Экспансия — I - Юлиан Семенов

— Все?

— Все. У меня создалось впечатление, что Гонсалес по просьбе Штирлица подбирал какие-то материалы по немцам в Аргентине.

Роумэн посмотрел на часы, потер лицо пятерней, глянул на себя в зеркало: красные полосы не появились; слава богу, успокаиваюсь; Криста никуда не вышла из дома и ни к кому не звонила; следовательно, вчера Штирлиц сделал первый ход своей игры; нет, их игры; ну что ж, играйте, сукины дети, мне это на руку, посмотрю вас в деле; я даже перестал держать на него зло; ничего не поделаешь, он выполняет свою работу, я — свою, поглядим, кто перетянет канат.

— Ну, что? — спросил Роумэн. — Посидим еще полчаса и пойдем обедать?

— До обеда еще три часа.

— Это до испанского, — улыбнулся Роумэн. — А до нашего — час. Думаю, была ложная тревога, Эронимо... Я не мог не обратиться к тебе за помощью, но я не зря спрашивал, можно ли сделать так, чтобы эта наша работа осталась только нашей работой...

И в это как раз время раздался телефонный звонок; поступило первое сообщение наружного наблюдения: из квартиры кабальеро «Р» («Роумэн») вышла женщина; ей присвоено обозначение «Б» («буэна», «хорошая»), подошла к телефону-автомату, проверившись перед этим, набрала номер... Аппарат в будке один, поэтому слушать разговор, не вызывая подозрений, невозможно...

Через минуту позвонили из пункта записи; подключили аппарат Кемпа; Пол сразу же услышал голос Кристы: «Нельзя ли попросить в вашей библиотеке книги по теории чисел?» — «Куда вы звоните?» — «В библиотеку». — «Вы ошиблись». — «Это номер двенадцать тридцать сорок два?» — «Нет, двенадцать пятьдесят пять сорок два».

...В двенадцать пятьдесят пять Криста встретилась с Кемпом в центральной библиотеке — в очереди на заказ книг. Она что-то сказала ему, несколько фраз, упомянула какое-то имя и адрес Холи-Буде (Роумэн понял, что агенты Эронимо именно так произнесли английское слово «Голливуд»), говорила словно бы сама с собой, полуобернувшись (как в Прадо, понял Роумэн), прямого контакта не было, все действительно очень походило на то, что описывал доктор Брунн, он же Бользен, он же Штирлиц, будь неладен его профессионализм.

Из библиотеки Кемп отправился на площадь Колубма; здесь он запарковал машину и, перейдя авениду Хенералиссимо, вошел в подъезд дома сеньора Серайо; поскольку объект оказался весьма подготовленным, тщательно проверялся, было признано нецелесообразным следовать за ним; однако дальнейшим наблюдением было установлено, что Кемп посетил квартиру, в которой проживает Хосе Гутиерес, гражданин республики Аргентина, аккредитованный в Испании корреспондент буэнос-айресской газеты «Кларин» («брат Хосе является ближайшим помощником генерала Перона, — сразу же пояснил Эронимо, — курирующим вопросы безопасности»).

«Б», после того как сделала заказ в библиотеке на три книги, вернулась в квартиру кабальеро «Р», не входя более ни с кем в контакт, купив по дороге букет цветов (красный, синий и белый гладиолусы) и коробку шоколадных конфет «Аора».

Я же сказал ей, что больше всего люблю цветы, определяющие флаг Штатов, подумал Роумэн; помнит; после встречи с нацистом необходимо проявлять максимум внимания к мужчине, с которым спишь и о поведении которого обязана докладывать руководителю... А если девочку просто-напросто на чем-то сломали, подумал он. И ей нужна моя помощь? Почему бы не спросить ее: «Маленькая, что случилось? Расскажи, что произошло? Я помогу тебе, только скажи правду. Кто же еще тебе поможет, как не я?» А она спросит, о чем это я говорю, засмеется, попросит, чтобы я ничего не выдумывал, и тогда я могу не сдержаться, взять ее за волосы и отхлестать по щекам. Ты же сам хотел посмотреть, что произойдет после того, как ты оставишь приманку с «Холи-будскими» адресами, вот ты и получил желаемое. Значит, да здравствует незнание? Значит, узнавание правды неугодно тебе? Пусть лучше будет так, как удобнее? В дерьме, но зато в своем же... Правда — если ты познал ее лицом к лицу — кровава. Хирург, который рассекает кожу, чтобы увидеть язву и вырезать ее, не боится крови, она как очищение, это необходимо, потому что разумно; все действительное разумно в такой же мере, как и все разумное действительно... Нет, возразил он себе, все-таки человек предпочитает удобное незнание. Его страшит правда, он не готов к ней, ибо она предполагает немедленный ответ действием, а ведь нет ничего спокойнее бездействия.

— Хосе Гутиерес, которого мы определили как «X», — продолжала между тем докладывать служба наблюдения, — после того как от него ушел Кемп (отныне мы определяем его «К»), который возвратился в ИТТ, выехал в город... Остановился возле бара «Неаполь»... Сделал оттуда два звонка неустановленным людям и отправился в посольство... Доктор Брунн, которому мы дали обозначение «Б», из ИТТ сегодня не выходил, работая в архиве, ни с кем не контактировал, никому не звонил...

— Ну что, — спросил Эронимо, — будем продолжать? Или снимем наблюдение? Дама вернулась домой...

— Дело не в даме, — ответил Роумэн. — Дама перестала меня интересовать. Зато меня стали очень занимать эти два кабальеро... У тебя тут нет ничего выпить?

— Есть тинто.

— Это ты пей свое тинто. Я хочу виски.

— Слишком дорого, — усмехнулся Эронимо. — Мы — бедные люди, Пабло, на нас экономит каждый, кто может... Виски стоят бешеных денег, тинто — гроши, в два раза дешевле вашей противной кока-колы.

— Это она у вас противная, у нас она очень вкусная.

— Значит, хорошую вы производите для себя, а плохую — для испанцев?

— Для европейцев. Мы продаем скопом, — усмехнулся Роумэн, — не разбирая, кому попадет. А можно позвонить в «Ритц» и попросить их принести сюда бутылку?

— Нет, я бы просил тебя этого не делать... Все-таки здесь конспиративная квартира...

Снова зазвонил телефон, служба сообщала, что Хосе Гутиерес выехал из аргентинского посольства и отправился в центр, свернул в район особняков; остановился возле дома маркиза де ля Куэнья; вышел из машины, дверь запирать не стал, возле ворот дежурят двое из гвардиа севиль; охранники отсалютовали Гутиересу, как доброму знакомому, и распахнули ему калитку.

— Снимайте наблюдение, — резко скомандовал Эронимо. — Сейчас же уходите оттуда! Ясно?!

— Пусть смотрят, — возразил Роумэн. — Мне надо, чтобы они смотрели дальше.

Эронимо, однако, поднялся, поправил галстук и сказал:

— Я принимаю твое приглашение на американский обед, Пабло.

— Но я же просил, чтобы они продолжали смотреть...

— Пошли, — сказал Эронимо, — я очень проголодался.

— Да что с тобой в конце концов?!

Эронимо обвел комнату своими томными глазами, задержался на отдушинах в углу, под потолком, и повторил: