Экспансия — I - Юлиан Семенов

— Слушай, Эронимо, у тебя есть контакты с норвежской службой?

— Нет. То есть теперь нет, раньше-то, при Квислинге, мы хорошо контактировали... Впрочем, если поискать, то что-то, видимо, можно будет наскрести... Что тебя интересует?

— Объективная справка на одного человека...

— Норвежца?

— Да.

— Ты имеешь в виду Кристину? — тихо спросил Эронимо. — Видимо, так, да?

— Так.

— На всякий случай я приготовил те данные, которые она дала нашей иммиграционной службе в аэропорту...

— Ну и что?

— Живет в Осло... Учится в аспирантуре математического факультета университета... Не замужем... Проживает по Стокгольмсгатан, в доме девять... Родственников и знакомых в Испании нет, наличных денег продекларировала четыреста двадцать семь долларов... Цель приезда — туризм... Мадрид, Севилья... Возвращение на родину через Мадрид, срок пребывания в стране два месяца...

— Она указала отель, где намерена остановиться?

— Да.

— Какой?

— «Мадрид», на Пласа-д'Испанья.

— Кто-нибудь бронировал ей номер?

— Она сама прислала телеграмму из Осло.

— На испанском?

— Да.

— Много ошибок в тексте?

— У меня создалось впечатление, что телеграмму составлял испанец. Причем очень грамотный, что не часто встречается... Мы ж не в ладах с грамматикой, наша стихия — устное слово...

— В каких справочниках есть этот отель?

— Этого отеля в справочниках нет, Пабло. Я уже проверил...

— Ты слушаешь все телефонные разговоры с заграницей?

— Денег не хватит, слишком дорогое удовольствие...

— Ты навел эту справку по своей инициативе?

— Нет. Я обязан давать отчет о тех, кто вошел в контакт с ведущими дипломатами великих стран...

— Кому?

— Фернандесу.

— Но ты считаешь его управляемым?

Эронимо пожал плечами:

— На этот вопрос довольно сложно дать определенный ответ... Но после того как он вознамерился отправить к вам своего сына, с ним можно будет говорить в скрипичном ключе: парень — его единственное дитя...

— На доктора Брунна у тебя нет ничего нового?

— Есть.

— А почему ты мне ничего об этом не говорил?

— Потому что ты меня не спрашивал... Ты же с ним работаешь сам, мои люди засекли твой к нему интерес, я после этого снял наблюдение...

— Что-нибудь тревожное есть?

— Не знаю, насколько тревожное... Но интересное — есть... Он вошел в контакт с Гонсалесом...

— С каким? У вас столько Гонсалесов, сколько у нас Джонсонов.

— С тем Гонсалесом, который был заместителем начальника разведки у Франко в период гражданской войны...

— Как это ему удалось?

— Они были знакомы в Бургосе... Там доктор Брунн был известен — наиболее близким друзьям — под фамилией Штирлиц...

— Гонсалес по-прежнему в опале?

— Да.

— Отчего Франко его уволил?

— Генералиссимусу не понравилось, что Гонсалес выступил против отправки в Россию «Голубой дивизии».

— А отчего он возражал против этого? Получил слиток золота от ГПУ?

— Нет, слитков не получал... Просто он хорошо знал отношение испанцев к русским... Он читал сообщение агентуры, знал всю правду.

— Франко тоже знал правду, я полагаю.

— Нет. Ему не докладывали о том, что ему не нравилось. Он всегда говорил, что испанцы ненавидят красных. Ему так было спокойно, понимаешь? Он хотел в это верить, и ему нельзя было возражать.

— Тебе не удалось послушать, о чем Гонсалес говорил с Брунном?

— Это асы, Пабло... Дома они болтали о пустяках... А потом генерал пригласил Брунна в «Клуб Йерро», вход только для своих, элита, мои люди не смогли туда войти, мокли под дождем, пока те пировали и обменивались тайнами.

— После этого ты продолжал за ними наблюдать?

— За генералом мы смотрим постоянно. А за Брунном глянули только пару деньков... Ничего серьезного не было...

— А несерьезного?

— Он встретился с Веласкесом...

— Кто это?

— Спроси твоих британских коллег, у них на него может быть хорошее досье.

— Ах, это парень, который работал в Лондоне, а потом у нас? С дипломатическим картоном?

— Да.

— Где они встретились?

— Что, ваши не смотрели в эти дни за Брунном?

— Он ушел от них пару раз.

— Да, он хорошо уходит от наблюдения, вполне профессионально. Нет, к сожалению, ничем не могу тебя обрадовать, Веласкес увез его к себе на финку, под Гвадалахару, туда не пролезешь...

— Все?

— Все. У меня создалось впечатление, что Гонсалес по просьбе Штирлица подбирал какие-то материалы по немцам в Аргентине.

Роумэн посмотрел на часы, потер лицо пятерней, глянул на себя в зеркало: красные полосы не появились; слава богу, успокаиваюсь; Криста никуда не вышла из дома и ни к кому не звонила; следовательно, вчера Штирлиц сделал первый ход своей игры; нет, их игры; ну что ж, играйте, сукины дети, мне это на руку, посмотрю вас в деле; я даже перестал держать на него зло; ничего не поделаешь, он выполняет свою работу, я — свою, поглядим, кто перетянет канат.

— Ну, что? — спросил Роумэн. — Посидим еще полчаса и пойдем обедать?

— До обеда еще три часа.

— Это до испанского, — улыбнулся Роумэн. — А до нашего — час. Думаю, была ложная тревога, Эронимо... Я не мог не обратиться к тебе за помощью, но я не зря спрашивал, можно ли сделать так, чтобы эта наша работа осталась только нашей работой...

И в это как раз время раздался телефонный звонок; поступило первое сообщение наружного наблюдения: из квартиры кабальеро «Р» («Роумэн») вышла женщина; ей присвоено обозначение «Б» («буэна», «хорошая»), подошла к телефону-автомату, проверившись перед этим, набрала номер... Аппарат в будке один, поэтому слушать разговор, не вызывая подозрений, невозможно...

Через минуту позвонили из пункта записи; подключили аппарат Кемпа; Пол сразу же услышал голос Кристы: «Нельзя ли попросить в вашей библиотеке книги по теории чисел?» — «Куда вы звоните?» — «В библиотеку». — «Вы ошиблись». — «Это номер двенадцать тридцать сорок два?» — «Нет, двенадцать пятьдесят пять сорок два».

...В двенадцать пятьдесят пять Криста встретилась с Кемпом в центральной библиотеке — в очереди на заказ книг. Она что-то сказала ему, несколько фраз, упомянула какое-то имя и адрес Холи-Буде (Роумэн понял, что агенты Эронимо именно так произнесли английское слово «Голливуд»), говорила словно бы сама с собой, полуобернувшись (как в Прадо, понял Роумэн), прямого контакта не было, все действительно очень походило на то, что описывал доктор Брунн, он же Бользен, он же Штирлиц, будь неладен его профессионализм.