Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Игорь Минутко

— Погодите, погодите, Николай Константинович! Не волнуйтесь так! Проданы будут произведения искусства, не имеющие особой художественной ценности.

— Вот здесь, уважаемый академик, и понадобятся ваши знания, эрудиция, — заспешила Софья Давыдовна. — Словом — не откажетесь ли вы, во-первых, быть нашим консультантом, экспертом при отборе? А во-вторых, мы просим вашей помощи в организации продажи этих произведений искусства… Кроме того, следует реализовать огромное количество икон, всякой там церковной утвари из серебра, золота, с драгоценными камнями, то есть того хлама, который был реквизирован в закрытых советской властью церквях и монастырях, этих рассадниках невежества и мракобесия… Нас прежде всего интересует рынок… ну… или спрос на все это в Соединенных Штатах Америки. Поэтому мы и решили обратиться к вам. От каждой реализации вы, естественно, будете получать процент…

«Какой?» — чуть не сорвалось с языка Николая Константиновича.

Что-то увидев в его лице, Каменев заверил:

— На сей предмет договоримся.

— Мы ждем ответа, товарищ Рерих, — твердо сказала руководитель Всесоюзного общества культурных связей с заграницей.

— Что же, — без промедления ответил художник. — Раз надо… Я готов послужить отечеству.

…Уже было получено разрешение на продолжение Трансгималайской экспедиции, были оформлены все необходимые документы, решались финансовые вопросы, формировался основной костяк каравана.

Из США Рерих срочно вызвал своих верных друзей Лихтманов, директора музея своего имени в Нью-Йорке Зинаиду Григорьевну, урожденную Фосдик, и ее мужа, пианиста Мориса Лихтмана.

«Для Москвы они члены экспедиции, — рассуждали Рерихи, — а для нас — наши представители здесь: необходимо отобрать то, что новые хозяева России собираются реализовать из галерей, музеев и церквей. Сначала оценить на месте. Потом Лихтманы займутся реализацией в Штатах. Они в этом деле специалисты и практики». Кроме того в экспедицию был приглашен врач-психиатр Константин Николаевич Рябинин, с которым живописец не виделся десять лет, но запомнил навсегда. Да, да! Тот самый, который в десятые годы в Петербурге познакомил Рериха с японским дипломатом Есуко Мицуоко. Почему?.. Зачем?.. Может быть, нам удастся найти ответы на эти вопросы.

…Однажды позвонил Трилиссер.

— Николай Константинович, я знаю, что сегодняшний вечер у вас свободен. Пришлю машину. Мне надо с вами проконсультироваться по одному интересующему меня вопросу. И вас ждет, убежден, интересная встреча.

Рерих знал: от таких предложений отказываться нельзя.

В кабинете Михаила Абрамовича Трилиссера оказались еще двое: Бокий и… мистический ученый Александр Васильевич Барченко.

Заместителя Дзержинского интересовал единственный вопрос: как Рерих относится к убежденности их профессора в том, что страна Шамбала и все, с ней связанное, — реальность? Готовя продолжение операции «Тибет-XIV», Трилиссер из скептика постепенно превратился в «верующего» и тоже жаждал приобщения к «великой тайне».

Взглянув на Бокия, Николай Константинович понял: «Темнить нельзя». И он произнес короткую, но страстную речь, смысл которой сводился к одному: Шамбала и ее «великие учителя» — реальность.

Когда для Михаила Абрамовича вопрос прояснился, Рериха и Барченко оставили одних — это была их последняя встреча на этой земле. Они проговорили до глубокой ночи.

И в середине их беседы (времени они не замечали) Александр Васильевич поведал Рериху о своей встрече со старцем Кругловым, приехавшим в Москву из Костромы с деревянными столбиками-стелами, на которых были начертаны тибетские письмена, о голбешниках, совершавших паломничества в Тибет из Алтая, о том, что там они нашли тайную тропу, ведущую через гималайские горы в Тибет и в Шамбалу. И тропа эта начинается у подножия горы Белуха.

Рерих был ошеломлен. На следующий день сказал Бокию:

— Глеб Иванович, мы бы просили вас несколько изменить первоначальный маршрут экспедиции.

— То есть?

— Из Москвы не сразу в Монголию, а сначала на Алтай.

— Зачем?

— Нам необходимо провести там кое-какие изыскания, — начальник спецотдела молчал, а Рерих добавил жёстко: — Такова наша настоятельная просьба. Или, если угодно, условие…

— Условие чего? — перебил Бокий

— Условие, при исполнении которого мы продолжим сотрудничество с вами.

Условие Рерихов было удовлетворено: продолжение экспедиции начнется с посещения Алтая…

Итак, все, вроде бы, складывалось для миссии Рериха в Азии благополучно. Позади остались сборы и хлопоты. Выезд из Москвы назначен на двадцать второе июля 1926 года.

О возможной встрече с Дзержинским в предотъездной суете забыли.

Девятнадцатого июля вечером раздался телефонный звонок. Трубку взял Юрий Николаевич.

— Позовите, пожалуйста, отца, — после приветствий сказал Бокий. Голос его был радостно-взволнованным.

— Что-то очень важное…— успела сказать побледневшая Елена Ивановна.

— Я вас слушаю, Глеб Иванович, — Рериху передалось волнение жены.

— Николай Константинович! Я вас поздравляю: завтра вечером, в девятнадцать часов вас примет Феликс Эдмундович. У него днем выступление на пленуме Центрального комитета партии, сразу после него он приедет к себе. Вам надо быть на Лубянке к семи вечера. Пропуска выписаны на всю семью. И то добрый знак. Думаю… Даже уверен: он благословит экспедицию.

— Я на эту встречу не поеду, — сказала Елена Ивановна. — Не знаю… Какое-то предчувствие. Словом, не поеду.

На встречу с Дзержинским отправились отец и сын; Юрий Николаевич тоже не очень-то жаждал этой встречи, но решили: вдвоем надежнее… «Надежнее», — сказала Елена Ивановна, не объяснив почему.

Приехали без четверти семь; Рерихов встретил молодой вежливый человек в штатском («Наверное, адъютант Дзержинского», — подумал Николай Константинович), проводил в приемную, в которой, кроме еще одного молодого человека, сидевшего за столом, заставленным телефонами, никого не было.

— Располагайтесь, пожалуйста, на диване. Или вот — кресла. Феликс Эдмундович еще не приехал.

Они ждали. Прошло полчаса. Еще пятнадцать минут… Часы показывали половину восьмого.

Внезапно захлопали двери, взорвалось звонками сразу несколько телефонов, в приемную вошли четверо или пятеро мужчин; не замечая Рерихов, проследовали в кабинет Дзержинского за тяжелой дубовой дверью.

Телефонные аппараты надрывались звонками.

Перед Николаем Константиновичем и Юрием Николаевичем возник адъютант.

— Извините… Встреча не состоится. Не может состояться.

— Но что случилось?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});