится, новоселье.

Соседи по квартире оказались замечательные люди — семья Даниловых, и не только они, а практически вообще никто не знал о маленькой — или большой — тайне появления Андрюшки на белый свет.

VIII. ДАНИЛОВЫ

После похорон Натальи Феликс остался жить у Надежды.

Это случилось само собой, непроизвольно, представить что-то иное было просто невозможно, нереально. Наталью похоронили — и как Феликс мог уехать от Надежды? Как он мог оставить ее одну? Вечерами, похожие на старика со старухой, они сидели рядом на тахте, прикрыв ноги теплым одеялом, как пледом (почему-то их все время знобило, хотя в комнате было тепло), и, почти не разговаривая друг с другом, смотрели телевизор, мало что понимая и мало что слыша из того, что там происходило. То есть они видели и слышали, конечно, но не могли сосредоточиться на восприятии, мысль все время уводила куда-то в сторону, бродила в запределье реальности, однако ни Феликс, ни Надежда не признавались в этом, они вообще почти не разговаривали, только сидели, смотрели и слушали, а думали между тем бог знает о чем… Они до сих пор не могли уяснить того, что случилось, и эта неуясненность, недопонимание были не только мучительны, но словно парализовали их волю и душу.

В таком же состоянии уходили они и на работу. Надежда, естественно, и думать забыла о кино, о том, что собиралась увольняться из НИИ, как будто недавние ее намерения были не в этой, а в какой-то другой жизни, а если и в этой, то не у нее, а у кого-то другого. Все в отделе проявляли к Надежде внимание и чуткость, много не разговаривали с ней, тем более ни о чем не расспрашивали, чтобы, упаси боже, лишний раз не упомянуть имени Натальи, и Надежда чувствовала себя как в вакууме, этот вакуум был ей желанен, но он был мучителен, но хоть не так, как если бы с ней разговаривали, тормошили, дергали по пустякам…

Нет, невозможно было смириться со смертью Натальи, нельзя было понять, почему, как и зачем это случилось… Это было выше понимания Надежды.

Но ведь что-то нужно было и делать в НИИ, хоть какую-то работу,