Олимпия Клевская - Александр Дюма

Пущенная ею стрела поразила самолюбие графа, нанеся ему глубокую рану. Он схватил перо, протянутое ему графиней, и энергично, с нажимом расписался внизу листа.

— Ваша очередь, сударыня, — сказал он.

Графиня молча показала ему свою подпись, поставленную заранее.

Он покраснел.

Договор был составлен в двух экземплярах.

Госпожа де Майи отдала мужу один, второй же оставила себе. Потом она протянула ему руку.

На миг граф почувствовал искушение не принять этой руки и сказать что-нибудь резкое.

Но тщеславие и на этот раз пришло ему на помощь: он сдержался, взял руку графини и запечатлел на ней самый галантный поцелуй.

— Что ж, сударыня, — сказал он, — вот теперь вы довольны; по крайней мере, я надеюсь на это.

— Так же довольна, как вы будете довольны завтра, господин граф.

— Прошу вас, только не злоупотребляйте…

— Граф, никаких условий вне заключенного договора: свобода полная и безраздельная.

— Свобода полная и безраздельная, так и быть!

Граф поклонился, жена в ответ сделала ему реверанс, и он ушел не оглянувшись.

Графиня бережно сложила драгоценный листок, возвративший ей свободу.

Потом она позвонила и, когда явилась камеристка, приказала одеть ее.

В тот вечер она отправилась на ужин в Рамбуйе, где господин граф Тулузский давал театральное представление в честь короля.

LIX. РАМБУЙЕ

Рамбуйе, поместье великолепное и украшенное всеми ухищрениями роскоши и искусства, принадлежало господину графу Тулузскому, одному из узаконенных сыновей покойного Людовика XIV и г-жи де Монтеспан.

Ни один двор не был настолько галантным и в то же время блистательным. Графиня Тулузская управляла здесь с тем величавым изяществом, традиция которого уже начинала увядать по прошествии десяти лет после предыдущего царствования, отмеченного подлинно французской учтивостью, остроумием и достоинством,

Юный король Людовик XV приходил туда подышать этой атмосферой и насладиться свободой, поскольку там с

ним обращались снисходительно, как с избалованным ребенком. К тому же там он вдыхал утонченный дух царственности, который еще не выветрился в Рамбуйе, подобно некоему остатку благородных вин, о которых Гораций сказал, что даже пустые амфоры после них еще хранят пьянящий аромат.

Людовик XV любил графиню Тулузскую. Прекрасная и кокетливая без тени скрытности, ибо она обожала своего мужа, графиня сумела внушить королю нежное чувство. Под ее кровом юный принц изучал и постиг правила хорошего тона, показную верность которому он сумел сохранить, по крайней мере при дворе, до последних минут своей жизни, истрепанной в вульгарных оргиях, но не утратившей внешнего изящества, даже разложившись изнутри.

Хорошее воспитание, изысканность обихода и манер, которые можно почерпнуть у женщин, подобны материнскому молоку: то, что впитано с ним, навеки сохраняет свое влияние на ум и нравы. Конечно, недуги, проникающие внутрь, способны исказить натуру, подобным образом защищенную, но никогда ее полностью не разрушат.

Людовик XV, хотя он и был юн и по-прежнему находился под влиянием кардинала де Флёри, понимал, что любовный роман с графиней Тулузской чреват скандалом, а наслаждения не принесет никогда. Итак, он очень скоро отказался от своей поэтической возлюбленной, но сохранил к этой грациозной и прелестной женщине самое глубокое почтение, смешанное с чувством более нежным, чем дружба, однако уже не любовью.

Впрочем, по правде говоря, амур, несмотря на повязку на глазах, отлетал медленно, с головой, обращенной назад, готовый вернуться по первому же знаку.

Как мы сказали, Людовик XV часто посещал этот прекрасный дворец Рамбуйе. Он там охотился, совершал прогулки, развлекался с дамами.

Общество, которое он здесь встречал, уже не напоминало эпоху Регентства. Удалившись в свое поместье без той ярости, с какой отбыла герцогиня дю Мен к себе в Со, великий адмирал Франции и госпожа графиня Тулузская были заняты одним лишь королем, жертвуя стародавними химерами узаконения внебрачного чада во имя извечной реальности столь неистребимого и великого принципа законного наследования.

Вот почему политика там была навсегда изгнана из всех бесед. В Рамбуйе говорили о литературе и, по выражению той поры, посвящали себя искусствам. Там любили и прославляли красоту, остроумие, разум и воинские подвиги. Это был воистину двор сына Людовика XIV. На фронтоне дворца можно было бы начертать девиз великого монарха: «Nee pluribus impar note 45». Здесь не хватало, к счастью, разве что иезуитов да честолюбивых страстей, омрачающих сердца.

Вот почему юный король, приезжая в Рамбуйе, это прибежище счастья, чувствовал, как там из уважения к нему отбрасывают в сторону все тягостные заботы, а цветы в его честь благоухают нежнее, что там он попадает в окружение своей настоящей семьи, где вместе с родственной приязнью проступало и то особое почтение, которое внебрачные дети, чтобы они ни делали и ни говорили, проявляли по отношению к государю, чьи права были бесспорны.

Итак, в Рамбуйе Людовик XV приносил все безумства своего юного возраста, весь жар своей крови, все свое сердце (если только оно у него было).

В тот день в Рамбуйе его величество ждали; он был приглашен заблаговременно. Граф Тулузский созвал самое лучшее общество, дабы составить свиту королевским лилиям.

Надо было попытаться развеселить короля, казалось, охваченного вот уже несколько дней какой-то необъяснимой меланхолией, которую наиболее упрямые и непочтительные умы из придворного круга изо всех сил старались объявить не подвластной никаким развлечениям.

Одни относили эту печаль на счет недавней болезни короля, другие искали неведомых причин, сокрытых за этой глубокой меланхолией. Лишь самые искушенные придворные понимали единственный подлинный источник этой скуки, но и они не знали средства ее развеять.

Вся дорога, ведущая к Рамбуйе, была запружена каретами, украшенными гербами и плотно закрытыми по случаю холода, ставшего пронзительным; по дороге сновали всадники с распоряжениями или редкостными, не по сезону, лакомствами, закупленными в Париже, этом краю ранних фруктов; проезжали там и музыканты в наемных повозках — эти путешествовали весело, как и положено артистам, уповая, что королевское гостеприимство дворца Рамбуйе вознаградит их за тощие дорожные трапезы и скуку пути.

Согласно заранее обдуманному распорядку, королю в этот день предстояло поохотиться в лесу, вернуться во дворец к шести, чтобы поужинать у графа Тулузского, после чего посмотреть представление; спектакль обещал быть коротким, чтобы дамы еще успели поиграть или побеседовать, прежде чем разойтись по своим покоям.