Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Игорь Минутко

Рерих, не ответив, ушел в свою спальню.

Юрий Николаевич с тревогой смотрел на мать: только бы не начали мелко трепетать ресницы, что является первой предтечей приступа эпилепсии.

На следующий день позвонил Бокий.

— Не огорчайтесь, Николай Константинович… Должен вам сказать: с посланием махатм ознакомлен Сталин. Кто-то из двух наркомов…

— И что же? — прошептал Рерих.

Очевидно, Глеб Иванович не расслышал в телефонной трубке этот шепот и продолжал:

— Ознакомлен Иосиф Виссарионович и с совместным предложением… Махатм и вашим. Я имею в виду выработку единой практической доктрины на основе коммунизма и буддизма. — Живописец молчал, боясь пропустить хоть слово. Лицо его покрыли крупные капли пота. — Он сказал буквально следующее: «Марксизм-ленинизм — материалистическое учение, и ни с какой религией соединен быть не может. Помните слова товарища Ленина на этот счет?»

— Что… Что он имел в виду?

— Владимир Ильич завещал нам тезис, в который вложен практический смысл. И этот тезис со всей большевистской жестокостью проводится в жизнь, — Бокий знал, что все «их» гостевые номера в гостинице «Метрополь» прослушиваются в НКВД. — Вот этот тезис: «Религия — опиум для народа».

Рерих подавленно молчал, думая: «Это больше чем провал…»

— Вот что, Николай Константинович… Нам надо обсудить дальнейшую программу вашего пребывания в Москве. — «Какая еще программа?..» — испугавшись пока неизвестно чего, подумал живописец. — Вы сейчас свободны? Я за вами через полчаса заеду.

В машине за рулем оказался сам начальник спецотдела, и, развернувшись на Манежной площади, они медленно покатили по Тверской в сторону Триумфальных ворот.

— Ситуация такая, Николай Константинович, — говорил Бокий, умело управляясь с рулем. — Не скрою от вас: реакция вождя на послание махатм усложнила ситуацию с продолжением вашей экспедиции. Нет, нет, не волнуйтесь так! Никакого запрета. Но Трилиссер и Ягода могут воспользоваться. Впрочем, я думаю, спасет экспедицию политическая обстановка на границах Китая и Индии. И в разработанной акции наша с вами экспедиция — козырная карта. Тем не менее надо закрепить неотвратимость продолжения экспедиции. И есть человек, который является ее горячим сторонником, необходимо заручиться еще раз его поддержкой. Я предпринимаю усилия с целью организации вашей встречи с ним. Но на это может уйти достаточно много времени.

— Кто? — Не хватало воздуха. — Кто этот человек?

— Феликс Эдмундович Дзержинский.

И действительно, на организацию встречи Рериха с главой НКВД и председателем Совета народного хозяйства понадобилось больше месяца.

Все это время Николай Константинович регулярно встречался с Бокием и заместителями Дзержинского Трилиссером и Ягодой — шла кропотливая разработка двух вариантов операции «Тибет-XIV», вернее, ее продолжения.

И во всех подробностях с этой кропотливой работой была знакома Елена Ивановна и — в этом не приходится сомневаться — наверняка заочно принимала участие в ней. Вот запись из ее дневника (она его вела всю жизнь так же регулярно, как и ее супруг):

6 июля 1926 года. Можно ручаться относительно успеха Таши-ламы, но необходимо воздвигнуть претворение буддизма в ленинизм. Сумейте найти нужную ноту с монгольским правительством. Нужно горами двигать. Но не трудно подхвалить молодую страну. Действуйте, прежде всего все для действия 17-го. Старайтесь успеть.

Ничего не понятно, дамы и господа! Не так ли? Похоже на зашифрованные директивы. Потерпите немного — скоро все разъяснится. И обязательно запомните эту фразу: «все для действия 17-го».

Что же касается программы пребывания Рерихов в столице Новой страны, то есть свободного времяпрепровождения, то оно оказалось никчемным, пустым; сам живописец и члены его семьи были ограничены во встречах и даже в перемещении по Москве, всюду их сопровождали; никаких публичных выступлений, молчали об их появлении в Советском Союзе газеты и радио, Николай Константинович вынужден был отказаться от своей персональной выставки, которую старались было организовать некоторые деятели культуры, плохо информированные…

Угнетало же и повергало в депрессию (чувство, совершенно не свойственное Рерихам) осознание: их миссия в Советскую Россию провалилась — рухнул великий замысел.

Елена Ивановна отмалчивалась. Был немногословен и Николай Константинович. Но, не сговариваясь, они думали дни и ночи об одном и том же. Об одном и том же… Они не собирались сдаваться.

Лишь однажды живописец сказал, нарушив тягостное молчание за вечерним чаем:

— Мы поспешили. Время еще не настало. Но оно придет. Обязательно придет, Лада!

И Елена Ивановна увидела упрямо, судорожно сжатые губы Рериха, придавшие его лицу новое, совершенно незнакомое выражение: уверенность и воля, помноженные на темный гнев, застыли на нем.

— Пока надо победить в малом, — сказала она.

— Да, — живо откликнулся он. — В малом — в сердце Гималаев…

Два события, произошедшие за это время, заслуживают внимания.

Официальным местом работы Блюмкина был, как известно, Наркомторг. И однажды Константин Константинович предложил живописцу посетить его «трудовые пенаты», как он выразился, демонстрируя эрудицию:

— С вами хочет познакомиться мой начальник — товарищ Каменев.

Встреча таила в себе нечто неожиданное. В кабинете Льва Борисовича Каменева, в который ввел Рериха Блюмкин, любезно, даже с поклоном, распахнув перед художником дверь, кроме руководителя наркомата торговли присутствовала его супруга Софья Давыдовна (сестра Троцкого, между прочим), глава Всесоюзного общества культурных связей с заграницей. И художнику было сделано предложение.

— Дорогой Николай Константинович! — сказала Софья Давыдовна. — В Европе и в Соединенных Штатах Америки вы пользуетесь колоссальным авторитетом, вас знают, и как выдающегося живописца и как масштабного деятеля в области культуры. И у нас к вам ответственное предложение…

— Дело в том, — перехватил у супруги инициативу Каменев, — что мы нуждаемся в валюте…— («Кто в ней не нуждается», — усмехнулся про себя Рерих.) — В огромном количестве валюты. Наша страна в кольце враждебных капиталистических государств. Война, как показывает анализ политической конъюнктуры, неизбежна. Мы вынуждены создавать свою мощную оборонную промышленность. Вот на нее и нужна валюта. И мы изыскали несколько источников. Среди них — продажа за рубеж некоторых картин из наших национальных галерей, включая Третьяковскую и Русский музей в Петрограде.

— Что?..

— Погодите, погодите, Николай Константинович! Не волнуйтесь так! Проданы будут произведения искусства, не имеющие особой художественной ценности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});