Рассказы (Сборник) - Алексей Александрович Провоторов

нанимался.

В дверь грохнуло:

— Жрать!!!

— Да пошел ты на хрен, мужик! — Денис аж дернулся и сорвался на крик.

За дверью зарычало, зашумело, удаляясь, и стихло.

Денис снял крючок и с каменным лицом распахнул калитку.

За дверью было пусто. Он вышел, пооглядывался. Никого.

Почему-то вдруг представилось, что стучавший не ушел из сада, а спустился в старый погреб. И теперь смотрит оттуда, из темноты.

— Данунахрен, — громко сказал Денис, запер дверь и пошел в дом.

* * *

Далеко от Мужиков, в автобусе, Ульяна застонала, когда сон перетек в кошмар.

* * *

Вернувшись под надежную крышу — в саду было как-то неуютно, честно говоря, — он снял горячую сковороду со стола и отнес в кухню. Достал палку Ульяниной колбасы. Вроде она говорила, что в погребе были соленые огурцы? Истекая слюной, Денис выскочил на веранду, снова обулся, вышел.

Согнулся, заглядывая в погреб, посмотрел вниз, включив свет. Ему почему-то очень не хотелось туда спускаться.

Но он все-таки пересилил себя. Не маленький же. Это просто погреб. Просто кошка. Просто, может, сельский сумасшедший постучал в дверь.

Порисовал один, мрачно подумал Денис. Настроение совсем пропало, денек-то выдался странный.

Под беленым сводом оказалось светлее и просторнее, чем он думал, хотя порядок навести Ульяне не мешало бы. Денис выбрал банку из не очень аккуратных запыленных рядов, оглянулся разок и стал подниматься. Хотелось быстренько взбежать, но Денис нарочно делал ровные неторопливые шаги. Он злился сам на себя.

Снаружи уже достаточно стемнело, но Денис увидел, что дверь в дом приотворена.

А он закрывал ее, когда выходил.

Стало очень, очень жарко, потом холодно. За шиворот словно насыпали льда.

Ветер, наверное. Ну конечно, блин, ветер, в закрытом с четырех сторон дворе, где распахнутую дверь погреба он не потревожил ни на сантиметр, а двери в дом открыл на две ладони.

Да какой ветер? Он едва капюшон шевелит.

Денис поставил банку у крылечка и тихо, медленно вошел.

Да. Дверь из веранды в столовую тоже была прикрыта небрежно.

Денис с шумом втянул воздух. Топор-то оставался в доме. Можно было взять еще какой-нибудь инструмент в сарае или вообще палку в саду; да хоть кирпич, которым он убил клеща; но Денис ощущал, что медлить он не может. Если он сейчас же не узнает, что там в доме такое, кто там и почему, то рискует заполучить нервный срыв. А вот это ему совсем ни к чему. Он не доставит неведомому гостю и вообще этому странному дню такой радости.

Инструмент, главное — инструмент. Если какая-то шваль позарится на его ноут и планшет, Денис чувствовал, что полезет в драку, не раздумывая ни полсекунды.

Он стянул капюшон толстовки — слишком тот закрывал обзор по краям. Осторожно, как киношный сапер, вставил крюк в скобу. Чтобы со спины никто не зашел.

И увидел в углу за дверью кочергу. Обычную, гнутую из арматурины и расклепанную с одной стороны кустарную кочергу с очень удобным кольцом на конце.

Денис взял ее, стараясь не скрипеть кожей куртки, а потом распахнул дверь и вошел в комнату, даже не попытавшись придать лицу злое или решительное выражение. Оно само по себе было таким. Убью скотину, безрассудно подумал Денис, врываясь в залитую холодным дневным светом столовую.

И заледенел. Какой уже раз за день. Пальцы он вообще перестал чувствовать и ноги тоже.

За столом, пожирая его горячую, дымящуюся жареную картошку, откусывая от нераспакованной палки колбасы, сидел тощий, долговязый старик. Он жрал руками.

— Мать твою, дед, что ты делаешь! — рявкнул Денис и со злости, не думая, врезал кочергой по столу. — А ну вон отсюда, блин!

— Жрать, дай жрать! — завопил дед неестественно громко.

Данис шагнул вперед и схватил сковородку за ручку, намереваясь выдрать ее из пальцев мерзкого старика. Не кочергой же его бить.

— Жрать, жрать! — заверещал старик, и Денис заметил какую-то странность, что-то с его пальцами. Но осознать ее не успел. Дед выхватил у него сковороду словно железной рукой, не рассыпав ни одной картошки, и приложился ртом к еде. Он жрал, загребая горячую жирную картошку рукой, и вдруг Денис понял, что не так.

У него было по шесть пальцев. Длинных, узловатых пальцев. Ладони казались громадными. Он глухо урчал и чавкал, уничтожая Денисов ужин. Потом схватил палку колбасы и не глядя сунул в рот, откусив половину за раз. И принялся жевать ее вместе с целлофаном.

Денис отступил. Что-то темное, холодное сжало ему голову, сдавило шею, перебрало ледяными пальцами позвонки, свело нервы в узел, до боли. Ужас. Если это был деревенский сумасшедший, то он был куда более ненормален, чем Денис мог представить.

Он был ненормален еще и физически.

Старик поднял взгляд от сковороды.

Огромные белые глаза почти светились на морщинистом, злом лице. В углах лоснились треугольники пленки. Грязная борода елозила по краю посуды, собирая жир и словно впитывая его; спутанные сальные волосы, седые, липли к вискам, к щекам, обнажая огромные уши. Морда у деда была вытянутая, и расстояние от кряжистого носа до обвислого рта казалось ненормально большим, словно что-то не так было с самим черепом. Чудовищно мохнатые белые брови бросали косые тени на лицо, но глаза все равно казались ярко-белыми, как шары, наполненные светящимся газом. Широченные зрачки сожрали радужку, на дне их поблескивали отсветы. Он был сутул, едва ли не горбат; на лопатках натянулась какая-то несвежая, холщовая прадедовская рубаха. Кожа казалась бескровной — бледная, с черными, словно натертыми землей крупными порами.

Денис попятился. Мужик ощерился, пепельно-серая, будто неживая губа поднялась, открывая крупные, слишком крупные квадратные белые зубы в бурых деснах. Денис отметил, что, даже сидя, мужик казался выше него ростом.

Он страшнее всего, что я нарисовал, подумал Денис. Страшнее всего, что я видел.

— Жрать давай, — сказал мужик низким, громким голосом, как будто он не жрал сейчас за троих. Потом в два рваных собачьих укуса доел остаток колбасы. Рот его был огромен, Денис видел набившийся за щеки непроглоченный картофель. Сальный красный ошметок обертки застрял между нижними зубами.

Покончив с колбасой, он снова склонился к картошке, которой оставалась горсть, и лизнул сковороду липким, серым, как несвежая требуха, языком.

Денис не был уверен, но ему показалось, что после мужик закусил чугунный борт сковородки. Хрустнув окалиной.

Он вылетел из дома, сдернул засов калитки и выскочил на улицу. Пора кого-то из селян позвать, лихорадочно подумал Денис, они лучше знают, что с этим полоумным делать.

Он обнаружил, что все еще держит кочергу, и сунул ее в рукав, чтоб никого не смущать. И пошел по сумеречной улице широкими размашистыми шагами, к