АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

— Как неживой, — с отчаяньем повторила она вслух.

Элли наводила порядок. Убирала, вытирала пыль, переставляла с места на место давно привычные вещи. Её дом. Джимми привёз её сюда два года назад…

…— Ну вот, крошка. Ни бомбёжек, ни чего другого.

— Да, Джимми, спасибо, — она растерянно улыбнулась, оглядывая миленькую, очень уютную гостиную. — Джимми, это не сон? Но…

— Крошка, давай так. Ты делаешь то, чего хочу я. Поняла? Тебе будет хорошо, — он поднял её голову за подбородок. — Пока ты меня слушаешься, тебе будет хорошо.

Он улыбался, но ей стало страшно. А его условия… ни с кем не общаться. Ни с кем.

— Джимми, но ведь мне надо ходить за покупками…

— У тебя всё будет, крошка. Всё, что надо, — он снова улыбнулся. — Я не хочу, чтобы на тебя глазели.

— А соседи, Джимми?

— Они не любопытны.

— Но?

— Запомни, крошка. Никогда не задавай вопросов. Каждый вопрос укорачивает жизнь, — и опять улыбка. — И того, кто спрашивает, и того, кто отвечает. Я не люблю дважды повторять, крошка.

— Но ты даже не спросил меня, согласна ли я?

— А зачем, крошка? Свои проблемы я решаю сам…

…Джимми сдержал слово. У неё было всё. Всё, что он считал нужным.

Элли оглядела безукоризненно убранную гостиную. Очень милый дом. Веранда, холл-гостиная, она же столовая и две спальни. Большая и маленькая. И ещё кухня, ванная, две кладовки для вещей и продуктов. И маленький садик. С лужайкой, клумбой, хозяйственным двориком и высокой — в полтора человеческих роста — густой живой изгородью. Вначале клумбы не было…

…— Давай я сделаю клумбу.

— На здоровье, крошка, — Джимми благодушно полулежит в кровати и пьёт кофе. — Пошарь в кладовке.

— Да, а семена, рассада?

— Будут, крошка, — он отдаёт ей поднос с чашкой. — Только руки не испорть…

…Нет, Джимми ни разу не ударил её, даже голоса не повысил, но она боится его. Хотя… он же любит её. Ведь это же любовь. Он заботится о ней, выполняет все её просьбы… если согласен с ними.

Элли прошла на кухню, попробовала миску. Да, достаточно остыл. Можно попробовать его накормить. Она переложила пару ложек в блюдце, а всю миску убрала в холодильник. Лучше его кормить часто, но помалу…

…— Джимми, я хочу кошку. Или собаку.

— Не хоти, крошка.

— Но почему?

— Чтобы ты не отвлекалась, — смеётся Джимми.

— От чего?

— От меня, крошка…

…А потом привёз ей большого мехового льва с пышной гривой. Она положила его на диван в холле, расчёсывает гриву, чистит мех щёткой. И старается считать это заботой, вниманием, а не насмешкой. А теперь привёз этого парня.

— Сейчас будешь кушать, — весело сказала Элли, присаживаясь на край узкой — не сравнить с её — кровати. — Это питательный крем. Высококалорийный и легкоусвояемый. Ну-ка, попробуй.

С таким же успехом она может разговаривать со львом в холле или с любым столом. Но его губы поддавались нажиму ложки. И он бессознательно глотал. Надо будет сварить бульон или ещё что. По книге.

— Ну вот, правда, вкусно? Сейчас я вытру тебе губы. Вот так. Хороший мальчик. А теперь поспи.

Интересно, может ли заснуть не просыпающийся? Элли поправила ему одеяло и встала.

— Спи. Я ещё зайду к тебе.

И это называется лёгкая отключка? За сутки не шевельнулся. Хорошо ещё, что в неисчерпаемой кладовке нашлось всё необходимое по уходу за лежачим. И хорошо, да, хорошо, что три страшных мучительных года она ухаживала за паралитиком, так и не найдя другой работы. Из того ада её спас Джимми. Сказал:

— Забудь об этом, крошка.

Она с радостью забыла. И подумать не могла, что вспомнит. Вспомнит с радостью. Пожалуй… да, пожалуй, даже большей, чем забывала.

* * *

К вечеру небо затянули тучи и пошёл дождь. Он успокаивающе шелестел по крыше и журчал в водостоках. И Норме Джонс казалось, что она слышит, как шипят заливаемые дождём пожарища. Неожиданно заглянула соседка — миссис Риббок. Не найдётся ли у Нормы несколько прищепок для белья? Она видите ли задумала стирку, а прищепок может не хватить. Норма пожала плечами.

— Разумеется, миссис Риббок.

Она пошла за прищепками, а миссис Риббок осталась в гостиной, оглядываясь по сторонам. Норма принесла прищепки, но гостья не спешила уходить.

— Жизнь ведь продолжается, миссис Джонс.

— Да, конечно, миссис Риббок.

— Живой должен думать о живых, не правда ли? — Норма кивнула, и миссис Риббок продолжила: — Жизнь не останавливается. Конечно, да упокоит Господь в своих объятьях всех ушедших, но живые важнее.

Она болтала, болтала, болтала… и всё одно и то же, как слепая лошадь ходила по кругу. И всё о том, что живой важнее и дороже мёртвого. Конечно, когда оба её племянника в форме и с оружием в руках арестованы русскими… Это её живые, и для неё они важнее чужих убитых. Это так понятно. Разве её Джинни не важнее для неё всех чужих? И живых, и мёртвых.

После её ухода Норма расправила шторы, оглядела гостиную — никаких следов разгрома — и пошла к Джинни.

— Ну, как ты, моя девочка?

— Я сумерничаю, мама. Не зажигай света.

— Конечно.

Норма села в кресло у кровати Джинни. За окном шелестел дождь.

— Это была миссис Риббок?

— Да, Джинни. Она передаёт тебе привет.

— Передай ей мою благодарность.

Показалось ли Норме, или в самом деле в голосе Джинни прозвучала несвойственная ей злая ирония.

— Она волнуется за своих племянников. Её можно понять.

— Конечно, мама. Она беспокоится, что те не успели совершить всё задуманное? Убить всех намеченных. Изнасиловать всех женщин, разграбить все дома… О да, серьёзная причина для беспокойства.

— Джинни! — не выдержала Норма.

— Мама, я же видела их вчера. В нашей гостиной. Разве не так?

Норма поникла в кресле. Она так надеялась, что Джинни никого не узнала.

— Мама, — голос Джинни очень спокоен. — Я же узнала. И вспомнила. Всё вспомнила. Тогда зимой были они же.

— Нет, Джинни!

— Я говорю не о Джеке и Хью. А о них вообще. Те тоже были… в форме.

— Джинни, — Норма не знала, чему ужасаться: спокойному тону Джинни или её словам. — Ты же сказала, что это были… цветные… рабы.

— Нет, мама. Вспомни. Так решили миссис Риббок и миссис Поллинг. А я… я побоялась спорить с ними. А сама я никогда не говорила, кто это был. Они посчитали меня умершей и бросили. Там, на дороге, в грязи.

— Джинни, девочка моя, не вспоминай.

— Нет, мама. Мне и было плохо оттого, что я не сказала правды. Это были белые, в форме. Наши доблестные защитники. Джентльмены, — Джинни остановилась и мягко попросила: — Не плачь, мама. Не надо. Года не прошло, и они всё повторили.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});